Николай Бодихин - Кожедуб
Программу переучивания на новый самолет Иван освоил успешно. Но вдруг, нежданно-негаданно, вынужденная посадка! Обстановка создалась драматическая: растеряйся пилот, допусти малейшую ошибку, и все — катастрофа…
А дело было так. После взлета, в момент перехода самолета в набор высоты, как только летчик поставил кран уборки и выпуска шасси в положение "шасси убрано", винт внезапно перешел на малые обороты. Скорость тут же упала, машина начала зависать. Чтобы не сорваться в штопор, Кожедуб перевел ее в пологое планирование. Это единственно грамотное решение — другое здесь невозможно — идти на вынужденную посадку и производить ее не на колеса, а на фюзеляж (как говорят пилоты, на брюхо). Но куда?.. Впереди — препятствия, сугробы снега. Высота и скорость минимальны — не поманеврируешь. А земля приближается.
Во избежание лобового удара о препятствия Иван делает небольшой кренчик, затем убирает его и производит посадку прямо перед собой — по линии взлета. Ла-5, скрежеща днищем фюзеляжа, прополз по снежной целине и через несколько десятков метров остановился. Когда машину поставили на колеса, она была почти без повреждений, если не принимать во внимание неизбежность вынужденных посадок — погнутые лопасти винта.
Причину аварийной ситуации установили легко: отказал прибор, регулирующий обороты винта (в нем сломалась пружина), и тогда лопасти автоматически развернулись, винт перешел на большой шаг, обороты его упали. Такое начало полетов может вывести из душевного равновесия любого, но Кожедуб сохранил бодрый, оптимистический настрой и мужественно перенес еще одну неудачу: в первом боевом вылете — на отражение налета противника на наш аэродром и железнодорожный узел Валуйки.
Тогда гитлеровские бомбардировщики подошли к нашему аэродрому неожиданно. Вслед за сигналом, предупреждающим об их появлении, послышались отвратительный свист, завывание, затем разрывы бомб. Но это не остановило нас: летчики взлетели по одному — кто как мог — и с ходу вступили в бой. Поднялся на своем истребителе и Кожедуб. На подходе к Валуйкам он встретил девятку "юнкерсов" и, долго не размышляя, навязал им бой, но увлекся атакой и попал под вражескую очередь. Снаряды прошли за бронеспинкой сиденья — пробили верх фюзеляжа, разнесли в клочья гидробачок, повредили систему выпуска и уборки шасси.
Иван вернулся на аэродром и сумел все-таки произвести посадку.
Мы — Амелин, Тернюк и я, доложив о полете командиру, подошли к Кожедубу. Он стоял около своего самолета и с досадой смотрел на него. Куртка на летчике не по росту, с длинными рукавами. Руки согнуты в локтях, словно в каком-то движении. Казалось, он колотил кого-то невидимого нашим глазам, поверженного.
Алеша Амелин спросил:
— Как дела, Иван?
Тот не спеша повернулся, тяжело вздохнул, подняв насупленные брови:
— Неприятности замучили — одна за другой. Смотрите, как гад врезал. — И он показал на пробоины, зияющие в фюзеляже самолета. — Но ничего, я еще жив. Я еще встречусь с ними и рассчитаюсь за все сполна: и за вынужденную, и за Шостку — за все, с чем они пришли к нам. И за это…
Короткие, энергичные движения его рук со сжатыми кулаками — напряженность человека, готового к схватке, — повторились. Немного успокоившись, Иван продолжал:
— Братцы, запомните: в бою смотри в оба! Я уже сделал этот вывод.
Кожедуб сдержал свое слово. Летчик мужал и рос в войне. Он уже был командиром эскадрильи, когда в боях за Днепр его самолет загорелся от вражеского снаряда. Пламя на плоскости росло, скольжение в сторону, обратную направлению огня, не помогало. Товарищи деловито советовали по радио своему командиру:
— Уходи за Днепр, к своим — там прыгай!
Кожедуб понимал серьезность положения: покинешь самолет — попадешь в плен, продолжишь полет — смерть от взрыва. И тогда Иван бросает машину в пике, все-таки пытаясь сбить пламя с плоскости. Секунды борьбы с огнем напряженны и томительны. Кажется, проходит целая вечность. Чего только не передумает человек, находящийся под тройным огнем: зениток с земли, самолетов противника в небе да еще пожара собственной машины…
Пламя Кожедуб все-таки сбил. Однако опасность возобновления огня не миновала. Иван вышел за Днепр и, не теряя высоты, безопасной для прыжка с парашютом, под прикрытием ведомого Василия Мухина дотянул до аэродрома.
Боевой путь Ивана Никитовича поразителен: 330 боевых вылетов, 120 воздушных боев — да еще каких! Всякое случалось — и битым бывал, но врагу не уступал. Преимущество гитлеровцев — качественное ли, количественное — никогда не останавливало его. Под градом пуль и снарядов врезался он в боевые порядки фашистов, нарушал огневое взаимодействие и бил врага. Нелегко это давалось, не раз приходилось смотреть смерти в глаза, но мужество, мастерство, умение приносили желанную победу.
62 самолета противника — два авиационных полка — уничтожил наш однополчанин Иван Кожедуб!
Немецкие летчики имели большой опыт воздушных боев. В люфтваффе Геринга были матерые асы, на боевом счету которых числились многие десятки сбитых самолетов разных стран. В их состав входили отборные группы — такие, как эскадрилья "Удет", укомплектованная головорезами высочайшего класса. Схватка с ними не у каждого заканчивалась удачно. Ведь в бою противник так же, как и ты, стремится к победе. Но вопрос "кто кого" решают не только сила и мастерство, но и моральный дух бойца.
Как-то Иван Кожедуб возвратился с задания разгоряченный боем, возбужденный и, может быть, потому непривычно словоохотливый:
— Вот, гады, дают! Не иначе как "волки" из эскадрильи "Удет". Но мы им холку намяли — будь здоров! — Показав в сторону КП, он спросил адъютанта эскадрильи: — Как там? Ничего больше не предвидится?
Периоды кратковременного затишья сменялись каждодневными тяжелыми боями — по 6—8 боевых вылетов в день. У некоторых летчиков психологическое напряжение доходило до критического: притуплялась реакция, физическая усталость сковывала маневр, терялась точность действий. После вылета такие пилоты буквально валились с ног. Но достаточно было двух-трех дней перерыва — и силы восстанавливались, интерес к небу возрастал — молодой организм требовал активного действия.
Кожедуб в период вынужденных перерывов, казалось, изнемогал от безделья больше других. Но, не полагаясь на один только опыт, силу, везение, он готовился к боям сам и тщательно готовил к ним своих летчиков. Как бы ненароком Иван заглядывал в свой "талмуд" — пухлый блокнот, испещренный одному ему понятными пометками. В нем он находил много нужного для своих деловых бесед с подчиненными.
— Правильно построенный маневр, стремительность атаки, чтобы ошеломить противника, не дать ему ни секунды на размышление, — и удар с предельно короткой дистанции! — так определял Кожедуб основу боя.
Порой кто-либо из молодых норовил подвести к советам комэска теоретические выкладки:
— Иван Никитович, а нас в школе учили…
— Правильно учили, — перебивал Иван Никитович, зная, к чему клонит новичок. — Но каждый бой — это тоже школа, и цена этой науки не поддается никакому сравнению. Безопасность полета в зоне и воздушный бой с противником — полярные понятия; в зоне тебе показывают, как надо делать правильно, а схватка учит, как поступать конкретно в данную секунду: атака чуть раньше — плохо, чуть позже — совсем гиблое дело. Воевать надо осмысленно, творчески. И в бою никогда не думать, что тебя могут сбить…
Не раз дружески спорили мы на тему: помогает ли в бою злость. Одни доказывали, что злость туманит голову, другие горячо утверждали обратное, а сами украдкой посматривали на комэска: что скажет он… Иван Никитович никогда не пытался давить своим авторитетом и не хитрил с однополчанами.
— Ребята, мне лично злость помогает, — откровенно делился он с нами. — А вот запальчивость, недооценка противника часто становится врагом. Надо хорошо изучить свои сильные и слабые стороны. Ведь каждый вкладывает в бой что-то свое, одному ему присущее.
Молчун Иван Кожедуб преображался до неузнаваемости, когда вопрос касался боя, полетов.
…Как-то Белобородое подсчитывал со мной наличие исправных машин, и тут на КП зашел Иван Кожедуб.
— Легок на помине… Иван, — обращаюсь я к товарищу, — рекомендуют пощипать немчуру. У меня звено в готовности. Как ты?
— Я — как штык. Сам идешь?
— В паре с Рыжим. И пара Тернюка.
— Порядок, — удовлетворенно кивает Иван. — Тогда я и Муха с вами.
Доволен и я: лететь на задание с такими бойцами — просто радость!
— Значит, решено, поднимаемся шестеркой. Амелин остается в резерве начштаба…
И вот в районе патрулирования появились шесть "фокке-вульфов". Высота примерно одинаковая, поэтому я делаю попытку затянуть противника на вертикальные маневры. "Фоккеры" стремятся увлечь Ла-5 вглубь своей территории, но им это не удается. Вот так некоторое время прощупываем силы и возможности друг друга. Постепенно активность вражеских истребителей повышается. Сближение на дистанцию огня становится все чаще, но гитлеровцы умело защищаются. Видно, что летчики они бывалые, опытные. Однако осторожничать надоедает, и Кожедуб не выдерживает первым:
