Алексей Дживилегов - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III
Кавалерия наполеоновской армии после атаки при Ганау (Шартье)
Особенно трудно было снабдить шестисоттысячную армию достаточным количеством съестных припасов. Наполеоновские армии никогда не покупали себе съестных припасов в неприятельской стране. В правительственной практике этого времени слишком сильна была традиция меркантилизма, противившаяся вывозу денег из страны. Поэтому армии содержались реквизициями с населения той страны, по которой они проходили. Но Наполеон прекрасно сознавал различие географических и экономических условий между Россией и Западной Европой. Тогдашняя Россия с ее чрезвычайно редким населением и громадными безлюдными пространствами, очевидно, не могла вовсе прокормить великую армию, как раньше ее прокармливали Германия и Италия. «Моя задача, — писал Наполеон Даву, — сосредоточить в одном пункте 400.000 человек, и так как на страну вовсе нельзя надеяться, то все нужно иметь с собой». Поэтому французская армия должна была с собой вести достаточное количество провианта, закупленного во Франции и Германии, и Наполеон обратил особое внимание на организацию доставки съестных припасов. Согласно общему правилу, каждый солдат должен был иметь с собой запас пищи на 4 дня. В походе до Немана около 1.500 телег должны были подвозить регулярно порции на каждые новые 4 дня. Для обслуживания армии по ту сторону Немана было образовано 17 специальных батальонов с тремя родами повозок: 1)тяжелых, запряженных лошадьми и вмещавших 30 квинталов[12], 2) легких (так называемых а la comtoise), двигавшихся более быстро, но вмещавших только 12 квинталов, и 3) повозок, запряженных быками и рассчитанных на 20 квинталов. Эти 6.000 слишком телег в состоянии были подвезти до 120.000 квинталов муки, т. е. количество, достаточное, чтобы прокормить армию в течение двух месяцев. Этого запаса, по мнению Наполеона, было достаточно для начала похода, а для дальнейшего времени доставка провианта должна была производиться при помощи специально оборудованных магазинов. Главным магазином на театре военных действий должна была сделаться Вильна, соединенная непрерывным водным путем с Данцигом (Вилия, Неман, Куриш-Гаф, Прегель, Фриш-Гаф и Висла). В Кенигсберге, Данциге, Торне и других городах по Висле с этой целью было собрано громадное количество съестных припасов, которого должно было хватить на 500.000 человек в течение года. Специальный договор с Пруссией предоставлял в распоряжение Наполеона 200.000 квинталов ржи, 400.000 пшеницы, громадное количество сена и овса, 44.000 быков и значительное число лошадей. Не забыли даже заказать «28 миллионов бутылок вина и 2 миллиона бутылок водки, в совокупности 30 миллионов бутылок жидкости, достаточных для того, чтобы утолять жажду армии в течение целого года».
Смерть ген. Марсо (Бутиньи)
Таковы в общих чертах были обширные приготовления Наполеона к этой кампании. Ни один еще из своих походов он не приготовлял с такой тщательностью, никогда еще не проявлял он такой удивительной предусмотрительности даже по отношению к незначащим мелочам. И тем не менее, все это гигантское предприятие кончилось самой жалкой неудачей. В громадном количестве мемуаров и воспоминаний, посвященных этой замечательной эпохе, часто встречается мысль, что главная причина неудачи заключалась в переменившемся духе армии, утомленной беспрерывными войнами и лишенной того воодушевления, которым она отличалась при Аустерлице и Йене. Эта мысль верна только отчасти. В самом деле, если основывать свои заключения на свидетельствах союзных государей, братьев Наполеона, большинства маршалов и сановников империи, то трудно найти что-нибудь, кроме жалоб и печальных предчувствий. Они идут за Наполеоном неохотно, «с утомленным послушанием». Но эта усталость далеко не затрагивает широких кругов армии. Молодое дворянство, из которого комплектуется большая часть офицеров, полно воинственного пыла и завоевательного духа. Оно требует своей доли славы и с восторгом приветствует новую войну. «Кто из нас, — пишет граф Сегюр, — в своей юности не приходил в воодушевление при чтении описания подвигов наших предков? Не хотели ли тогда мы сами все сделаться этими героями, действительную или фантастическую историю которых мы читали? И когда, в этом состоянии экстаза, эти мечты о подвигах могли вдруг осуществиться… кто бы из нас стал колебаться и не бросился бы в бой, полный восторга и надежды, презирая ненавистный и позорный покой? Таково было настроение новых поколений. Тогда легко было быть честолюбивым! Эпоха опьянения и счастья, когда французский солдат, господин всего мира при помощи своих побед, ценил себя выше, чем любого сеньора, даже монарха, через земли которого он проходил! Ему казалось, что государи всей Европы царствуют только с соизволения его вождя и его армии». То же самое можно сказать и про большинство солдат. Правда, число уклоняющихся от воинской повинности все возрастает, но они все же составляют пока меньшинство среди призываемых новобранцев. Большинство солдат по-прежнему рвется в бой и предано Наполеону душой и телом. Оно убеждено, что через неизвестную Россию Наполеон поведет свою армию дальше, в страны сказочных богатств и очарований. Вот любопытный отрывок из письма одного молодого солдата к своим родным: «Мы вступим сначала в Россию, где мы должны посражаться немного, чтобы открыть себе проход дальше. Император должен же прибыть в Россию, чтобы объявить войну этому ничтожному (petit) императору. О! мы скоро расколотим его в пух и прах (nous l'aurons arrange a la sauce blanche). Ах, отец, идут удивительные приготовления к войне. Старые солдаты говорят, что они никогда не видали ничего подобного. Это правда, ибо собирают громадные силы. Мы не знаем только, против одной ли России это. Один говорит, что это для похода в Великую Индию, другой, что для похода в Египет (в подлиннике Egippe), не знаешь, кому и верить. Мне это все равно. Я хотел бы, чтобы мы дошли до самого конца света».
Швейцарский сапер (грав. Вилля)
Таким образом, французская армия отнюдь не страдала отсутствием воинственного духа с начала похода. И тем не менее, она уже тогда носила в себе семена разложения. Прежде всего все планы Наполеона обеспечить армию достаточно быстрым подвозом съестных припасов в большинстве случаев очень мало осуществлялись. Большая часть телег с провиантом не успела вовремя добраться до Вислы или вследствие плохой организации дела или вследствие дурного состояния дорог. Когда армия дошла до Немана, то обоз с провиантом оказался на несколько этапов сзади. Волей-неволей приходилось прибегать к обычному приему прокормления Наполеоновских армий — к реквизициям с населения восточной Пруссии и Польши. «Армия запасалась провиантом на ходу, — пишет граф Сегюр. — Страна была обильна. Захватывали лошадей, повозки, рогатый скот, съестные припасы всякого рода. За собой тащили все, даже жителей, чтобы править телегами обоза». Наполеон и его маршалы вообще сквозь пальцы смотрели на грабежи населения своими солдатами. Но никогда еще раньше дисциплина не доходила до такого упадка и грабежи не достигали такого размера. Только в корпусе Даву держалась еще дисциплина, и самые реквизиции производились в известном порядке. В других корпусах реквизиции превращались в открытый грабеж и мародерство. Солдаты массами покидали ряды, чтобы запасаться провиантом. Еще до вступления в пределы России число отсталых и мародеров превышало 30.000, и Наполеону пришлось образовать специальные летучие колонны для преследования их. Такой быстрый упадок дисциплины был сам по себе грозным предвестником будущих несчастий. Мы видели, что Наполеон, считаясь со скудостью естественных богатств России и с бедностью ее жителей, старался взять с собой все что только могло понадобиться армии во время похода. Но результатом этого было то, что армию сопровождал громадный обоз, страшно затруднявший ее движение и лишавший ее той специфической легкости и подвижности, которая всегда отличала армии Наполеона и позволяла ему решать судьбу кампании одним ударом. Воинственный пыл французских полков не мог заменить опытности. Большая часть тех ветеранов, героев войн эпохи революции, давно погибла в беспрерывных походах, особенно во время испанской экспедиции, стоившей французам громадных потерь. Только корпус Даву имел в своем составе достаточное количество старых солдат. Остальные корпуса почти сплошь состояли из новобранцев. И как бы ни рвалась в бой вновь призванная к оружию молодежь, она, конечно, не могла собой заменить знаменитых «ворчунов». Одной из главных движущих сил французских армий этого времени было личное влияние Наполеона на солдат. Но исключительная величина армии и обширность театра военных действий заставила разделить всю «великую армию» на отдельные корпуса, и чем дальше находился тот или иной корпус от центральной армии, тем слабее чувствовалось обаяние самого императора. Стоявшие во главе отдельных корпусов маршалы и генералы в силу дальности расстояний не могли получать обычных детальных руководящих указаний от самого Наполеона и должны были часто действовать за свой страх и риск. Недостаточно приученные к самостоятельности и привыкшие только исполнять приказы своего императора, они невольно терялись и делали ошибки. Но едва ли не главный, основной порок в устройстве великой армии был ее интернациональный, разноплеменный состав. Мы видели, что на 600.000 слишком жителей французской империи было меньше половины, а надо помнить, что в этот момент французская империя была почти вдвое больше прежнего французского королевства и включала в свой состав Бельгию, Голландию, и значительные части Германии и Италии. Следовательно, настоящих французов в армии было много меньше 300.000 чел. В то же время в ее состав входило до 200.000 немцев, нации, особенно угнетенной Наполеоном и его ненавидевшей, — нации, с нетерпением ждавшей момента, когда можно будет свергнуть французское иго, и охотно посылавшей волонтеров в русскую армию, чтобы сражаться с французами. Если баварцы и южные немцы вообще и не относились к французам с такой острой ненавистью, то зато вестфальцы, австрийцы и пруссаки далеки были от желания искренно желать Наполеону победы. Они ждали только первых серьезных неудач, чтобы покинуть его знамена, и первый пример отложения подал прусский корпус генерала Йорка уже в конце 1812 года.
