Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья
Дэвида Футмана вполне устраивала работа Бёрджесса, который отлично справлялся с его поручениями. И Гай был готов к новым заданиям. Футман при первой же встрече с Валентином Вивианом, главой 5-го отдела службы СИС, дал Бёрджессу высокую оценку. При этом он даже не скрывал от него, что Гай в прошлом был связан с коммунистами, знает историю коммунистического движения и прекрасно разбирается в марксистской теории.
В июне 1940 года Валентину Вивиану пришла в голову мысль послать Бёрджесса на работу в английское посольство в Москве под дипломатическим прикрытием, как своего агента.
Бёрджесс не мог отказаться, хотя ни ему, ни НКВД такая перспектива совсем не улыбалась. Центр считал, что самое лучшее для Бёрджесса — это оставаться в Лондоне. Да и он сам, побывав в Москве, понял, что этот город не для него. Даже в военное время в английской столице он чувствовал бы себя намного лучше, чем в Москве. Позднее Гай мне говорил, что не любит покидать Англию и вообще испытывает физическое отвращение к иностранным столицам, особенно к Парижу. Он говорил, что готов поехать в Танжер или Испанию, но только на короткий отдых.
Но делать было нечего. Приходилось ехать. Бёрджесс уложил вещи в чемодан и выехал из Лондона вместе с Исайей Берлином, сотрудником Форин Оффис[18], которого назначили на должность пресс-атташе посольства. Берлина эта поездка тоже не устраивала, так как он считал, что для него вряд ли вообще найдется какая-нибудь работа: возможность установить связь из Москвы полностью исключалась.
Поскольку попасть в Москву прямым путем было невозможно, обоим попутчикам предстояло добираться до места назначения через Вашингтон, Тихий океан и далее через всю Сибирь по железной дороге. Через два дня по прибытии в Соединенные Штаты они получили срочную телеграмму с приказом вернуться. Очевидно, английский посол в Москве, сэр Стаффорд Криппс, заявил министерству иностранных дел резкий протест против назначения в посольство новых сотрудников, предварительно не посоветовавшись с ним.
Вивиану пришла на ум новая идея — использовать Бёрджесса как агента-провокатора, внедрив его в английскую компартию. Он поручил Футману передать предложение Бёрджессу проникнуть в компартию и дестабилизировать ее изнутри, пользуясь при этом поддержкой английской разведслужбы. Гай выслушал это предложение, помедлил немного, а потом решительно отказался. Раздосадованный Футман применил новую тактику, предложив Бёрджессу организовать несколько провокационных митингов у советского посольства в Лондоне. Реакция Гая была точно такой же: помолчал, подумал — и отказался. Будучи в душе убежденным коммунистом, он не мог согласиться на работу, которая безусловно скомпрометировала бы его.
Много времени спустя, я ознакомился с письмом, которое он послал в начале войны одному из друзей. Гай писал:
«Меня больше всего мучает то, что мои прежние товарищи, люди, с которыми я работал в компартии, считают, что я предал дело. Они думают, что я отказался от приверженности коммунизму ради карьеры служащего в правительственном учреждении».
А в московской подшивке я прочитал запись, сделанную нашим резидентом в Лондоне в 1937 году: «Бёрджесс глубоко переживает оттого, что друзья, знавшие его как коммуниста, уверены в его отказе от сотрудничества с ними».
Но для нас самым важным в этой истории было то, что начальство Бёрджесса легко согласилось с его отказом работать против коммунистов, ничего не заподозрив. Вместо этого Гая послали в учебный центр Брикендоньери инструктором по подрывным диверсионным операциям. Для кого-нибудь другого эта работа показалась бы тупиком в карьере, но Бёрджесса она вполне устраивала. Использовав свои связи, он пристроил в эту же школу своего друга Филби.
Бёрджесс и Филби стали часто встречаться. Они вместе разрабатывали различные усовершенствования по подрывному делу, обсуждали политические вопросы, но почти никогда не говорили о своей работе по линии НКВД. Она в тот период не была особенно плодотворной, поскольку друзья не имели доступа к информации, представлявшей реальный интерес. Филби никогда не вмешивался в личную жизнь друга. Он однажды сказал мне, что рассматривает гомосексуализм Бёрджесса как болезнь и что сие его не касается. Я быстро понял, что говорить с Бёрджессом на эту тему не имеет смысла, и ни разу не дал понять ни ему, ни Бланту, что их вкусы мне известны. Я вел себя так, будто не замечаю в их поведении ничего необычного. Думаю, что поступал правильно. Избегая затрагивать этот вопрос, мы способствовали установлению хороших взаимоотношений.
В это время в Англию, чтобы заменить «Отто» и «Хардта» в качестве связного с кембриджской группой, прибыл Анатолий Борисович Горский («Генри»).
Сразу же по прибытии Горский прислал в Москву письмо с жалобой на то, что вверенные ему агенты пренебрегают самыми элементарными правилами безопасности. Особый ужас у него вызвало совместное проживание Бёрджесса и Бланта в квартире на Бентинк-стрит. Он изо всех сил старался уговорить их разъехаться, но никто из них не обратил на его слова ни малейшего внимания. Горскому дали понять, что никакие его донесения в Москву здесь не помогут. Бёрджесс и Блант были непреклонны.
В начале осени 1940 года, вслед за реорганизацией секретных служб, отдел «Д» был слит с СОИ — новой организацией по проведению спецопераций. Она была предназначена главным образом для проведения диверсий в Германии и на других территориях, оккупированных нацистами. Филби продолжил работу в этой организации, а имя Бёрджесса не фигурировало в числе ее сотрудников. Причин мы не знаем, но я предполагаю, что это связано с его гомосексуальными наклонностями.
Поэтому в самом начале 1941 года Бёрджесс снова пришел на Би-Би-Си. Один из его старых друзей по Кембриджу, Джордж Барнс, руководивший дискуссионным «клубом» Би-Би-Си, взял его к себе на работу. Гай активно занялся журналистикой: организовывал дебаты и интервью с политическими деятелями и другими влиятельными особами. Для своей собственной программы он обратился к руководству с просьбой предоставить ему возможность проинтервьюировать самого Уинстона Черчилля. Премьер-министр пригласил Бёрджесса к себе, чтобы предварительно обсудить, какой характер будет иметь интервью. Разговаривали они очень долго, но, как оказалось, безрезультатно, потому что по каким-то техническим причинам интервью вообще не состоялось. Тем не менее Черчилль (кстати, раньше уже встречавшийся с Бёрджессом), думается, получил большое удовольствие от этой встречи. Однажды он как-то спросил:
«Почему среди молодых английских политиков так мало людей, похожих на Гая Бёрджесса — молодых ребят, на суждения которых можно положиться?»
До июня 1941 года Бёрджесс почти не давал знать о себе, и лишь нападение Германии на Советский Союз дало ему повод выступить с целой серией репортажей и радиопередач о России — новой союзнице Великобритании. Он говорил по радио на самые разнообразные темы: о литературе, экономике, искусстве и науке России. Гай предложил даже своему руководству кандидатуру Энтони Бланта на роль комментатора по вопросам искусства, хитро добавив:
— Доктор Блант будет самым замечательным лектором по искусству, поскольку он не коммунист.
В проведении просоветской пропаганды по Би-Би-Си Гаю помогал английский журналист, уроженец Австрии, Питер Смоллетг, тоже агент НКВД. Смоллетт познакомился с Филби в Австрии в 1934 году и время от времени общался с членами кембриджской группы. В 1940 году ему удалось устроиться на работу в министерство информации. Когда же в июне 1941 года его приятель Брендан Брэкен занял пост министра в коалиционном правительстве Черчилля, Смоллетг получил должность начальника Русского отдела. Почти на всем протяжении войны Смоллетт отстаивал интересы Советского Союза во всех областях, будь то экономика, культура, политика или военное дело. Он организовывал стационарные и передвижные советские выставки по всей Англии. Естественно, работа в Би-Би-Си занимала у него значительное время, благодаря Бёрджессу, его главному союзнику в этом учреждении. Их обоих «контролировал» «Генри».
В то время Гай сделал еще один ловкий ход, пожалуй, самый яркий. Он организовал интервью с одним из своих коллег-журналистов Эрнстом Генри («нелегалом» НКВД), который уверенно заявил, что не сомневается в победе Советской Армии, хотя та и отступала тогда по всей линии фронта. С из ряда вон выходящей бравадой он даже осмелился рассыпаться в похвалах советской разведке, которую определил как «самую лучшую в мире».
В 1943 году Бёрджесс вновь продемонстрировал свой талант. Сталин решил распустить Коминтерн. Нужно было придать СССР новый облик, представить советский строй как самый гуманный, отнюдь не агрессивный, более соответствующий взглядам союзников. Советскому Союзу в то время во что бы то ни стало необходимо было, чтобы Черчилль открыл второй фронт. Роспуск Коминтерна — символа мировой революции, пугающего Запад, — должен был показать миру, что наступила новая эра в отношениях между СССР и другими государствами. В своих передачах Бёрджесс изо всех сил старался довести эту идею до сознания радиослушателей.
