Виталий Павлов - Тайное проникновение. Секреты советской разведки
Поэтому было решено попросить прислать нашего специалиста пока что для открытия замка на двери в шифрбюро, не планируя вскрытия сейфов. Только после ознакомления с сейфами планировали решить вопрос основной части операции.
Поскольку условия позволяли в пасхальные дни 1974 года провести первый вход в посольство, наш специалист прибыл и в намеченную ночь разгадал секрет замка, который был уже ранее известен нашей службе по аналогичной операции в другой стране. Наш специалист также показал полякам, как изменять показания счетчика замка, не нарушая его целости. Он осмотрел и сейфы и смог доложить в Центр, что они поддаются вскрытию, хотя на это и потребуется более длительное время.
Теперь польские коллеги стали готовить проведение остающейся главной части операции. День, вернее ночь ее проведения была назначена, и Центр вновь направил того же специалиста по замкам и с ним мастера по вскрытию сложных упаковок, в которых могли храниться шифрдокументы посольства. Наступило лето, посол благополучно отъехал на целый месяц на родину, а советник-посланник, замещавший его, учитывая малоактивный летний сезон, большее время проводил на даче на лоне природы. Внезапный приезд его в посольство исключался, так как дача находилась в часе езды от посольства. Кроме того, на дороге к посольству еще до въезда в столицу было предусмотрено на всякий случай несколько убедительных задержек. Шифровальщица чувствовала себя в нерабочее время свободно и выезжала с мужем на природу, в том числе иногда и к посланнику, с которым дружил ее муж.
В назначенную ночь «Х» все шло хорошо, сейфы были вскрыты, только в одном из них оказались шифрдокументы, которые и были вскрыты и сфотографированы. Но тут произошло ЧП, да такое, что грозило свести на нет всю проделанную работу.
Около четырех часов утра мне вдруг позвонил мой представитель в штабе операции и доложил, что наш специалист, возвращая шифрдокументы в сейф, обратил внимание на небольшой корпус какого-то предмета, прикрепленный внизу сейфа.
Оказалось, что это счетчик открытий и закрытий дверцы сейфа. Никаких признаков нахождения регистрационных записей показаний этого счетчика обнаружено не было ни в одном из сейфов. Сам счетчик был прикреплен так надежно, что снять его было невозможно.
Пришлось быстро сворачивать работу бригады, тем более что теперь, если шифровальщица заметит расхождение показаний счетчика, хозяева посольства узнают о несанкционированном визите. Как следствие, все шифры будут немедленно заменены, а в них и был главный смысл операции.
Как показали последующие дни, на нашу беду шифровальщица оказалась такой дотошной и скрупулезной исполнительницей всех правил и инструкций, что немедленно доложила о случившемся руководителю посольства.
Как выяснили наши источники в стране посольства, во все посольства этой страны были даны указания усилить охрану зон безопасности. В Польше же, как отметили поляки, в зоне безопасности появились ночные дежурные, причем сразу двое.
Конечно же, в данном случае никто не был повинен в срыве операции. Поэтому эта досадная неудача не отразилась на доверии нашего Центра к возможностям проведения дальнейших операций ТФП в иностранные объекты. Более того, начиная со следующего, 1975 года, такие операции проводились несколько раз в год, помогая мне накапливать бесценный опыт, который я не смог бы получить нигде больше.
После этой серьезной проверки способности польских спецслужб и наших специалистов во взаимодействии проводить сложные операции ТФП в иностранные посольства, причем не каких-то второстепенных или развивающихся стран, а основных государств-членов НАТО, я проникся еще большим уважением к спецслужбам вообще и гордостью, что принадлежу к советской внешней разведке.
В процессе участия в операциях ТФП у меня возникали сомнения в оправданности такой деятельности разведки с морально-нравственной стороны. Вербуя иностранца для решения разведывательных задач, мы фактически принуждаем его идти на нарушение законов своей страны, вплоть до прямой измены. Но это почему-то не вызывало у меня подобных мыслей. Я воспринимал агентуру и использование ее для добычи, то есть, с обыденной точки зрения, воровства чужих секретов, как нормальное явление, не сопоставляя действия агента с морально-этическими нормами.
Очевидно, это происходило потому, что я лично не участвовал в процессе совершения акта «воровства», это делал агент.
В операциях же ТФП мы вторгались в чужие владения, извлекали все, что нам было нужно, то есть «грабили» их и заметали свои следы.
Вспоминаю, как после первой операции ТФП в Австрии я утром решил прогуляться и посмотреть на тот объект, где наши специалисты славно поработали ночью. Подъехав к парку, рядом с которым находился «Олимп», я оставил машину и пешком, не торопясь, направился мимо особняков, издали наблюдая за тем из них, где размещалось посольство Зевса. Его внешне ничем не примечательные стены скрывали, казалось, малодоступную внутреннюю жизнь, которая не должна касаться никого постороннего.
Невольно мои мысли завертелись вокруг того, что ни те, кто работает внутри этого добротного старинного здания, ни полицейские на ближайшем посту, охраняющие мир и покой дипломатов, ни многочисленные прохожие — никто из них и не подозревает, что я знаю, что там хранится за семью замками.
Эти мысли наполняли меня не то гордостью, не то каким-то смятением: ведь я, казалось бы, не имел морального права делать то, что делал, если судить об этом с позиции обычных нравственных принципов. Но сразу же возникала другая мысль: ведь там, запрятанные в железных сейфах, лежат сверхсекретные документы, возможно, представляющие угрозу Советскому Союзу и всему прогрессивному человечеству. Следовательно, мои действия вполне патриотичны и глубоко нравственны.
Вот и получается, что морально-этические принципы нашей деятельности надо оценивать по ее главной цели: не ущерб другим, а защита, самооборона. Ведь не случайно в юриспруденции есть понятие «разумной самообороны», оправдывающее даже убийство с целью самообороны.
Действительно, защищаясь, мы не причиняем никакого вреда народу, государство которого представлял Зевс, мы обезвреживали его правительство, которое само мало заботилось о благе своего народа, преследуя собственные цели и эгоистические интересы.
Вот и теперь, в Польше, после проведения очередной совместной операции ТФП, я любил утром следующего дня совершать утреннюю прогулку, обходя те объекты, где ночью шла напряженная работа над разными секретными бумагами и документами, содержавшими не менее злобные замыслы и планы подрывных действий против нашей страны, Польши и других социалистических стран. Ведь «холодная война» не только не утихла, а разгорелась еще больше, превратившись в реальную угрозу всему миру.
Посмотрим, читатель, на наше разведывательное дело с другой, более широкой и, следовательно, более объективной стороны.
Еще только-только закончилась горячая, а уже началась «холодная война», во многих отношениях не менее ужасная.
Самый мощный наш союзник во Второй мировой войне — США, — понесший самые малые потери, стал нашим врагом номер один.
Еще не был подписан мир с Японией, даже не завершена с ней война, а администрация Трумэна уже рассматривала план будущего ядерного удара по СССР в случае… В каком случае? Советской агрессии? Нет, в случае, если американские милитаристы решат силой лишить нашу страну победных результатов. А далее пошло развитие людоедских, омерзительных планов в отношении миллионов невинных людей, обрекаемых погибнуть под американскими атомными бомбами.
Могут сказать, что и мы имели планы такого характера. Да, наше государство вынуждено было быть готовым к коварным действиям бывших наших союзников. Узнав с помощью разведки, в том числе и путем проникновения в американский центр (операция «Карфаген»), в западные дипломатические представительства и спецслужбы, о вполне конкретных, реальных угрозах, нашему руководству, и оборонному, и политическому, ничего другого не оставалось, как разрабатывать соответствующие контрпланы. Но хорошо известно, что никаких первых, упреждающих ударов у нашего государства в планах не было и нет.
Все мобилизационные директивы были только оборонного характера.
Вот и получается, без проникновения, то есть нарушения законов и принципа неприкосновенности узнать об этих коварных замыслах западных «стратегов» нам бы не удалось.
Да и вообще, говорить о безнравственности и аморальности любой разведывательной деятельности просто несерьезно. Не осуждаем же мы наших боевых разведчиков за то, что, рискуя жизнью, во время войны они добывают необходимые сведения о противнике в его тылу, действуя с его точки зрения абсолютно незаконно.
