Николай Пахомов - Броненосные крейсера Германии. Часть I

Большой крейсер «Фюрст Бисмарк». 1 ед.

Конструкторское бюро Имперского ведомства Морского флота разработало в 1893-1895 гг. проект «крейсера 1 класса», с 27 февраля 1899 г. переклассифицированного в большой крейсер. Корабль должен был заменить устаревший корвет с закрытой батареей «Лейпциг» 1874-1877 гг. постройки. Финансирование строительства (полная стоимость 18945 млн. марок) было заложено расходом в бюджете 1895/96 гг. Строительный подряд заключен с казенной верфью в Киле, где с 1 апреля 1895 г. состоялась закладка крейсера с заводским № 23 и построечным названием «Эрзац „Лейпциг“».

Сама дата закладки, 1 апреля, — день рождения первого рейхсканцлера Отто Бисмарка[1],— уже наталкивает на мысль, что имя первому броненосному крейсеру Германии было выбрано задолго до официальной церемонии спуска на воду. Предложение назвать корабль в честь О. Бисмарка исходило от государственного секретаря Имперского морского ведомства контр-адмирала А. Тирпица. Кайзер Вильгельм II утвердил это название, однако, сам престарелый Бисмарк воспринял в штыки такую новость. Еще бы, молодой Вильгельм ведь не только самого канцлера отстранил от дел шесть лет назад, но и корабль, носивший его имя, корвет «Бисмарк», проплававший всего 13 лет, был вычеркнут из списков вслед за своим покровителем.

Тем не менее А. Тирпицу все же удалось уговорить О. Бисмарка. 25 сентября 1897 г. состоялся спуск на воду и крещение корабля именем «Фюрсг Бисмарк». Польщенный «железный канцлер» послал свою внучку участвовать в этой церемонии.

Крейсер «Фюрст Бисмарк». Проект 1896 г. (Наружный вид с указанием бронирования и вид сверху)

С постройкой крейсера Германия сделала, наконец вслед за другими державами, выбор в пользу больших броненосных крейсеров. Корабль впервые помимо традиционной броневой палубы получал еще сплошной броневой пояс по ватерлинии и более крупный главный калибр (240-мм). Крейсер фактически был опытным образцом, прототипом всех броненосных крейсеров Германии, на нем отрабатывались технические решения, определялись уязвимые места и вносились коррективы в проекты следующих кораблей этого класса.

Корабль имел следующие тактико-технические данные.

Водоизмещение: конструктивное 10690 т, нормальное, 11461 т.

Длина: между перпендикулярами: 120 м, по конструктивной ватерлинии 126,7 м, наибольшая 127 м. Ширина: наибольшая по конструктивной ватерлинии 20,4 м. Осадка по конструктивной ватерлинии 7,9 м, фактическая: носом 7.8 м, кормой 8,4 м. Высота борта на миделе (46 шн) 12,83 м. Высота надводного борта — 4,9 м.

Крейсер «Фюрст Бисмарк» перед спуском на воду. 25 сентября 1897 г.

Корпус крейсера набран из стали по смешанной системе, продольные стрингеры связывались с поперечными шпангоутами, оконечности набирались по поперечной системе. Корпус в подводной части формировался килем или пулевым стрингером, к которому крепился форштевень и ахтерштевень, и с каждого борта пятью стрингерами, расположенными равномерно от киля до шельфа, броневого пояса (шестого стрингера).

Поперечную прочность обеспечивали 104 шпангоута. Три шпангоута от ахтерштевня до кормового перпендикуляра имели номера со знаком минус. Кормовой перпендикуляр в немецком кораблестроении традиционно проходил но оси руля и считался пулевым шпангоутом, дальше в нос стрингеры пересекали 100 шпангоутов. Шпация на всех крейсерах была постоянной, ее величина 1,2 метра. Обшивка настилалась как снаружи, так и изнутри шпангоутов. Внутренняя обшивка образовывала двойное дно, простиравшееся на длине 74,16 м, что составляло 59% от длины конструктивной ватерлинии.

В июне 1897 года я предложил кайзеру присвоить название «Фюрст Бисмарк» первому кораблю, который будет спущен со стапелей. Я знал, что князь или его семья ошибочно подозревали, будто в момент его отставки из списков флота был умышленно вычеркнут корабль, носивший его имя. Я надеялся, что этот шаг уменьшит разлад между Бисмарком и правительством и хотел осенью лично отправиться в Фридрихсруэ, чтобы передать старому князю приглашение присутствовать при спуске корабля и получить его благословение на проведение судостроительной программы через рейхстаг в виде закона.

После некоторых колебаний кайзер дал свое согласие, но затем сам послал Бисмарку приглашение присутствовать при спуске корабля, название которого он, однако, не указал. Он ожидал, что этот акт милости доставит князю столько же радости, сколько подобные церемонии доставляли ему самому и другим людям, и, очевидно, хотел сделать Бисмарку сюрприз. Бисмарк ответил, что он уже слишком стар для таких вещей. Тогда я получил приказ исправить это довольно запутанное положение.

Я письменно попросил у князя аудиенции для доклада о намечаемых мероприятиях флота. Письмо вернулось нераспечатанным с пометкой о том, что князь не принимает писем, на конверте которых не указан отправитель. На второе письмо мне ответили, что я могу приехать.

В Фридрихсруэ существовал обычай принимать гостей во время обеда. Меня встретил граф Ранцау, с которым я был знаком. Когда я вошел, семья обедала; князь сидел с узкой стороны стола. Он встал холодный и вежливый, настоящий барин, и остался стоять, пока я не сел. Он страдал от сильных невралгических болей, прижимал к щеке резиновую подушечку с горячей водой, ел скобленку и говорил с трудом. Выпив полбутылки секта, он оживился. После этой простой трапезы графиня (жена Вильгельма Бисмарка) зажгла его длинную трубку, и дамы удалились из комнаты. Настроение было тяжелое. Вдруг Бисмарк насупил густые брови, окинул меня уничтожающим взглядом и проворчал: «Я не котенок, который искрится, когда его гладят». Обычно я не находчив, но в этих почти безнадежных обстоятельствах я не мог промолчать и ответил: «Насколько мне известно, это бывает только с черными котятами, ваше сиятельство». Граф Ранцау поспешил вмешаться: «Адмирал прав, это бывает только с черными».

Атмосфера несколько разрядилась. Я передал свое поручение. Бисмарк ответил, что он не в состоянии ехать в Киль, носить форму и шпоры и не хочет предстать перед публикой в виде развалины. Чтобы добиться чего-либо положительного, я спросил, не сможет ли одна из его невесток присутствовать при спуске корабля. Он сказал, что об этом я должен спросить их самих; он предоставляет им решить этот вопрос. Тогда я перешел к главной для меня цели визита.

Я изложил свой план, стараясь убедить князя в том, что это не просто одно из увлечений монарха, против которых он боролся все эти годы, и подчеркнул, что намерен осуществить принятую рейхстагом в 1867 году судостроительную программу, придав ей современную форму. В наступающем столетии мы должны обладать известным могуществом на море. В семидесятых годах это было не так важно, ибо слава и блеск великих имен позволили бы нам одолеть любые трудности, теперь же нам надо базироваться на реальной силе, например, в случае англо-русской войны, с возможностью которой необходимо серьезно считаться. Я приехал для того, чтобы просить его благословить нас на создание флота, соответствующего нашим тактическим выводам.

О военной стороне вопроса Бисмарк и слышать не хотел, что стало ясно с первых же слов. Большие корабли он ценил невысоко; вместе со своим другом Рооном он считал, что нам нужно побольше малых кораблей, которые роились бы вокруг крупных, подобно шершням. Я постарался возразить, что крупный корабль обеспечивает концентрацию сил и имеет перевес в отдельных пунктах; он ответил, что это может быть и так, но что он стоит за шершней и хочет, чтобы мы имели побольше мелких судов. Эти корабли надо разослать по всему миру и вообще обратить больше внимания на заграничную службу.

Когда я подтвердил, что для нас было бы важно получить пару заграничных баз, он обрушился на Каприви. За исключением его старого друга Роона, который до 1871 года руководил по совместительству морским ведомством, он не мог столковаться ни с одним морским министром. Каприви всегда являлся к нему на Вильгельмштрассе, похожий на деревянный шомпол. Да и чего можно было от него ожидать? Он провел 22 года в чине лейтенанта и насмотрелся в Берлине на богатых кавалерийских офицеров, отцы которых имели поместья; став рейхсканцлером, он решил, что сможет отомстить помещикам. Расторжение германо-русского договора о перестраховке было величайшим несчастьем. Бисмарк заявил мне, что в случае англо-русского конфликта наша позиция должна определяться девизом: «Нейтралитет по отношению к России». Это нужно России и вполне удовлетворило бы ее.

Когда я упомянул о возможности того, что новый Питт не захочет такого нейтралитета и предпочтет иметь нас врагами и что возможны и иные комбинации, причем только внушительный флот может сделать союз с нами выгодным для России и других держав — Бисмарк сделал почти гневный жест рукою. В качестве частных лиц англичане вполне порядочные люди, но в политике — это торгаши. Если они к нам сунутся, мы поколотим их прикладами ландвера.