Николай Лузан - Между молотом и наковальней
— Атаку будем готовить в ночь!
— А если Коньяр двинется сейчас, тогда что? — все еще сомневался Талах.
— За хвост хватать! — мрачно обронил Зафас.
— За какой?! — с ожесточением произнес Кясоу.
— Хватит причитать! — с раздражением оборвал Коса и решительно объявил: — Все решено! Будем готовить атаку.
— Какую?! Забор головой не прошибешь! — буркнул Камшиш.
— А если и прошибешь, что толку?! Они нас, как капусту, покрошат! — вторил Талах.
— Надо выманивать в поле, — предложил Зафас.
— Ночью?.. Коньяр не идиот! Он и носа за забор не высунет, — с ходу отмел его предложение Кясоу.
— Значит, днем, — вяло стоял на своем Зафас.
— Бесполезно, артиллерия от нас одно мокрое место оставит, — уныло заключил Камшиш.
— Выходит, все напрасно? — И этот горестный возглас Талаха посеял еще большее уныние в душе Коса и его товарищей.
Они, не раздумывая, готовы были заплатить своими смертями за жизни тех, кого больше всего любили, но оборона лагеря не имела уязвимых мест. Опытные воины, они прекрасно понимали, что вряд ли могут рассчитывать на то, что в бою с почти тысячью хорошо вооруженных солдат, засевших за стенами прочного забора, им удастся оттащить противника от ущелья и дать прорваться в долину отряду Гедлача. Бой на открытой местности, под стволами пушек был равносилен самоубийству.
«Коньяр — не голодный пес и не станет бросаться на кость! Тут прав Камшиш, он первым делом пустит в ход артиллерию, а затем двинет кавалерию. Так где же выход? Где?» — терзался Коса в поисках ответа.
— Чтоб их, шакалов, на куски разорвало!
Яростный возглас Зафаса заставил его встрепенуться. Сам того не подозревая, он дал подсказку. Спеша ее подтвердить, Коса схватил подзорную трубу и навел на лагерь. Перед глазами проплыли часовые, застывшие на сторожевых вышках, шеренга солдат, раз за разом протыкающих штыками соломенные чучела, группа офицеров у входа в штабную палатку. Все это было не то.
«Куда же вы его спрятали?.. Куда?!» — пытался Коса найти ключ к успеху будущей атаки и снова приник к подзорной трубе.
На этот раз он старался не упустить мелочей, которые дали бы подсказку, и внимательно осматривал каждый клочок местности вблизи артиллерийской батареи. И его настойчивость была вознаграждена. Солдат, застывший, как свечка, под кустом орешника, и утоптанная дорожка, обрывавшаяся у зарослей терновника, заставили учащенно забиться сердце. Он нашел то, что искал, и, чтобы проверить догадку, сунул подзорную трубу Абзагу Гумбе, ткнул пальцем правее последнего капонира и предложил:
— Посмотри! Если не ошибаюсь, там пороховой погреб.
— Точно! — подтвердил он. Через мгновение его лицо просветлело, и он воскликнул: — Коса, ты гений! Теперь они наши!
Это был тот единственный шанс, позволявший не только взломать неприступную оборону лагеря, а и надолго вывести из строя войска Коньяра. Абзагу снова приник к подзорной трубе и вскоре помимо основного порохового погреба обнаружил еще один — расположенный у самого крепостного забора. Удача наконец сама шла им в руки.
— О чем вы?
— Чего там увидели?
— Дайте посмотреть! — теребили их вопросами и рвали из рук подзорную трубу Камшиш с Зафасом.
— Ну ты и голова, Коса! Если удачно рванет, то батарею и пол-лагеря снесет! — не мог сдержать восхищения Абзагу.
— Половину не половину, но дорогу точно себе проложим, — скромничал тот.
— Предлагаете рвануть пороховой погреб? — сообразил Камшиш.
— Теперь мы им покажем! — оживился Зафас.
Перебивая друг друга, они дополняли деталями план предстоящей ночной атаки на лагерь Коньяра.
— А если еще лошадей угнать?! — пошел дальше Талах.
— Запросто! Охрана там хилая, — поддержал его Кясоу.
— Стреножим казаков, а с пехотой как-нибудь справимся! — согласился с ними Камшиш и довольно потер руки.
— Про артиллерию не забывайте, — напомнил Кясоу.
— Это если от нее что-то останется! — отмахнулся Талах.
— Рано радуемся! К погребам и лошадям еще надо подобраться, — пытался остудить пыл Коса.
— Подберемся! — не терял уверенности Камшиш.
— Еще бы Коньяра на кинжал взять, и тогда… — размечтался Зафас.
— Заодно офицерье подрезать, и потом с этим стадом делай что хочешь! — присоединился к нему Камшиш.
Коса слушал, не перебивал и на невидимых весах взвешивал все предложения. К приходу Апсара с новой сменой разведчиков план ночной атаки на лагерь Коньяра был уже готов. С полуслова он оценил его преимущества и безоговорочно принял. Теперь им оставалось только одно — молить Всевышнего о том, чтобы эту ночь русские провели в лагере. Судя по тому, что происходило в долине, они не собирались в ближайшие часы идти походом на Псху. Коньяр, видимо, полагал, что ему удалось надежно запереть горцев в ловушке, и не спешил сломя голову нестись вглубь гор, а по всем правилам военного искусства готовился к решающему штурму. Он дожидался возвращения лазутчиков, посланных под Псху, и потому отложил выступление еще на сутки.
Для Апсара, Коса и остальных семидесяти восьми воинов, в руках которых находилась судьба тысячи двухсот женщин, стариков и детей, начался свой отсчет времени. Оставив Кясоу и Камшиша наблюдать за перемещениями в лагере, они возвратились к пещере и занялись подготовкой к ночной атаке. Коньяр ничего не подозревал о близости противника и, убаюканный донесениями лазутчиков, ослабил «вожжи службы». В передовых секретах не особенно заботились о маскировке: на солнце то и дело поблескивали линзы биноклей и подзорных труб. Казачьи разъезды, не таясь, патрулировали единственную дорогу, ведущую в Псху, и горные тропы. На дальнем выпасе под присмотром всего нескольких сторожей пасся табун лошадей. Все, вместе взятое, убеждало Коса в том, что в голове Коньяра, видимо, даже не возникало и мысли о присутствии под боком отряда горцев.
Прошел час, за ним другой, ничто не нарушило размеренной жизни в лагере, и это укрепляло уверенность Коса в успехе задуманного. Он торопил приход ночи. Наконец солнце нехотя скатилось к горизонту, длинные зубастые тени гор заскользили по долине, а из ущелий косматыми языками потянулся туман. Подошло время ужина, и в лагере стало заметно оживленнее. К котлам с наваристой кашей выстроились очереди солдат, а под навесом за походным столом собрались офицеры. Продолжался он недолго, и с наступлением темноты солдаты и офицеры отправились спать.
Пришло время действий для Коса и его воинов. Часы отсчитывали последние минуты их жизни и жизни русских солдат. Но ни он сам, ни другие воины не испытывали страха смерти. Они переступили через него еще в Псху и готовились встретить ее так, как подобает настоящему воину. Булатная сталь клинков печально повизгивала под точилами. Сухо лязгали затворы ружей и пистолетов. Новые глубокие зарубки покрывали древко пики, чтобы в решающий момент рука не соскользнула с него. Их верные и испытанные боевые соратники — кони тоже чувствовали приближение боя, яростно грызли мундштуки и нетерпеливо перебирали ногами.
Коса последний раз прошелся точилом по лезвию кинжала, оно холодно блеснуло в тусклом лунном свете, и, вложив в ножны, отправился обходить воинов. Все они, так же как и Коса, жили предстоящей схваткой. Кясоу, примеряясь к будущему врагу, со свистом рассекал саблей воздух. Камшиш в стремительном выпаде раз за разом выбрасывал вперед руку с пикой и вышибал из седла казака. Зафас с двумя кинжалами в руках с невероятной скоростью раскручивал «вертушку» и врубался в ряды пехоты. Спустившись ниже, Коса невольно замедлил шаг и подошел к племяннику. Тот приподнялся.
— Сиди, сиди, Аслан! — положил он руку ему на плечо и присел рядом.
Через месяц Аслану исполнилось бы только семнадцать, но на войне быстро взрослеют, за его спиной был уже не один бой. Сын Арсола, он во всем походил на отца, но ему не хватало его опыта и выдержки. Дерзкий и стремительный Аслан был хорош в лихой атаке, однако в вязком бою эти качества и жажда мести являлись только помехой. Коса мягко опустил руку на его плечо и спросил:
— О чем думаешь?
— Об одном. Отомстить за отца! — с ожесточением ответил он.
— Мой брат и твой отец был достойным человеком и настоящим воином, — печально произнес Коса.
Плечо Аслана дрогнуло и с губ сорвалось:
— Проклятые гяуры! Они дорого за него заплатят!
— Месть — дело святое, но ты молод и должен думать о жизни.
— Какой?! Вчера они забрали отца, сегодня — землю, и что остается?! — У Аслана больше не нашлось слов, ярость и гнев душили его.
— Остаются дети и вера, — напомнил Коса.
— Дети?.. У меня?!
— Да, у тебя.
— Но оттуда не возвращаются!
— Возвращаются, если не умерла вера.
— Вера?.. Во что?!
— В то, что мы вернемся домой.
