Джеролд Шектер - Шпион, который спас мир. Том 1
ЦРУ могло обратиться за помощью в Британскую секретную разведывательную службу, но многие в Управлении были совершенно уверены в том, что Советы глубоко проникли в саму британскую разведку. В мае 1951 года британские дипломаты Ги Бёрджес и Дональд Маклин перебежали в Советский Союз, а сотрудника МИ-6, работавшего в Вашингтоне с 1949 по 1951 год, заставили вернуться в Лондон, где его считали советским шпионом. Филби вынудили отказаться от причастности к МИ-6, но позже в официальных заявлениях говорилось лишь об его отказе от участия в «иностранной службе». Поскольку официально СИС (Сикрет Интеллидженс сервис) не существует, о МИ-6, чтобы прямо не называть ее, говорили как об «иностранной службе». Формально Филби находился в составе СИС еще в течение пяти лет, поскольку довольно часто именно столько времени и требуется, чтобы открыть дело против подозреваемого лица. МИ-5 и МИ-6 устроили подобие суда, но попытки выдавить из него признание окончились неудачей. В ноябре 1955 года под давлением Дж. Эдгара Гувера было начато широкомасштабное расследование дела Филби, который в парламенте был назван третьим в команде Бёрджеса — Маклина. Сторонники Филби так изложили дело, что многие стали склоняться к тому, что Филби невиновен, и в заявлении министра иностранных дел Г. Макмиллана обвинение против Филби было снято. В 1956 году друзья Филби по МИ-6 Николас Эллиот и Джордж Янг устроили его работать внештатным корреспондентом «Обсервера» и «Экономиста» в Бейруте, в то время как расследование его прошлого продолжалось. В 1963 году МИ-6 направила в Бейрут Николаса Эллиота, чтобы заставить Филби признаться, но тот бежал в Советский Союз[9]{48}.
Беспокойство ЦРУ о безопасности британской разведки совпадало с требованием времени, призывающим действовать. Ни у одной разведслужбы не было в советской военной организации высокопоставленного источника.
Когда решение американского посольства в Москве о том, чтобы не связываться с Пеньковским, дошло до Вашингтона, Дик Хелмс решил искать помощи у англичан. Исходя из того, что нужно было срочно принять решение, может ли Пеньковский быть для Запада добросовестным агентом, и из-за нехватки сотрудников ЦРУ в Москве Хелмс рассудил, что англичане могут быть лучшими помощниками в этом деле. ЦРУ установило особые рабочие отношения с СИС, что подразумевало обмен информацией на самом высоком уровне. Хелмсу было удобнее работать с МИ-6, чем выкладывать все подробности дела Пеньковского Госдепартамента, откуда, как он опасался, могла бы произойти утечка. Хелмс обратился в МИ-6, поскольку она согласилась помочь в осуществлении связи с Пеньковским. Кроме того, в МИ-6 уже знали о Пеньковском, и иного выхода не было, иначе отношения между службами могли натянуться{49}.
Обращение за помощью к англичанам стало неприятной неожиданностью для Бьюлика и Джонсона, начальника советского отдела операций, но альтернативы не было. «Главный урок в деле Пеньковского: никогда нельзя вступать в совместную операцию с другой службой, — вспоминал позже Бьюлик. — Совершенно определенно, что совместные операции удваивают риск разоблачения. Различия в стиле работы двух служб ведут к путанице, недоразумениям и повышают возможность компрометации»{50}. Но, поскольку и сам Пеньковский вышел на англичан, сотрудничество стало неизбежным.
В МИ-6 знали, что предложение Пеньковского предназначалось американцам, и подняли этот вопрос в январе 1961 года в Вашингтоне, когда в штаб ЦРУ приехал Гарольд Таллин Шерголд, один из самых жестких и опытных инструкторов МИ-6. 27 января 1961 года Джо Бьюлик проинформировал Шерголда о первом контакте Пеньковского пять месяцев назад с двумя американскими студентами. В подобной ситуации совместное пользование информацией было обычным делом, но совместная работа стала необходимой. Бьюлик был готов рассказать Шерголду об инициативе, начатой Пеньковским в августе, и показать ему документы по У-2 и RB-47. Англичан все еще приходилось убеждать.
Американцы относились к Шерголду с уважением. Он был аккуратным, с живыми, приятными чертами лица, острым, несколько выступающим носом, хорошо очерченным подбородком и высоким лбом. Его огромная энергия и ясные глаза говорили о незаурядном уме и хорошем самообладании. Он родился 5 декабря 1915 года, учился в Сант-Эдмонд Холле (Оксфорд) и Корпус Кристи Колледже (Кембридж). После окончания учебы вплоть до начала войны преподавал в средней школе с гуманитарным уклоном в Челтенгеме. В 1940 году присоединился к Хэмпширскому полку и вскоре переключился на разведкорпус. Впервые профессиональный опыт пришел к Шерголду, когда он допрашивал немецких военнопленных на Ближнем Востоке во время второй мировой войны. Оттуда его откомандировали в Восьмую армию, где он отвечал за все допросы, начиная с битвы у Эль-Аламейна в Ливии до итальянского Кассино. Британский объединенный следственный центр (БОСЦ) Шерголда был основан в Риме под объединенным командованием, куда входили еще двое молодых американских офицеров, говорящих по-итальянски, — Джеймс Иисус Энглтон и Раймонд Рокка из только что появившегося Бюро стратегических служб (БСС)[10], которые также допрашивали немецких и итальянских военнопленных. Энглтон и Рокка знали Шерголда как профессионала и как человека еще в начале своей карьеры.
После войны Энглтон быстро продвинулся до поста шефа контрразведки ЦРУ, на котором проработал с декабря 1954 года до декабря 1974 года. Рокка, его заместитель с 1969 по 1974 год, вспоминает Шерголда как «строгого, работящего сотрудника, который хорошо потрудился на благо своей страны»{51}. Во время второй мировой войны Британская секретная разведывательная служба боялась уступить свой контроль в Европе американским выскочкам и старалась недодать информацию Бюро стратегических служб{52}.
Послевоенная карьера Шерголда началась с работы оперативника в МИ-6. Как младший офицер, он руководил агентами в Германии из главного британского центра в Бад Сальзуфлене, а также в Берлине и Колоне. Он создал себе прекрасную репутацию хладнокровного, аккуратного оперативника, обладающего острым чутьем, знающего, как получить максимально возможное от своих агентов. Он был готов на работу с Пеньковским{53}.
Открывающиеся возможности произвели на Шерголда впечатление, и он заявил, что МИ-6 пересмотрит вопрос разумности выхода на Пеньковского и определит, какие задачи будет выполнять в совместной с ЦРУ операции. После встречи в Вашингтоне решение вопроса сдвинулось с места. 3 февраля Квентин Джонсон полетел в Лондон на встречу с Шерголдом. Американцы договорились с англичанами об обмене информацией и о том, чтобы в целях осторожности «не проболтаться» канадцам. Важно было не допустить, чтобы Ван Влие и Харрисон скомпрометировали Пеньковского, и тщательно проверить и убрать все ссылки на Пеньковского в канадском архиве, что предполагало также поиск всех, читавших донесения Ван Влие и Харрисона о Пеньковском, чтобы дать подписать им секретное обещание о неразглашении тайны.
С 6 по 8 февраля 1961 года в канадской контрразведке побывал высокопоставленный офицер контрразведки ЦРУ и договорился забрать из канадских секретных архивов донесения Ван Влие и Харрисона о Пеньковском.
В воскресенье утром 5 февраля 1961 года «Компас» наконец попытался позвонить Пеньковскому по домашнему телефону в Москве. С начала октября, за все четыре месяца, что «Компас» находился в Москве, он не смог ни заложить сообщение в тайник, ни выйти на контакт с Пеньковским. Он писал бесконечные письма в штаб ЦРУ, в которых объяснял, как тяжело ему достается работа-прикрытие в посольстве и как трудно выполнять задание без поддержки посольства. Хотя ему было известно местонахождение тайника на Пушкинской улице, он никогда не сделал отметку на телефоне-автомате, обозначавшую, что в тайнике для Пеньковского оставлено сообщение.
«Компас», к удовольствию Бьюлика, так и не смог объяснить, почему ему не удалось оставить Пеньковскому сообщение; «Компас» утверждал, что наблюдатели КГБ следят за ним денно и нощно. Бьюлик считал, что «Компас» потерял самообладание и тянет операцию{54}. Телефонный звонок 5 февраля был его первой попыткой выйти на прямой контакт. По инструкции, «Компас» должен был звонить в 10 утра и говорить по-русски, но в письме Бьюлику, в котором он писал о себе в третьем лице, говорилось:
«…надеюсь, что будут приняты следующие поправки к вашим инструкциям в письме № 8. Они основаны на том опыте, что он здесь приобрел, и правилах пользования общественным телефоном. Во-первых, если 5 февраля по телефону ответит мужчина, „Компас“ скажет по-русски: „Это Олег?“
Если ответ: „Да“, „Компас“ скажет: „Отвечай только по-русски. Говорит твой близкий друг“.
Затем „Компас“ будет говорить по-английски. Если „Чок“ (тайная кличка Пеньковского) будет выяснять, кто звонит, „Компас“ скажет ему по-английски: „Слушай“ и дальше по инструкции. Если, когда позвонит „Компас“, „Чок“ будет не один, ему нужно будет что-то придумать, а в случае, если номер не тот или ответивший по телефону мужчина „Чоком“ не является, использование дружеского обращения (местоимение) по-русски должно усыпить всякие подозрения.
