Николай Лузан - Контрразведка. Тайная война
Он, настоящий профессионал, попытался взять ситуацию в свои руки и наладить работу, но наступление частей Северо-Кавказского и Закавказского фронтов не позволило это сделать. За неделю линия фронта откатилась от Армавира к Краснодару. Оставаться в городе и продолжать испытывать судьбу было равносильно самоубийству. Не дожидаясь команды сверху, Штайн самостоятельно принял решение эвакуировать группу.
В суматохе сборов Петр выбрал момент и разыскал начальника местной типографии. К нему он давно приглядывался как к своему будущему помощнику. И не ошибся. Тот без колебаний принял пакет для советских контрразведчиков. В нем находились последние разведывательные материалы, в том числе и данные на 14 гитлеровских агентов, заброшенных в тыл Красной армии.
Краснодар группа покидала под грохот артиллерийской канонады и треск пулеметных очередей. Части 31-й стрелковой дивизии и 49-й мотострелковой бригады 46-й армии Северо-Кавказского фронта ворвались на восточную окраину города. Ураганный огонь артиллерии сметал с лица земли целые кварталы одноэтажных глинобитных хат и не давал пехоте генералов Бутлара и Пикерта высунуть головы из окопов. Танковые батальоны и штурмовые роты, несмотря на отчаянное сопротивление немцев и румын, продолжали вести наступление и метр за метром вгрызались в оборону. Порой казалось, что земля и воздух пропитались смрадным запахом смерти, а город напоминал собой огромный адский котел, в котором безжалостно сгорали тысячи человеческих жизней.
К рассвету 12 февраля 1943 года сопротивление фашистских войск было сломлено, и лишь на отдельных участках отборные эсэсовские части продолжали отчаянно защищаться, но это уже не могло остановить наступление. Советские танки прорвались в город и при поддержке пехоты стремительно продвигались к центру. К полудню северо-восточные окраины и главная улица Краснодара — Красная перешли под полный контроль штурмовых подразделений 40-й бригады майора Никиты Цепляева. С приближением темноты бои переместились в район железнодорожного вокзала и маслозавода. Ближе к ночи отступление гитлеровцев из города превратилось в паническое бегство.
У понтонной переправы сгрудились сотни машин, повозок и тысячи обезумевших от страха людей. Сметая на своем пути редкие кордоны военных комендатур и тайной полевой полиции, они рвались на левый берег Кубани. Расстрелы паникеров и отчаянные призывы командиров не в силах были остановить охваченных ужасом и отчаянием солдат и офицеров. Спасаясь от гусениц советских танков, они штурмом брали переправу, плоты и лодки, вышвыривая в ледяную воду раненых и слабых. Река, превратившаяся после половодья в дикого зверя, закручивала в клокочущих бурунах людей, лошадей, повозки и затем выплескивала на берег. Зловонная лента из раздувшихся трупов людей и животных протянулась на несколько километров по песчаной отмели.
Штайн остановившимся взглядом смотрел на эту ненавистную русскую реку и в душе благодарил Бога, что успел унести ноги из того ада, что бушевал за ней. Зябко поведя плечами, он нырнул в кабину «опеля». Вслед за ним инструкторы и агенты-курсанты поспешили занять места в машинах, и колонна, извиваясь, словно змея, медленно поползла по горной дороге к новому месту назначения — станице Крымской.
На ее окраине в заброшенных корпусах консервного завода разместился штаб группы. Вместе с заместителем по контрразведке лейтенантом Райхдихтом, лейтенантом Рейхером, радистом Куном и русскими инструкторами Шевченко, Самутиным и Петренко Штайн в пожарном порядке занялся его обустройством. Другой его заместитель — обер-лейтенант Краузе с архивом и картотекой на агентуру осел в приморском городке Темрюк, подальше от фронта и спецгрупп захвата военной контрразведки. Опытный инструктор ефрейтор Шойрих остался в соседней станице Абинской, чтобы подготовить пункт переброски агентуры за линию фронта и оборудовать учебный полигон для обкатки курсантов на бывшем кирпичном заводе.
В течение двух суток, пока не была налажена связь, Штайна никто не беспокоил. Но как только она заработала, о нем вспомнили на самом верху. Шифровальный аппарат выплюнул на стол дырявую, будто швейцарский сыр, бумажную ленту. Прошло еще полчаса, и полная расшифровка приказа из штаба «Валли-1» лежала перед Штайном. В течение недели ему предстояло выполнить то, что не удалось сделать за все предыдущие месяцы его предшественникам — капитанам Руделю и Гессу. Пять самых боеспособных групп агентов, направленных для совершения диверсий в Туапсе, Поти и Баку, как в воду канули.
Штайн, в ярости швырнув шифровку на стол и набросив на плечи шинель, вышел на крыльцо. Перед его глазами на перекладинах, наспех сделанных из водопроводных труб, тренировались будущие диверсанты, террористы и разведчики. Они представляли собой жалкое зрелище. Но даже этот контингент Райхдихту и Самутину с превеликим трудом удалось наскрести в лагере военнопленных в Краснодаре и отобрать из числа полицейских, бежавших с правобережной Кубани. Штайн с ненавистью смотрел на снующих по двору курсантов. Их угловатые движения, резавшие глаз профессионала, напоминали выступление дешевого деревенского балагана. Все они — русские, украинцы, грузины, армяне — казались ему на одно лицо. Лицо дикого, коварного и мстительного азиата. За полтора года работы на Восточном фронте он мог по пальцам перечесть те редкие случаи, когда из подобного сброда получалось что-то дельное.
В сердцах сплюнув на раскисшую от проливных дождей землю, Штайн возвратился в кабинет, вызвал дежурного и распорядился свернуть занятия и отправить группу Загоруйко на «обкатку» в Абинскую. Из-за цейтнота ему ничего другого не оставалось, как пустить агентов по «кругу гладиатора» — зрелище было не для слабонервных. У некоторых оно вызывало брезгливые гримасы на физиономии, но он плевал на паркетных чистоплюев, за глаза называвших его «мясником Бруно». Важен был результат, а «круг гладиатора» давал стопроцентный результат.
Через пятнадцать минут грузовик, в кузове которого вместе с Загоруйко и Шевченко сидели одиннадцать агентов-диверсантов, тронулся со двора. Вслед за ними выехали сам Штайн и инструкторы фельдфебель Бокк и Петренко. Расстояние от Крымской до Абинской составляло чуть больше десяти километров, но из-за налетов русской авиации поездка растянулась на целый час. На месте их встретил ефрейтор Шойрих и предложил перекусить. Штайн наотрез отказался. Здание правления бывшей табачной артели «Рассвет», казалось, на века пропиталось табаком, от одного запаха которого Штайна мутило. Он предпочел остаться во дворе, мелкими глотками пил кофе, поданный расторопным Шойрихом, и наблюдал за тем, как Загоруйко с Шевченко, построив диверсантов в колонну, повели их в сторону кирпичного завода.
Шум мощного двигателя, донесшийся с улицы, заставил Штайна встрепенуться. Перед воротами остановился грузовик, его кузов был плотно затянут брезентом. Из кабины выглянул Райхдихт и махнул рукой. Не допив кофе, Штайн вместе с Бокком и Петренко сели в «опель» и тоже направились к кирпичному заводу. Там их поджидал Шевченко и провел под навес. Загоруйко и диверсанты, предчувствуя недоброе, нервно переминались с ноги на ногу и настороженно поглядывали в сторону начальников. Штайн не спешил с командой и ждал, когда подъедет грузовик с Райхдихтом.
Тупая морда машины просунулась в ворота и, пропахав глубокую борозду по двору, остановилась у стены сарая. Райхдихт спрыгнул на землю и, старательно обходя лужи, направился к навесу. За его спиной раздались отрывистые команды. Охрана, орудуя прикладами, принялась высаживать из кузова пленных красноармейцев. Их оказалось ровно одиннадцать, столько же, сколько и диверсантов. Они с ненавистью смотрели на лощеных гитлеровских офицеров и таких же, как они сами, русских, от которых их отделяла одна незримая черта — предательство.
Штайн брезгливо поморщился: от пленных исходил тошнотворный запах давно не мытого тела, и дал команду часовым. Те выстроили красноармейцев напротив диверсантов. Со зловещей ухмылкой он осмотрел шеренги и кивнул Шойриху. Тот подхватил мешок, в котором что-то громыхало, протрусил на средину двора, остановился у опрокинутого на землю пожарного щита и выложил на него армейские тесаки. Их оказалось ровно двадцать два. Пленные угрюмо наблюдали за происходящим, а диверсанты с нарастающей тревогой поглядывали на Штайна. И те и другие уже догадались, что их ждет.
Шойрих возвратился под навес. Штайн перевел взгляд на строй диверсантов и остановился на Буруне. Тот судорожно сглотнул и сделал шаг вперед. Ему повезло — его противником оказался раненый красноармеец. Штайн взмахнул рукой. Часовой выхватил из-за пояса штык-нож, разрезал веревку, связывавшую руки пленному, и толкнул его в спину. Бедняга едва удержался на ногах и, припадая на правую — раненую — ногу, устремился к щиту с тесаками. Холодная сталь ножа придала ему сил и уверенности. Он метнулся к провалу в стене склада, вслед за ним ринулся Бурун. Во дворе воцарилась зловещая тишина. Пленные с диверсантами замерли и ловили каждый звук, доносившийся из склада. Предсмертный вскрик и вслед за этим появившийся в дверном проеме Бурун вызвали дружный рев в строю диверсантов.
