Максим Кустов - Долг СССР в рублях, чеках, дубленках. Тайные войны империи
Ну а уж если доводилось столкнуться с живой женщиной, особенно когда рядом никого (что вообще-то было близко к фантастике), то, невзирая на строгие мусульманские порядки и не менее строгие советские инструктажи, общение становилось неизбежным.
Незабываемое впечатление оставила встреча с молодой египтянкой у сержанта Воробьева, когда их подразделение перевели в оазис недалеко от деревни: «А вот к нам идет молодая, симпатичная арабская девушка. Она останавливается метрах в десяти от нас и начинает рвать траву, складывая ее в фартук. На наши посвистывания и приглашения внимания не обращает. Продемонстрировав разные позы, она удалилась, сопровождаемая нашими голодными взглядами. «Эх, нам бы кралю, нам бы кралю, нам бы кралю хоть одну-у-у-у». На следующий день она снова пришла. Ее движения были более грациозны и красноречивы. Кажется, ей понравилось наше внимание, и дома она отрепетировала свое представление. Наш товарищ не выдержал и пошел знакомиться. Воздав хвалу Аллаху, он показывает рукой на себя: «Рома». «Итальяно?» — спрашивает она. «Нет, русский. Мое имя Роман». «Фатима», — отвечает она, прикрывая лицо платком. Рома помогает рвать траву и объясняет ей, что хочет с ней подружиться. У арабов это можно объяснить жестом, сводя указательные пальцы обеих рук. Девушка все поняла. Она начертила ему на запястье условный крестик и сказала, что он христианин, а она мусульманка, — Аллах все увидит и ее покарает. Показывая на участок с кукурузой, Рома объяснял, что там никакой Аллах их не увидит и что если она тоже исполнит свой интернациональный долг, то это для нее не грех, а высокая честь. Для убедительности и доходчивости отдельные арабские слова он обильно подкреплял русскими матерными словесами и неприличными жестами. Девушка загадочно улыбалась, но проследовать в кукурузу не пожелала. Нарвав травы, она удалилась. Позже мы узнали, что у нее уже двое детей и она жена старика, отвечавшего за подачу воды по арыкам».[41]
Если не удавалось пообщаться лично, то уж полюбоваться хотя бы издали на недоступный женский пол хотелось всем. «Например, едет через город в штаб дивизии подполковник Ржеусский Э. М., везет документы фотоконтроля о результатах воздушного боя. Вдруг на всей скорости командует водителю: «Стой!» Тот резко тормозит, думая, что-то случилось. Эдуард Михайлович проводит взглядом симпатичную египтянку, шедшую по тротуару, потрет ладони и разрешает опешившему водителю ехать дальше. Вот так мы общались с женщинами. Кто пытался зайти дальше описанного созерцания, платил за это дорого. Военный трибунал, партийные комиссии были на страже нравственности советского воина, а особый отдел больше волновало, а не разболтал ли лишнего во время общения. И это в тот момент было оправданно».[42]
Однажды Нечесову с товарищами повезло наткнуться на наших туристок, но везение оказалось очень условным: «Однажды в Фаюме возле «Колес» слышим русскую женскую речь, наверное, приснилось, подумали мы, но это оказались наши туристы. Откуда им было знать, что в Египте есть «туристы» в арабской форме и с оружием. Руссо туристо, заинструктированные до потери пульса о вероятных происках империалистов и ожиданием провокаций, когда мы подошли к ним и попытались заговорить, так шарахнулись от нас!.. Невозможно было их убедить, что мы свои руссо советико».[43]
Отдельным счастливчикам все-таки везло настолько, что они смогли даже побывать в заветной мечте советского гражданина — ночных клубах. Правда, обойтись это удовольствие могло довольно дорого: за попытку вырваться в город, за посещение ночных клубов можно было получить партийные и служебные взыскания, к тому же и платить драгоценной валютой приходилось втридорога. Но любопытство порой брало верх даже над строгими запретами. Вот что вспоминает В. С. Логачев: «По окончании боев мы втроем решили посетить ночной клуб, посмотреть, что это такое и увидеть «танец живота».
Ночной клуб — рядом с пирамидами в Гизе. Полумрак. Садимся за столик. Перед нами площадка, возвышающаяся на 1 метр. На ней танцуют девушки. В моде тогда были мини-юбки. Мы сидим, пьем арабский коньяк «Опера» и чем-то закусываем. Взоры устремлены на танцующих. Вдруг одна из них спрыгивает с площадки и садится ко мне на колени, я оторопел. Во-первых, не ожидал этого. Во-вторых, все мое естество воспряло, и я сижу ни жив ни мертв. А она в это время заказывает подбежавшему официанту французское шампанское, икру и еще какие-то дорогостоящие деликатесы. Что-то говоря мне, она елозит у меня на коленях, пока не выдавила из меня то, чего, наверное, и добивалась. Ощутив, видимо, содрогание моего мужского достоинства, она пересела на свободный стул. Официант принес уже все ею заказанное. Тридцать египетских фунтов, одна треть моего месячного заработка вылетели в трубу. Материальные расходы, да еще внеплановая стирка белья отучили меня от дальнейшего посещения этих мест. Но любопытство было удовлетворено».[44]
С подобными девицами приходилось сталкиваться и другим нашим военным, жившим в Каире. Б. Ч. Кудаев даже провел своеобразное исследование нравов каирского «полусвета» и его обитательниц: «Одним своим концом эта прямая, как стрела, улица упирается в пирамиды, а другим — в мост через Нил. Вся ее многокилометровая длина состоит из ночных клубов, дневных кафе и десятков особняков, где, как это ни странно, проживают совершенно одинаковые семьи. Состоят они из «тетушки» и трех «племянниц». Племянницы всегда в том возрасте, когда про девушку или молодую женщину говорят, что она «на выданье», уже с небольшой натяжкой. Они, по-видимому, все были от разных сестер и братьев «тетушки», так как в основном составляли, по совершенно случайному совпадению, удачное трио — брюнетка, блондинка и рыженькая. Молодые и не очень молодые люди, посещавшие эти дома, были, наверное, женихами этих замечательных молодых особ. Участковые полицейские хорошо знали всех «племянниц» и, несмотря на их быструю сменяемость, никогда не выражали никакого удивления — ни их числу, ни их явному невезению в матримониальных делах. Племянницы никогда не выходили замуж. После бурной карьеры в Северной или Центральной Европе (с 17 до 22 лет) они появлялись в Афинах или Лиссабоне (в 23–26), в Каире или Стамбуле (в 27–30). А в тридцать пять лет, уставшие и разочарованные, они либо становились «тетушками» (знать бы наперед, что деньги надо было копить, а не тратить их на смазливых бойфрендов!), либо проваливались, с короткими остановками в Алжире, Хартуме или Рабате, в глубины черной Африки. Там их не воспринимали как соблазнительных женщин. Там они играли почти политическую роль. Их покупали за то, что они — белые. Приятно ведь негру купить себе на пару часов покорную белую женщину. Расизм бывает разный».[45]
Позволим себе небольшое философское отступление: есть вещи, абсолютно не меняющиеся во времени, как бы ни изменялся окружающий мир. Они были, есть и будут, и ни одному государству, даже самыми драконовскими мерами еще не удалось их полностью уничтожить. Для сравнения приведем описание такого же злачного места, только сделанного Крестовским сто лет назад по отношению к Египту времен Кудаева: «Повел нас в другой приют того же рода, но только более скромный и не столь музыкальный, кафе «Триест», где за конторкой буфета восседала дебелая еврейская мадам из Ломжи или из Слонима и где встретили нас такие же белокурые дщери Германии, только без скрипок и тромбонов, а с пенившимися кружками венского пива. Впрочем, это все та же вульгарная Европа, знакомая всем и каждому вдоль и поперек и (для меня, по крайней мере) нимало не интересная».[46]
Впрочем, один из основных тезисов поведения советского человека за границей — «руссо туристо, облико морале» — для нашего контингента в Египте никто не отменял, и тех, кто мог оценить искусство египетских танцовщиц, а равно и жриц других искусств, было раз-два и обчелся. Остальным оставалось только мечтать о возвращении домой или тоскливо провожать женщин глазами на улицах.
Так что популярность присловья, как должна встречать жена русского офицера, приезжающего из Египта, вполне понятна: «В одной руке рюмка водки, в другой — кусок черного хлеба и хвост селедки, а подол в зубах».
Зато когда наши офицеры и солдаты возвращались домой, семейное счастье было гарантировано. Разлука всегда обостряет чувства, а уж вынужденная изоляция доводит их до апогея…
Солдата колючкой не удержишь
После нескольких месяцев пребывания на египетской земле советские военные осваивались настолько, что даже колючая проволока, ограждавшая базы, не могла служить препятствием для безграничной любознательности наших изобретательных сограждан. Помимо официальных выездов за продовольствием, водой, почтой и т. д. или по вызовам с других точек, в составе самодеятельных концертных бригад, практиковался и нелегальный уход с территории части. По идее, выход с любых баз осуществлялся, как и везде, через КПП («баваб»). Но для этого было необходимо официальное разрешение командира, которого, естественно, дожидаться было, как снега в пустыне. Поэтому все изощрялись как могли, особенно после заключенного 7 августа 1970 года временного перемирия с Израилем. Например, можно было уходить и так: «На КП мы ходили не через «баваб»… а через ворота рулежной дорожки для Ту-16. Там стоял часовой-аскарик, каждый раз он кричал «мушмумкен» — нельзя и показывал свой автомат «Порт-Саид», мол, буду стрелять, а мы ему на пальцах показывали, вытащи магазин и посмотри. В магазине автомата, чтобы аскарик случайно не стрельнул, первый патрон вставлялся наоборот. Аскарики очень удивлялись, что мы знали это».[47]
