А. Кошелев - Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура
Грозы и проливные дожди не прекратились даже когда мы наконец спустились с гор на Маньчжурскую равнину. Все вокруг залито водой, распутица страшенная, даже танки вязнут в непролазной грязи, не говоря уж об автотранспорте, погода нелетная — днем порой так темно, что приходится включать фары. Дышится тяжело — испарения, воздух волглый. Вышедшие из берегов реки затопили окрестные поля, шоссе размыто, так что танкам пришлось двигаться по железнодорожной насыпи, прямо по рельсовой колее. Потом уперлись во взорванный мост — пока примерялись, где лучше форсировать бурный поток, на том берегу появились китайцы и, рискуя жизнью, вплавь перетащили через реку прочные канаты для переправы. В другой раз, когда наш авангард вынужден были остановиться перед взорванной дамбой, местные жители вновь пришли на помощь — вместе с саперами, бегом, таскали камни, гравий, землю и скоро залатали провал. Предупреждали они и о японских засадах.
Словом, встречали как освободителей. Помню, когда мы вошли в большой город Ванемяо, китайцы и монголы приветствовали нас восторженными криками «Шанго!» («Хорошо!») и «Вансуй!» («10 000 лет жизни!»), размахивали красными флагами, чуть ли не бросались под гусеницы; наши махали в ответ — пилотками, касками, танковыми шлемами. Китайцы зазывали к себе, норовили угостить — хотя сами нищие, многие в бумажных куртках и штанах, расползающихся под дождем. Масса бездомных, в том числе и детей. Кругом грязь, вонь, мусор, стоки нечистот — так что прививки от холеры нам делали не зря.
Публичных домов под красными фонарями больше, чем харчевен. Солдат сразу предупредили — в бардаки ни ногой: от срамной болезни никакие прививки не спасут, да и вообще, это порочит советского воина. Они, конечно, ворчали: мол, сколько ж можно без бабы? Еще категорически запрещено было пользоваться рикшами — негоже человеку ездить на человеке. За такое могли и на парткомиссию вызвать, а то и просто по шее накостылять…
Тем временем в дивизионной газете напечатали разъяснение Генерального Штаба Красной Армии: хотя микадо еще 15 августа заявил по радио о капитуляции, приказа сложить оружие он Квантунской армии не отдал, многие ее части продолжают оказывать сопротивление, поэтому наши наступательные операции продолжатся. Действительно, многие японцы предпочитали смерть плену — кто стрелялся, кто норовил с миной в руках броситься под наши танки, были случаи убийства парламентеров, отдельные группы смертников у нас в тылу продолжали драться до самой осени. Но ни то что приостановить, — даже замедлить стремительного наступления советских войск они уже не могли.
Вот только нашей дивизии не повезло — от Ванемяо танкисты двинулись дальше, на Порт-Артур, а нас оставили охранять штаб Забайкальского фронта. Разумеется, досадно было — мы-то надеялись собственными глазами увидеть легендарный город, мечтали спеть: «И на Тихом океане свой закончили поход». А вместо этого — тыловая рутина: патрулирование и караульная служба, охрана штаба, складов, железной дороги. Правда, несколько раз приходилось ликвидировать в окрестностях Ванемяо отряды японских смертников — вот так же мы в Восточной Пруссии охотились на «вервольфов». А еще вокруг пошаливали хунхузы — местные разбойники, — нападали на банки, деревни, даже на склады, охраняемые советскими часовыми — один раз ранили ножом нашего солдата, в другой — вырезали целое китайское селение, жутко надругавшись над телами и оставив в живых — будто в насмешку — лишь одинокого дряхлого старика. Был еще такой случай: хунхузы, переодевшись в советскую форму, ограбили и убили китайскую семью, но уйти не успели — наши солдаты обложили их в доме, бандиты долго отстреливались, пока наши не проникли внутрь через крышу и не перестреляли всех до одного. Банда оказалась разноплеменной — кроме китайцев и маньчжур, были там еще и двое русских парней — сыновья белоэмигрантов.
Кстати, неподалеку от Ванемяо нам однажды довелось переночевать в настоящей казачьей станице — здесь обосновались белые казаки, ушедшие за границу в конце гражданской войны. Встретили они нас хлебом-солью и благодарственным молебном; нам тоже приказано было относиться к ним корректно. Крепко выпили за длиннющим, уставленным снедью столом, прямо на площади; потом нас разобрали по домам. Помню, хозяин — седой, с серьгой в ухе забайкальский казак — допоздна рассказывал нам о несладкой жизни на чужбине, жалел, что смолоду бежал из родной страны, говорил, что хочет вернуться, проклинал атамана Семенова, снюхавшегося с японцами. Рассказал и такую историю. Вскоре после начала Отечественной войны в город Маньчжурию прибыли немецкие офицеры-инструкторы — делиться с японцами опытом. Были там и казаки-семеновцы. На банкете союзнички перепились и начали похваляться друг перед другом. Немцы говорят: разобьем Россию, завоюем весь мир. Японцы: нет, это мы создадим Великую Азию до Урала! Белоказаки слушали-слушали, а потом и говорят: «Брешете, суки, никогда вам Россию не одолеть!» Что тут началось! Шум, скандал, драка, даже стрельба. Казачьих офицеров потом судили и разжаловали. Да только, выходит, правы они оказались…
3 сентября, на торжественном построении, нам зачитали обращение Сталина о победе над Японией и «наступлении мира во всем мире». В небо взвились цветные ракеты — белые, зеленые, красные — и трассирующие очереди победного салюта — все как после капитуляции Германии. И я опять разрядил в воздух свой ТТ, подумав: вот теперь-то это точно последние выстрелы на земле…
Александр Желваков
офицер политотдела 6-й Гв. ТА
В июле 1945 года нашу 6-ю Гвардейскую танковую армию перебросили из Чехословакии в Монголию, на границу с марионеточным государством Маньчжоу-Го, которое создали и контролировали японцы.
Александр Кирсанович Желваков (1945 г.)В ночь на 9 августа, в пять минут первого, мы перешли границу и двинулись в глубь Маньчжурии.
Трудности наступления были невероятные. Когда пересекали пустыню, жара днем доходила до сорока градусов, а иногда и больше. Безводье. Пыль. Песчаные бури. Дальше — горный хребет Большой Хинган. Крутой подъем и еще более крутой, сложный и опасный спуск. Только вышли на Центрально-Маньчжурскую равнину — обрушились проливные многодневные дожди. Повсюду непролазная грязь, потом еще и реки вышли из берегов, затопив все окрест. Нашим танкистам пришлось наступать от Тунляо на Мукден по железнодорожному полотну, проложенному по высокой насыпи, — иначе было даже танкам не пройти: только вплавь.
А ведь кроме природных и климатических препятствий, надо было преодолевать еще и сопротивление японцев, которые далеко не сразу сложили оружие.
В этих условиях выдающуюся роль сыграли воздушные десанты, высаженные в глубоком японском тылу — в Мукдене, Чаньчуне, Порт-Артуре, Дальнем, Харбине и Гирине — и ускорившие капитуляцию Квантунской армии.
19 августа 1945 года на аэродроме Мукдена, крупнейшего города Маньчжурии, наш десант взял в плен маньчжурского императора Пу И, который намеревался бежать в Японию — на летном поле его уже поджидал в полной готовности самолет, и десантники успели перехватить Пу И буквально в последнюю минуту. Вместе с ним были арестованы еще восемь человек: его брат Пу Цзе, три племянника, мужья двух сестер, слуга и врач. В тот же день пленного императора со свитой срочно перевезли самолетом в Тунляо. А на следующее утро под охраной отправили в Советский Союз. Командовал охраной я.
Дело было так. 19 августа вызывает меня начальник политотдела армии генерал Филяшкин и говорит: «Товарищ младший лейтенант, будете охранять императора Маньчжоу-Го. Отвечаете за него головой. Хоть он большой подлец и негодяй, но нужен нам живым. Обращайтесь с ним вежливо и тактично».
Причем, насколько я понял, нашей задачей было не столько сторожить Пу И — бежать ему, собственно говоря, было уже некуда и сторонников, готовых рискнуть головой ради его освобождения, не имелось, — сколько обеспечивать безопасность бывшего императора, защищать от возможной расправы, чтобы он живым-здоровым доехал до СССР. Ведь, попади он в руки китайцев, они бы его просто растерзали. Не зря же генерал армии Штеменко потом написал в своих воспоминаниях, что «никто не мог ручаться за безопасность Пу И и его свиты».
Генерал Филяшкин подыскал на окраине Тунляо дом, огороженный глухим забором, обеспечил внешнюю охрану. А мне было приказано не отходить от Пу И ни на шаг — ни днем, ни ночью.
Так что всю ночь с 19 на 20 августа я не сомкнул глаз. Император тоже не спал, даже не раздевался, только снял галстук. Худощавый, средних лет (ему тогда еще не исполнилось и сорока), довольно высокого роста — выше меня, — в роговых очках, темном костюме и белой рубашке с отложным воротником, внешне он был ничем особо не примечателен. Разве что очень бледен, подавлен, растерян и заметно нервничал. Честно говоря, выглядели они с братом — а брат тоже не отходил от него ни на шаг — довольно жалко, недостойно императорского звания. Никакого величия. Помню, Пу И все время переспрашивал: «Меня убьют? расстреляют?» — и вообще произвел впечатление человека робкого, даже трусоватого. Но когда ему объявили, что его жизни ничто не угрожает, — понемногу успокоился, воспрял духом, даже заулыбался.
