Оксана Киянская - Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка
Юшневскому было трудно. В письме брату Семену в сентябре 1817 года он пожалуется: «Я отправился в Бессарабию, как тебе известно, месяца на два, а живу до сих пор против воли, претерпевая все возможные неприятности, и вмести всех наград, каковыми льстил себя в начале, ограничиваюсь одним только желанием освободиться из сей обетованной земли; но и в сем не имею успеха».
Но отступить не позволяли убеждения – правила «честности, бескорыстия и любви к своим собратьям»[100].
Юшневскому не удалось осуществить проект переселения болгар в Россию, была оставлена без внимания и их просьба об организации «особого войска». Но местным властям и местным помещикам не удалось закрепостить переселенцев; им было позволено переселиться на казенные земли и завести у себя подобие самоуправления. «Господин Юшневский столь многотрудное дело исполнил с совершенным успехом, оказав при сем случае опыт благоразумия, деятельности и ревностного к службе усердия», – так характеризовал чиновника один из его начальников[101].
Многие из «людей 1820-х годов» – и декабристы, и недекабристы – считали крепостное право «позором» и тормозом в развитии страны. Но большинство из них ограничивались лишь разговорами о вреде «крепостного состояния» в разных его проявлениях, о желательности его ограничения и отмены; на решительные действия против «позора крепостничества» мало кто мог отважиться. Юшневский же лично спас от феодальной зависимости несколько тысяч человек – и в связи с этим его вступление в заговор декабристов представляется вполне обоснованным и логичным.
* * *В середине 1819 года Юшневский приехал в Тульчин – и по приглашению главнокомандующего Витгенштейна стал генерал-интендантом 2-й армии. И практически сразу же вступил в заговор.
Собственно, «звездный час» Юшневского-заговорщика настал в начале 1821 года. Он решительно поддерживает Пестеля в отказе подчиниться постановлению съезда; когда в Тульчине узнают о ликвидации Союза благоденствия, он проявляет не меньшую – если не большую – активность, чем сам Пестель.
Еще до того, как Тульчинская управа принялась обсуждать постановление съезда, Юшневский предложил Пестелю воспользоваться сложившейся ситуацией – и укрепить ряды заговорщиков. Согласно показанию Пестеля Юшневский собирался «представить» заговорщикам картину «опасностей и трудностей предприятия» – «дабы испытать членов и удалить всех слабосердных». «Лучше их теперь от Союза при сем удобном случае удалить, нежели потом с ними возиться», – в этом Юшневский был уверен.
Пестель с этим планом согласился.
На общем собрании тульчинских заговорщиков генерал-интендант выступал сразу после Пестеля – и произнес «речь об опасности продолжения общества». Юшневский – вполне в духе предварительной договоренности с Пестелем – повествовал об «опасности такового соединения», советовал «не увлекаться мгновенным порывом самолюбия, но испытать внимательнее свои к тому силы и способности». При этом он добавил, что и сам желает взять время «на размышление»[102].
Анализируя дошедшие до нас свидетельства об этой речи, М. К. Азадовский назвал ее «содокладом» к «докладу» Пестеля. Действительно, это выступление оказало на собравшихся сильное впечатление. Юшневский к этому времени уже почти полтора года был генерал-интендантом 2-й армии, его авторитет в глазах присутствующих был велик. Обнаружить перед ним свою трусость не желал никто. Поэтому все участники собрания, кроме ушедших еще в самом его начале Бурцова и Комарова, «не обинуясь, возгласили, что без дальнейших размышлений желают сохранить прежний состав»[103].
С 1821 года биографии Пестеля и Юшневского оказываются теснейшим образом связанными. Статус обоих членов Директории был равным, равными были и их полномочия. Полномочия же эти состояли «в надзоре за исполнением установленных обществом правил, в сохранении связи между членами и управами, в назначении председателей по Управам, в принятии членов в бояре и в присоединении к Директории новых членов или председателей». При этом отношения южных директоров строились на взаимном доверии. Согласно показаниям Пестеля они с Юшневским договорились «действовать в случаях, не терпящих отлагательства, именем Директории без предварительного между собою сношения, в полной уверенности, что другой член подтвердит его действие».
Все годы существования заговора Пестель и Юшневский были единомышленниками и верными соратниками. В январе 1822 года, на первом съезде южных руководителей в Киеве, Юшневский, поддерживая Пестеля, еще раз «изъявил согласие» на «продолжение общества». Генерал-интендант оказался полностью в курсе переговоров Южного общества с Польским патриотическим обществом о совместных действиях; в январе 1824 года он – от лица Директории – вынес благодарность за успешные переговоры с поляками Михаилу Бестужеву-Рюмину. Когда же эти переговоры взялся вести сам Пестель, то действовал он «не иначе, как по предварительному совещанию с Юшневским и с его согласия».
В отсутствие Пестеля Юшневский проводил заседания руководителей Южного общества. К нему как к руководителю заговора адресовались южные заговорщики, рассказывая о своих «успехах» по обществу. Вообще, согласно справке, составленной по итогам следствия над Юшневским, он «разделял все злодейские замыслы общества, знал о всех преступных его сношениях, действиях и связях и как начальник сего общества одобрял оные»[104].
Юшневский полностью одобрял и «Русскую Правду» с ее идеей республики и военной диктатуры; был активным сторонником цареубийства. Более того, он помогал Пестелю в работе над «Русской Правдой», редактируя программный документ Южного общества[105]. Проект этот вполне отвечал политическим воззрениям Юшневского – отмена крепостного права декларировалась в нем в качестве неотложной меры.
Правда, Юшневский не был теоретиком заговора, не стремился – в отличие от Пестеля – и стать военным диктатором. В случае победы Пестель видел его на должности министра финансов в новом правительстве. Вообще он казался многим декабристам, как на юге, так и в Петербурге, фигурой чисто декоративной, важной Пестелю лишь по тому уважению, которым он пользовался во 2-й армии как генерал-интендант.
Собственно, в тайном обществе Юшневский действительно играл вторую роль; ни о каких самостоятельных, не согласованных с Пестелем его инициативах историкам не известно. Более того, за все время пребывания в тайном обществе он принял в заговор только одного нового члена, служившего в тульчинском штабе армейского врача Фердинанда Вольфа. Даже его младшего брата Семена, чиновника канцелярии Витгенштейна, в тайное общество принял Пестель – без ведома генерал-интенданта[106]. Вообще, до конца 1825 года Юшневский ни разу не позволил себе и публично не согласиться с какой-либо инициативой Пестеля – по крайней мере, сведений об этом не сохранилось.
Однако, анализируя документы, следует признать, что в деле реальной подготовки революции Юшневский был фигурой ключевой и знаковой.
* * *Назначая в мае 1818 года главнокомандующим 2-й армией генерала от кавалерии Петра Витгенштейна, император, безусловно, учитывал тот факт, что этот генерал был одним из самых прославленных русских полководцев. В 1812 году Отдельный корпус под его командованием остановил наступление наполеоновских частей на столицу России, за что сам Витгенштейн получил почетное прозвище «спаситель Петрополя».
Конечно же, император надеялся, что Витгенштейну, благодаря его репутации и его опыту, удастся справиться с проблемами, одолевавшими армию в послевоенные годы. Проблемы же эти были весьма непростыми.
«Витгенштейновы дружины» были расквартированы на юго-западе России: в Киевской, Подольской, Херсонской, Екатеринославской и Таврической губерниях, а также в Бессарабской области. Они состояли из двух пехотных корпусов (16 пехотных и 8 егерских полков в составе четырех пехотных дивизий), девяти казачьих полков, одной драгунской дивизии, нескольких артиллерийский бригад и пионерных батальонов. Это войско было ничтожно малым по сравнению с расквартированной в западных губерниях 1-й армией, в состав которой, не считая кавалерии и артиллерии, входило пять пехотных корпусов. Естественно, что и сам император, и высшее военное командование сосредотачивали свое внимание прежде всего на 1-й армии.
2-я армия была пограничной: прикрывала протяженную границу с находившимися под протекторатом Турции Дунайскими княжествами – Молдавией и Валахией. Отсюда – целый ворох пограничных проблем: контрабандные перевозки товаров, незаконные переходы границы, приграничный шпионаж. Когда же в 1821 году вспыхнуло восстание молдавских и валашских греков против Турции, война с турками многим современникам представлялась весьма близкой. Граница в любой момент могла стать линией фронта, а 2-я армия – ударной силой русского вторжения на Балканы. Существовала и опасность другого рода: «турецкие банды могли прорваться на русскую территорию»[107].
