Геннадий Шубин - ООН в Азии и Африке (воспоминания российских офицеров-миротворцев)
Это очень перспективно, потому что конкуренции со стороны других самолётов нет, а потребности в быстрых и дешёвых перевозках — большие.
Вертолёты летают наши Ми-17. Но летаю только ооновцы, потому что они много жрут горючего.
Местные военные лётчики перестали летать, потому что всю свою технику практически угробили.
Я могу назвать их все вооружённые силы отсутствующими.
ТОЧИГИН Михаил Юрьевич,
Подполковник
Я — преподаватель в звании подполковника. 25 лет служу в Вооружённых силах. С 1996 г. прохожу службу в Военном университете.
Закончил Ленинградское высшее военно-политическое училище по специальности политработник, или офицер стреляющий (ПВО) называется. Был предназначен для работы заместителем командира роты ракетного дивизиона как офицер наведения и параллельно должен был проводить политическую работу среди военнослужащих.
Училище было многоотраслевое. Оно готовило кадры для ВВС и, частично, для противовоздушной обороны и воздушной обороны сухопутных войск. Меня готовили для наземных комплексов С-125 (сейчас их уже нет на вооружении), С-200 (в резерве), С-300, С-400 (на вооружении с недавних пор).
Я бы не сказал, что глубоко готовили нас — общее ознакомление. Я считаю, что подготовка в то время была недостаточна (именно, как стреляющего офицера), кроме того, мы готовились как политработники для ВВС.
Были такие авиачасти войск ПВО — истребители-перехватчики МиГ-25, МиГ-31, их ещё училище в Кургане готовило: не летать лётчиком, а работать в воздухе с бортовыми системами (оператором бортовых систем)[12].
Потом готовили ещё для противоракетной обороны и противокосмической, т.е. эти комплексы С-300 предназначались для борьбы с крылатыми ракетами и ракетами с отделяющимися головными частями — стратегическими ракетами США и их союзников. Это было очень актуально. Этот комплекс был более эффективен, чем американский комплекс «Патриот», поэтому это была гордость страны. Он сейчас модернизирован и продаётся в некоторые страны в упрощённом варианте. Единственный минус — элементная база была крайне отсталая и С-300 по надёжности уступал «Патриоту», потому что элементная база была 1960-х годов — максимум 1970-х.
А американцы всё покупали у японцев и там всё на высшем уровне. Но наши были эффективнее. Например, мы могли вести одновременно 12 целей, они — только 2. Они уничтожали воздушную цель четырьмя ракетами, мы — двумя, т.е. эффективность была 98%уничтожения. Это было раньше. Это был 1986 год.
Сейчас всё изменилось. Думаю, что мы намного ушли вперед, и элементная база ушла вперед. Государство приложило максимум усилий, чтобы догнать западных «партнёров», потому что отставание было очень серьёзное. При наличии «железного занавеса» ничего не могли сделать с улучшением элементной базы, это моё мнение.
Я приехал после окончания училища в 10-й научно-исследовательский учебный центр (это в Казахстане, но он был московского подчинения). Станция Сары-шаган — это восточный Казахстан, озеро Балхаш. Я был очень удивлён, когда меня, отличника, туда отправили. Там, по историческим данным, Чингисхан коней не поил, а проживали там 50 лучших, умнейших офицеров нашей армии, которые пользовались этой (местной) водой. Через четыре года использования трубы, которые подводили воду к домам, проедались, а мы эту воду пили. То есть очищение было недостаточным… На здоровье сейчас всё это начинает сказываться.
Было удивительно, что двоечники и прогульщики поехали (по тем временам) в престижные места — Германию (Германскую Демократическую Республику), Заполярье (потому что год за два и огромный оклад). Туда, куда я просился, меня не пустили. Но Сарышаган — это было самое интересное место. Это научное объединение, где проводились испытания последних новейших научных разработок техники войск ПВО, противоракетной, противокосмической обороны.
Я обеспечивал испытательные работы, хоть у меня и нет инженерного образования, но там было огромное количество выпускников инженерных вузов, особенно ленинградских («Можайка» и другие) — умнейших людей. Там проводилась доработка С-300 в экспортный вариант и там находится то место, которое сдал Пеньковский американцам. Я видел ракетные шахты, которые Пеньковский сдал. Они были законсервированы (залиты бетоном).
Я узнал, что наша противокосмическая техника была намного эффективнее, чем американская (это и моё личное мнение). Например, если американцы видели объект как точку в космосе, то наша система видела очертания спутника[14]. Очень жалъ, что после распада СССР всё это было брошено и растащено местным казахским населением на металлолом: варварским способом разбили всё, что там было. Им это было не интересно.
♦ Когда вас перевели оттуда?
После распада СССР, в 1993 году. Я оттуда уехал, потому что непонятно было, кому это всё нужно. Кому-то нужно было эту станцию слежения за спутниками на баланс передать, но некому было её «кормить». Предложили передать казахской армии. Но тогда надо было принимать казахскую присягу. Я искал возможность уехать в Российскую Федерацию и продолжать служить в Российской армии.
В 1992 г. мне подвернулась возможность поступить в наш Военный университет на юридический факультет. Там было отделение для офицеров-юристов. Мне пришёл вызов. Но в июне 1992 г., перед самым отъездом, 20 солдат из моей роты (я был заместителем командира роты), захватив с собой КАМАЗ, бежали (через весь Казахстан) в Грузию (они были грузины). Тогда это было очень популярно: таджики бежали в таджикскую армию, грузины в грузинскую и т.д.
А так как я был замкомандира роты и отвечал за это, то, естественно, поступление моё на юридический факультет сорвалось. Уже тогда всё там (в военном городке) разваливалось. Произошла замена: если раньше военнослужащие обеспечивали город, то теперь…
Вы видели фотографии города после боёв? Город Приозёрск, в котором мы жили, представлял же такие руины, как в Сталинграде. Не было снабжения, водозабора и т.д., не было денег — солдат убрали, а местное казахское население было неквалифицированно. Поэтому водная система стояла замороженная, город остался без воды, без света. Кроме того, казахи не селились в опустевших домах, которые мы освободили, а выносили рамы, двери и пр.
Там проживали немцы, русские, украинцы и казахи.
Мне было странно, но лучше всех жили немцы, русские, украинцы, а казахи жили очень плохо.
Неожиданно всколыхнулся национализм казахский.
Это было удивительно и неожиданно. Они требовали от меня конкретно: когда вы уйдёте — отдайте нам ваше жильё, вашу работу, мы хотим жить в ваших домах…. Причём, агрессивность такая… Постоянно были нападения на офицерские семьи и офицеров со стороны молодёжи.
Очень неприятный осадок остался. То же было в Алма-Ате: травили русских, заставляли их за бесценок продавать квартиры и уезжать. А придя к власти, они не смогли обеспечить эффективного управления…
Я добивался отъезда. Я был старшим лейтенантом, были отправлены документы на капитана, они «гуляли» где-то полгода. В итоге я обратился с заявлением на поступление в Военный институт физкультуры в Санкт-Петербурге (я в прошлом пловец) и, слава Богу, поступил.
Конечно, там не очень интересно было, но мне нужно было решить проблему моего проживания в России.
Нагрузка была большая. И на меня начали валиться болезни, которые я заработал в Казахстане. Там же проводились ядерные испытания — повышенный фон. Потом, там очень сухой климат, дегидратация[15]. У меня был вес 90 кг, когда я уехал туда, а приехал я в Санкт-Петербург и весил 67 кг. Это результат 5 лет службы в Казахстане.
А за службу в трудных условиях нам теперь уже не платят дополнительно.
Учиться мне понравилось, но… 1993-1996 гг. — это развал страны, армии; зарплату военным не платили по полгода, бедные офицеры выкручивались, кто как мог.
Вплоть до того, что ездили покупать и продавать — колбасой торговали, подрабатывали в охране, «бомбили»[16], мы ездили продавать водку, сигареты, пиво в Финляндию, даже в Германию один раз заехали. Это, конечно, на грани криминала, но надо было как-то выживать.
В общем, отучился я с большим удовольствием. Это было второе высшее образование, я получил специальность преподавателя-инструктора по плаванию, преподавателя физической подготовки и спорта в высшем учебном заведении. По окончании был направлен в Москву, в Военный институт Министерства обороны.
Это была Военно-политическая академия, она потом была Академия финансов и экономики, её объединили с Военным институтом иностранных языков и Военно-политической академией.
Приехал я в 1996 г., это уже называлось Военным университетом. Там я встретил много хороших, интересных людей. Например, Игоря Ждаркина я там встретил — своего хорошего друга, который заинтересовал меня иностранным языком и предложил работу в миротворческих силах ООН. Начал со мной заниматься английским языком, чтобы я сдал экзамен; я закончил курсы военных наблюдателей ООН и поехал с ним. Курсы в Солнечногорске, двухмесячные. Я языка не знал совсем, но Игорь со мной позанимался. Потом я окончил 4-месячные курсы при университете и самостоятельно занимался. Наше командование не одобряло мои желания. Доблестный начальник кафедры 7 лет не пускал меня на эти курсы.
