Владимир Королёв - Босфорская война
«Двадцать галер, — сообщал посол, — охраняют устье канала; капитан-паша еще примерно с 40 галерами выйдет в течение десяти дней, почти уже побежденный своим собственным и всеобщим страхом».
Через день, 8 мая, Т. Роу еще раз писал Д. Бэкингему, что слухи о казаках наполнили турок «суеверным страхом» и заодно новыми подозрениями в отношении самого дипломата.
Депеши посла хорошо передают нервозную атмосферу в правящих кругах и среди населения османской столицы, хотя и с некоторыми неточными представлениями о казачьих реалиях. Ни о каких польских капитанах на запорожских чайках не могло идти и речи даже при гипотетическом желании Речи Посполитой непосредственно руководить казачьими действиями на море. У поляков просто не было людей, способных командовать чайками, да и казаки никогда бы не допустили к командованию своими судами посторонних и совершенно неопытных лиц. Впрочем, и в XIX в. это не понял И.В. Цинкайзен, который при пересказе депеши Т. Роу упоминал даже «искусных» польских капитанов. Но еще удивительнее читать утверждение современного историка о том, что король Сигизмунд «снабдил казаков значительным запасом боевых припасов, а их суда… вооружением и искусными водителями».
Донесения английского и французского послов подтверждаются голландским сообщением 1626 г. Известный купец И. Масса прислал из Голландии царю Михаилу Федоровичу вестовой печатный лист, где излагался слух из Стамбула, что янычары и сипахи «волнуют и не хотят против персидцкого (шаха. — В.К.) итти, покаместа им денег не дадут, а для того, что казаки на Черном море турскому (султану. — В.К.) великую шкоду учинили, и турской посылает на тех казаков пятдесят караблей». Состав флота по этому сообщению точно совпадал с общим числом галер, названным Т. Роу.
О панике в Стамбуле сообщал также С. Конецпольский в письме киевскому воеводе Т. Замойскому от 25 (15) июля. Согласно этому известию, она была вызвана слухами о выходе в Черное море уже 1 тыс. чаек.
Паническим слухам о громадном числе казачьих судов поверили не только тогдашние жители Босфора, но и некоторые позднейшие историки. М.А. Алекберли полагает, что запорожцы в самом деле «собрали значительную силу, около 700 чаек», но «ограничились действиями в районе Очакова и Босфора, потеряв при этом 25 чаек». Автор, не поясняя, что это за «ограничение», при котором действия происходят в самом центре Османской империи, рядом с ее столицей, приводит и другие сведения: в экспедиции участвовали не 700, а только 400 чаек, и из них было потоплено до 20.
Ю.П. Тушин называет утверждения М.А. Алекберли о 400— 700 судах предположением и выражает сомнение в том, что «после тяжелых потерь во время морского похода 1625 г. и жестокой борьбы с поляками… запорожские казаки смогли выставить такое число чаек, которого они не собирали даже в наиболее благоприятные для себя годы»[440]. Историк предлагает свой вариант: в 1626 г. 70 запорожских судов предприняли поход к Босфору, закончившийся неудачей, — было потеряно 25 чаек[441].
Нам трудно поверить обоим авторам, некритически использующим предшествующую литературу и неточно ее понимающим. Так, И.Х. фон Энгель, на сведениях которого основывается М.А. Алекберли, вовсе не говорит, что поход был на Босфор. Согласно немецкому автору, ссылающемуся в свою очередь на Ф. де ла Круа, в 1626 г. казаков на Черном море преследовало несчастье: турецкий адмирал пустил ко дну от 15 до 20 чаек. У И.В. Цинкайзена, ссылку на которого также дает М.А. Алекберли, мы не нашли сведений о босфорском походе 1626 г.[442].
М.С. Грушевский пишет о некоторых действиях запорожцев на море в 1626 г., но считает, что тревога турок, связанная с ожиданием мощного набега, «на этот раз была напрасна» и что против такого набега были верхи казачества, заключившие соглашение с польскими властями[443].
Вместе с тем в этом году казачьи суда, видимо, все же побывали поблизости от Босфора. В голландском сообщении от мая 1626 г. сказано, что казаки грабили до стамбульского пригорода Фанара. Т. Роу о таком дальнем заходе в пролив молчит, и поэтому возникает вопрос, не путает ли источник пригород столицы с босфорским маяком. Для нашей темы еще интересно, что, согласно голландским же сообщениям от 29 июля и 12 августа, казаки взяли и разгромили Карахарман. В связи с неудачей в Карахарманском сражении это действие выглядит вполне оправданным в психологическом отношении.
1627 г. на Босфоре также прошел относительно спокойно[444], хотя снова поднималась волна страха, связанная со слухами о подготовке казаков к очередному набегу. Е. Збараский в письме от 13 (3) июня указанного года сообщал Сигизмунду III известие, полученное из Стамбула: «…пришла из Очакова в Порту весть, что шестьсот челнов казаков вышло на Черное море, отчего тревога была великая и задержались с посылкой галер на Черное море для строительства… замка под нами (в устье Днепра. — В.К.)».
Некоторый сбой Босфорской войны и известное ослабление казачьих ударов по черноморскому побережью можно было бы объяснить последствиями Карахарманского сражения. С. Рудницкий как раз замечает, что тогдашняя неудача «должна была повлиять пагубно на отвагу и уверенность» казаков. Но, как мы видели, в это не верили сами турки, и скорее всего в первую очередь сказалось давление запорожско-польского соглашения и московской опалы, наложенной на Дон, и, может быть, усиление оборонительных мер со стороны Турции.
Не исключено, что это подметил шляхетский писатель Ш. Старовольский. В 1628 г. он опубликовал свою книгу «Рыцарь польский», в последней главе которой «О запорожских казаках», упомянув предыдущие казачьи «набеги в Азию вплоть до Трапезунта» на захваченных турецких галерах, утверждал: «Но так обычно случалось прежде; теперь же турок, поставив все свои корабли на охрану моря, значительно затруднил предприятия тех, кто взял за обычай жечь или грабить поместья даже в самой близости от Константинополя. И они не могут поживиться иначе, как применив какую-либо уловку или военную хитрость».
Однако именно в 1628 г. пауза закончилась, и казаки снова появились на Босфоре. Сведения о новом нападении приводит грамота московского царя на Дон, которую публикаторы «Донских дел» датируют 2 сентября 1627 г. Эту хронологическую ошибку, повторенную затем Н.А. Смирновым и М.Н. Тихомировым, заметил В.П. Загоровский. Можно добавить, что грамоту и соответственно набег ошибочно датируют 1627 г. также А.А. Новосельский, Б.В. Лунин, Ю.П. Тушин, Н.А. Мининков и другие историки.
В.П. Загоровский обратил внимание на то, что упоминаемое в грамоте посольство Семена Яковлева отправилось из Москвы в Турцию весной 1628 г. и что отсюда и документ следует датировать 2 сентября 1628 г. Собственно говоря, ошибка видна из логики самого текста грамоты. Здесь сообщается, что турецкий посол Ф. Кантакузин в «нынешнем» 136 г. приезжал в Москву и был отпущен из нее на родину, но 7136 г. начался лишь днем раньше, 1 сентября, и, следовательно, надо было сказать: в прошлом 136 г. Ф. Кантакузин же прибыл в Москву 11 декабря 1627 г. и на обратном пути вместе с С. Яковлевым был передан из Войска Донского в Азов около 13 июля 1628 г.
О набеге к Стамбулу грамота говорит следующее: «И ныне нам… учинилося ведомо, что вы, атаманы и казаки, сложась с запорожскими черкасы, на море ходили и городы турского (султана. — В.К.) воевали, и приходили близко самого Царьгорода, и многие городы взяли, и села и деревни пожгли, а людей побили, и с Азовом воевались по то время, как пришли на Дон послы наши и турской посол, и то все турской посол и капычеи (капуджи — дворцовые привратники. — В.К.), и турчаня, которые с ними, видели, как вы с моря пришли и полон с собою привезли; и за тем послом нашим и турскому послу на Дону было долгое мешканье».
Причина последнего, несомненно, заключалась в том, что казаки, как и в других случаях, не передавали послов в Азов, пока не вернулась с моря действовавшая там флотилия[446]. По-видимому, это произошло незадолго до 13 июля. Поход, судя по документу, был вполне успешным.
Далее в грамоте прописывался выговор Войску Донскому и одновременно содержалось «прощение», сопровождавшееся, впрочем, очередными угрозами. «А вы, атаманы и казаки, — говорилось в послании, — нашего царского указу и повеленья не слушаете и наше государское жалованье ставите ни во что, делаете так, забыв свои головы; меж нас, великих государей, ссору делаете, сложились з запорожскими черкасы, а сами ведаете, что запорожские черкасы служат польскому королю, а польской король нам неприятель и всякое зло на наше государство умышляет, и хочет того, чтоб нас со всеми государи ссорить…»
После риторического вопроса, не думают ли казаки, что великий государь не может с ними «управитца», следовало утверждение, что если бы «не заступленье и милость» к ним патриарха Филарета, то он, царь, учинил бы «указ». Однако по совету патриарха же, продолжала грамота, «положили есмя то на милость, наказанья вам ныне учинить не велели, ожидая от вас в ваших винах исправленья». Если же походы на море продолжатся, то «мы вперед терпеть не учнем, и милости нашей к вам вперед не будет: велим за то ваше непослушанье казнити смертью. И вы б, атаманы и казаки, такова дурна вперед отстали… искали б естя к себе нашие милости, а не опалы».
