Ярослав Бутаков - Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии
Подведем итоги. Многими своими действиями как либералы, так и «соглашатели» проторили большевикам дорогу к власти. Эти неверные стратегические решения, повлекшие за собой роковые тактические ошибки, можно свести в такой перечень:
1. Недооценка буржуазией главной для себя угрозы, исходившей от большевиков, что выразилось в следующих ошибочных установках:
а) курс на обострение социальной конфронтации и провоцирование Гражданской войны (выступление Корнилова, акции экономического саботажа и т.д.);
б) отношение к «умеренным» социалистам — своим естественным ближайшим союзникам в борьбе против большевистской угрозы — как к противникам. Отсюда проистекли всемерная диффамация «умеренных» социалистов в печати и политической практике либералов, рассогласованность с ними в действиях.
2. Недооценка «умеренными» социалистами потенциала большевиков и переоценка потенциала либералов, что только за период август — октябрь 1917 г. привело к следующим ошибочным шагам:
а) согласие на перенос выборов в Учредительное собрание с сентября на ноябрь 1917 г.;
б) образование третьей правительственной коалиции с либералами вместо создания однородного правительства из социалистов;
в) необоснованные ожидания неизбежного краха большевистского выступления и, вследствие этого, бескомпромиссная анти большевистская позиция в октябрьские дни, полная поддержка либералов в ожидании их скорой победы над большевиками;
г) проистекший из предыдущего пункта бойкот 2-го Всероссийского съезда Советов вместо попыток «обволакивания» и «парламентского торможения» этого мероприятия.
Глава пятая.
НА ПУТИ К «ПОХАБНОМУ» МИРУ
«Декрет о мире»
Вечером 26 октября (8 ноября) 1917 г. 2-й Всероссийский съезд Советов единогласно принял сочиненный и зачитанный Лениным «Декрет о мире» — уникальный документ в истории государственного правотворчества и международных отношений.
«Рабочее и крестьянское правительство… — так начинался этот акт, — предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире. Справедливым или демократическим миром… правительство считает немедленный мир без аннексий (т.е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций». Далее заявлялось об отмене тайной дипломатии в отношении как предстоящих мирных переговоров, так и заключенных ранее соглашений. Выражалось намерение немедленно приступить к опубликованию тайных договоров России с иностранными державами, подтвержденных (то есть подписанных еще при царе) и заключенных Временным правительством. «Все содержание этих тайных договоров… правительство объявляет безусловно и немедленно отмененным», — подчеркивалось в «Декрете». Вместе с тем новое правительство России заявляло, что «отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т.е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира».
Один из главных кажущихся парадоксов, с которыми сталкивается начинающий изучать большевистский период русской истории, — отсутствие в партии Ленина единства по вопросу о сепаратном мире. Как же так? Большевики вроде бы пришли к власти под лозунгом немедленного мира на фронте. И вдруг, когда дошло до дела, обнаружилось, что очень многие из них вовсе не склонны заключать сепаратный мир! Многие большевики «внезапно» выступили за продолжение «революционной» войны с Германией и Австро-Венгрией до победы революции и в них.
На самом деле никакого парадокса тут нет, и лозунг «революционной» войны вовсе не был неожиданным. Массы рабочих и крестьян, подавляющее большинство солдат, действительно, по-своему, по-простому трактовали и воспринимали программу большевиков. Для них слова о «немедленном предложении мира трудящимся всех стран через головы правительств» автоматически переиначивались в «предложение немедленного мира во что бы то ни стало». А лозунг большевиков становился недвусмысленным обещанием принести мир исстрадавшейся России, демобилизовать армию, вернуть миллионы русских солдат к своим семьям и в свои дома.
В те месяцы передавали рассказ о солдате, который как-то заявил в Петроградском Совете, что «солдатам нужен мир какой угодно, хоть бы “какой-нибудь похабный”»{161}. Это выражение «похабный мир» стало крылатым. Сам же Ленин потом назвал «похабным» мирный договор, который оказались в итоге вынуждены подписать советские представители.
Ленин, очевидно, лучше многих своих товарищей по партии понял простую истину, что не революционный энтузиазм народа, а его смертельная усталость возвела большевиков на Олимп власти. Усталость от череды бессильных правителей, неспособных положить конец бардаку в стране и в первую очередь — бездарно[35] веденной войне как первопричине этого бардака. Народ, что называется, «достали». И что миллионы крестьян, одетых в солдатские шинели, не будут вникать в сложности достижения «всеобщего демократического мира» совместными усилиями «социалистов всех стран». Что они могут воспринимать большевистские лозунги только так, как сказано выше, и никак иначе — как обещание мира немедленно! И что если большевики не смогут соответствовать этим ожиданиям миллионов, то они, эти миллионы, найдут в себе последние силы — нет, не воевал», а заменить большевиков на кого-нибудь еще, кто наконец сможет дать им мир.
Многие соратники Ленина (в какие-то моменты — даже большинство) этого не понимали. Поэтому на практике их отношение к войне мало чем отличалось от отношения «умеренных» социалистов. Вспомним: те ведь тоже постоянно говорили о мире, которого совместными усилиями добьются социалисты воюющих стран обеих международных коалиций! И обращение эсеро-меньшевистского Петросовета от 2 мая 1917 г. «К социалистам всех стран» по форме и содержанию почти полностью предвосхищало «Декрет о мире» 2-го Всероссийского съезда Советов. Для большинства российских социалистов было немыслимо заключить такой мир с правительством кайзеровской Германии, который бы содержал в себе условия территориальных уступок и других материальных компенсаций, то есть предусматривал аннексии и контрибуции.
Однако необходимо сразу оговориться: неприемлемость согласия на аннексии и контрибуции за счет России обусловливалась для многих из этих социалистов отнюдь не патриотическими соображениями! Нет! Заключение аннексионистского мира было для них «изменой делу мировой революции»! Столь же неприемлемой для них была бы и победа России, выраженная в присоединении территорий и взыскании репараций. Признание поражения России должно было усилить Германию и ее союзников, а следовательно, отдалить в неопределенное будущее революцию в Германии. И вот, только ради победы мировой революции, а вовсе не во имя интересов России, они были готовы и дальше лить кровь русского солдата.
Отмеченные разногласия в среде социалистов, в том числе большевиков, обусловили непоследовательную, часто противоречивую политику Советской России в деле войны и мира. Они во многом способствовали тому, что полученный в результате мир оказался далеко не столь приемлемым и почетным, как могла рассчитывать Россия (причем вся Россия, без классовых различий) еще в конце 1917 г. Они же расшатывали единство Советского государства и в последующем, вызвав появление сразу нескольких политических линий, которые разные группы в советском руководстве пытались проводить в противовес одна другой, что резко усложнило и без того непростое положение Советской республики.
Ленин отличался от этой когорты социалистов тем, что он гораздо более реалистично оценивал перспективы мировой революции. Он не ожидал ее непременно сразу вслед за «Декретом о мире». Верный своим правилам, он готовился к худшему из возможных вариантов. Только поэтому он настаивал перед руководством большевиков на скорейшем заключении пусть даже аннексионистского и сепаратного мира, пока еще не миновала историческая возможность добиться его на удовлетворительных для революционной России условиях. Было бы совершенно неверно приписывать Ленину в данном случае субъективные патриотические мотивы, заботу о державных интересах России. Но объективно в тот момент цели Ленина и реальные (а не утопические) интересы России совпали.
Ленин рассматривал революционную войну с внешним врагом как неизбежность. Но именно потому, что она была неизбежна, ее следовало как можно сильнее оттянуть в будущее. России как воздух необходима была передышка от непрерывных военных усилий. После всего того, что Россия пережила в 1917 г., любое правительство, пришедшее к власти в конце того года, какое бы оно ни было, уже не смогло бы достойно продолжать войну. Но для того, чтобы достойно выйти из войны, необходим был неординарный шаг, а не просто сепаратное перемирие.
