Трудно быть сержантом - Химэн Мак (Mackenzie Hooks Hyman)
После обеда мы отправились на испытания в барокамере. По дороге Бен доказывал мне, что авиация во многих отношениях ничуть не хуже пехоты.
— Ты сам подумай, — убеждал меня Бен, — если летчика ранит в самолете, он падает с высоты девяти километров, шутка ли? Кроме того, самолет может взорваться в воздухе, а иногда летчики гибнут просто от недостатка кислорода. Об этом капитан говорил на лекции, помнишь? Летчика всегда подстерегает масса неожиданностей и большая опасность. Поэтому в последнюю войну был, знаешь, ка-кой порядок в авиации? За каждые пять вылетов давали "Авиационную медаль", а за тридцать полагалось… как ты думаешь, что?
— И говорить нечего, — ответил я.
— Вот именно, черт побери! За тридцать вылетов награждали крестом "За летные боевые заслуги". Вот честное слово! И правильно делали, Уилл, ведь служить в авиации не шутка. В общем, одну медаль получаешь за пять вылетов, потом делаешь еще тридцать и получаешь по крайней мере четыре медали а крест, значит, целых пять наград. А если тебя, скажем, ранят или случится еще что-нибудь" то ты наверняка получаешь еще хотя бы медаль. Да и просто за участие в военных действиях могут наградить. Ну, как?
— Колоссально, — сказал я.
— Еще бы, — согласился Бен. — Мне кажется, получить награду в авиации гораздо легче, чем, скажем, в пехоте или в других родах войск. Ну, взять хотя бы, к примеру, моего прадеда. Старик воевал еще вместе со Стоунуоллом Джексоном, а сражений тогда было-не перечесть. Деда четыре раза ранило, один раз очень серьезно в голову, и оторвало ногу. И что же, ты думаешь, он за это получил? Одну паршивую медалишку! Теперь порядки в армии уже не те. Теперь дают медаль даже за выполнение устава, и знаешь, Уилл, если мы станем воздушными стрелками, мы, брат, столько медалей получим!
Тут я размечтался вслух о нашем будущем и говорил до тех пор, пока мы, наконец, не пришли к этой самой барокамере. Нас провели к какой-то кабинке, похожей на кабину тепловоза, объяснили, что делать, выдали маски, заперли и «подняли» на высоту примерно двух километров. У нас с Беном не появилось никаких признаков недостатка кислорода. Тогда нас «подняли» на шесть километров, и мы услышали голос по телефону:
— Теперь снимите маски и не надевайте, пока не почувствуете головокружение. Каждый наблюдает за своим соседом. Как только заметите, что ему плохо, заставьте надеть маску.
Мы с Беном сняли маски и некоторое время чувствовали себя нормально, потом появилось легкое головокружение. Бен очень скоро сильно побледнел. У меня тоже сильно закружилась голова и начали синеть ногти. Бен сидел и глупо улыбался во весь рот: он решил продержаться без маски дольше всех. Потом мне показалось, что он велел мне надеть маску, и я хотел заставить его сделать то же, но язык у меня стал заплетаться, и я едва выдавил из себя:
— Ты надень, надень… белый…
Бен кивнул и ответил:
— Медаль… воздушный стрелок…
Я опять пробормотал ему что-то вроде:
— Надень… синий…
А Бен снова кивнул головой и оказал:
— Конечно.
Мне показалось, что мы беседовали таким образам очень долго. Дальше я запомнил, как, над нами склонились какие-то парни, один из них натягивал на Бена маску и говорил:
— Дайте ему чистого кислороду- в минуту отойдет.
В общем, на этот раз мы легко отделались, нас даже «подняли» на семь с половиной километров, и мы чувствовали себя отлично, когда нас «спустили» на землю. Правда, на лице у Бена остались следы от маски, а волосы торчали в разные стороны. Когда мы выходили из кабины, он сказал:
— Ну, пожалуй, все в порядке, Уилл. Теперь будут проверять зрение, а испытание мы выдержали.
Но в это самое время какой-то парень просунул голову в дверь и сказал:
— Эй, вы оба давайте сюда. Вас хочет видеть лейтенант. Разве вы не были на лекции сегодня утром?
— Значит, мы не прошли? — спросил Бен и глаза у него стали круглые.
— Да, чуть было не отошли… на тот свет, — сказал парень. Он засмеялся и добавил:
— Чуть-чуть не отошли, вот, до чего дошли. — Хихикая, он повторил эту фразу несколько раз, но Бен даже не улыбнулся, он был очень бледен. Тогда парень перестал подшучивать над нами и сказал:
— Ну, идем, я узнаю, будет ли лейтенант говорить с вами об этом.
Он провел нас через коридор, велел подождать у двери, а сам пошел доложить о нас лейтенанту. Бен сидел удрученный, и я чувствовал себя не лучше: ведь мы наверняка провалились на испытаниях в барокамере.
Предавшись невеселым размышлениям, я как-то невзначай заглянул в комнату, у дверей которой мы сидели, и вижу негр! Вот тебе ненастоящий ниггер! С тех пор как я уехал из дому, мне почти не приходилось встречать негров. Я повернулся к Бену и зашептал:
— Бен, глянь-ка — негр!
Но в это время появился парень и сказал, что лейтенант вызывает нас.
Мы вошли, и не сойти мне с этого места, если я видел что-нибудь подобное: за столом сидел черный-пречерный негр в форме лейтенанта. Бен щелкнул каблуками и браво козырнул, а я, кажется, от удивления забыл отдать честь. А негр так прямо с ходу и спрашивает:
— Разве вы не усвоили на лекции капитана, к чему приводит недостаток кислорода на большой высоте?
Я никогда не слышал, чтобы негры так мудрено выражались. Еще бы тут не удивиться!
— Так точно, сэр, усвоили. Это была ошибка, сэр, — выпалил Бен, а негр продолжал:
— Отлично. Пусть это вам послужит уроком на будущее. А испытание вы прошли успешно, я просто хотел предупредить вас.
Бен снова с шиком козырнул, повернулся кругом и направился было к выходу, но тут же вернулся, схватил меня за руку и поволок, потому что я все еще стоял на прежнем месте и таращил глаза на негра, будто на меня столбняк нашел. Уж очень я был поражен, когда увидел негра в военной форме, а особенно когда он заговорил совсем не как негр.
Мы вышли на улицу, но мне очень хотелось вернуться и поговорить с черным лейтенантом. Ведь негров я почти не видел в последнее время, а негр в военной форме вообще был мне в диковинку, и я хотел узнать, как ему удалась стать офицером. А еще мне хотелось перекинуться с ним парой слов, так как он мне очень понравился. Сразу было видно, что он славный малый. Разве сыщешь человека добрее, чем добрый ниггер! Я повернул, было, обратно, но Бен дернул меня за рукав и принялся отчитывать:
— Ты очумел, что ли? Ведь он же офицер!
— Да хватит тебе, Бен. Конечно, я заметил, что он офицер, но держу пари, что он свойский парень…
Тут Бен опять набросился на меня и стал отчитывать. Оказывается, я и стоял не как положено, и не козырял.
— Я вовсе не хотел обидеть его; давно не видел негров, и только, — возразил я.
— Перестань называть его негром, — вспылил Бен, — он- офицер, ты что, ослеп?
— Ну конечно нет, Бен. Мне сразу бросилось в глаза, что он в военной форме. Но цветного человека я не видел с тех пор, как уехал из Джорджии.
— Перестань говорить «цветного»! Не все ли равно, какого он цвета? Он — офицер, а раз офицер, значит, такой же белый, как ты или я, и изволь стоять перед ним навытяжку и козырять, ясно?
Каких только глупостей Бен не наговорил мне в сердцах, но я делал вид, будто ничего не замечаю. Однако, когда он снова сказал, что стоит только негру надеть офицерскую форму, и он сразу же станет белым, я не выдержал и спросил:
— Скажи, Бен, разве он все-таки не негр?
— Он офицер! — отрубил Бен.
— Вот я и говорю, что он негр, который стал офицером.
Кажется, яснее и не скажешь, но Бен опять запротестовал:
— Ты меня не так понял! Я говорил, что если человек занимает какой-нибудь пост, особенно если он военный и носит мундир, то не существует никакого цвета — ни черного, ни белого, ни желтого. Какое кому дело до цвета кожи, если ты в форме?
— Конечно, никому нет дела, но все же мне показалось…
— Да послушай же ты, — снова закричал на меня Бен, — у тебя голова на плечах есть? Простой вещи понять не можешь!
