Нас называли ночными ведьмами - Ракобольская И.
Внизу шумят воды двух морей, а по небу плывут тучки, которые мы то и дело обгоняем. Моего штурмана Надю Студилину беспокоит погода над целью, в районе Керчи. Как и предполагала Надя, цель оказалась закрытой рваными клочьями облаков. Они мешают нам прицеливаться, но в то же время не дают вражеским зенитчикам обстреливать нас. Подождав "окна", мы сбрасываем свой груз и сразу же разворачиваемся к морю, чтобы зря не болтаться над целью. В этот момент Надя увидела на земле пожар. Не думая ничего худого, мы погадали, кто и что поджег, и взяли курс на родной аэродром.
Хорошо лететь к своему дому, где тебя любят и ждут! Там, на горушке, неподалеку от аэродрома, пристроена неоновая мигал очка, чтобы ты не заблудилась в плохую погоду. Там томится твой техник, тебя ожидаючи, командир посматривает на часы, прикидывая, сколько тебе осталось до посадки.
Садимся. В конце пробега вдруг слышим:
- Кто прилетел?
- Рыльская! - враз кричим мы со штурманом, почуяв неладное.
В эту памятную ночь мы потеряли летчика Панну Прокопьеву и штурмана полка Женю Рудневу. Тот пожар, который мы наблюдали в районе цели, был их пылающий самолет. Прокопьева - иркутянка, моя землячка. Как и я, она делала свои первые боевые вылеты. Серьезный и спокойный пилот. Ей не хватало только боевого опыта…» [272]
* * *
…Вспомнилось отступление. Ненастный, дождливый день. Мы собрались в каком-то сарае и ждали, когда кончится дождь, чтобы идти на полеты. Женя Руднева сидела прямо на соломе, поджав под себя ноги, прислонившись к стенке сарая и слегка откинув голову.
- Когда Тристану сказали, что приплыл корабль с черными парусами, он тяжело вздохнул, в последний раз прошептал имя Изольды и умер…
У Жени был нежный и певучий голос. Она могла говорить часами негромко, неторопливо, иногда умолкая, чтобы мы могли прочувствовать то, о чем она говорила.
Шумел дождь, стучал о доски сарая. Протекала дырявая крыша. Веселые струйки воды, танцуя, падали вниз и исчезали в соломе. Тесно прижавшись друг к другу, мы сидели, полулежали на сырой соломе, в промокших комбинезонах, не замечая дождя и холода, [273] забыв о войне и отступлении. Перед нами поблескивало море, и вдали на волнах качался корабль…
- Женя, расскажи о Нарциссе.
- Нет, лучше сказку…
Женя знала множество сказок, мифов. Но с особенным удовольствием говорила она о звездах, о таинственной Вселенной, у которой нет ни начала, ни конца. Иногда в полете в свободную минуту она неожиданно обращалась к летчику:
- Посмотри, видишь - справа яркая звезда? Это Бетельгейзе…
И рассказывала об этой звезде, вспоминая древний миф об Орионе.
Женя не сомневалась в том, что после войны снова вернется в университет, чтобы заниматься астрономией, любимой наукой, которой решила посвятить свою жизнь. Войну она считала временным перерывом…
* * *
…Стук в дверь. Вбегает дежурный.
- Тревога! Подъем! Штормовой ветер - все на аэродром!
- Вставайте, вставайте, девочки, по тревоге вызывают… - будит нас Ларионовна, наша хозяйка.
Мы вскакиваем, зажигаем свечки, коптилки. Суматоха. Кто-то хватает чужой комбинезон, путает сапоги. Раздается чей-то истошный крик: из рукава комбинезона выпрыгнул мышонок. Ларионовна подсмеивается:
- Вера, Вера, да ты же брюки надела задом наперед!
- А, Ларионовна, какая разница?…
…Наша эскадрилья занимала крайний домик в поселке. Хозяйка с готовностью освободила для нас все три комнатки, перейдя с семьей в тесный чулан. Жила она вместе с двумя дочерьми и двумя сыновьями. Муж ее и самый старший сын погибли на фронте. Дочери, взрослые девушки нашего возраста, до позднего вечера рыбачили в артели. Сын Андрей, двенадцатилетний мальчик, остался калекой - снарядом ему оторвало ногу выше колена. Вместе со своим младшим братишкой Витькой Андрюша всюду ходил за нами с костылем.
Ларионовна целыми днями была занята работой, все успевала, все умела. Мы постоянно чувствовали ее заботу. Она любила угощать нас свежей рыбой, стирала наши вещи, когда мы спали днем после полетов. Каждый вечер провожала нас на аэродром, а утром с тревогой в глазах встречала - все ли хорошо… [274]
В апреле мы покидали Пересыпь. Наш путь лежал дальше - в Крым. Ларионовна тихо наблюдала за нашими сборами - все, казалось, совсем забыли о ней. Но когда стали прощаться, она встрепенулась, засуетилась, стараясь сдержать слезы… Девушки окружили ее.
- Как же мы будем без вас, Ларионовна?
- А ничего, ничего… После войны увидимся, - говорила она, а слезы медленно текли по морщинкам лица, капали на сухие натруженные руки…
Один за другим взлетали наши По-2 и, сделав круг над поселком, брали курс на запад. А у калитки крайнего домика стояла женщина в темном платке и, запрокинув голову, провожала взглядом каждый самолет…
* * *
От Керчи Особая Приморская армия, куда входил наш полк, быстро двигалась на запад, освобождая Крым. А с севера, со стороны Перекопа, наступал 4-й Украинский фронт.
Полк перебазировался почти ежедневно, нанося бомбовые удары по отступающим немцам. В крымской степи самолеты наши стояли на открытых площадках и не были никак замаскированы. Кругом - ни деревца. Однажды, отдыхая днем в поселке после боевой ночи, мы проснулись, услышав стрельбу. Над поселком и нашими самолетами носились, стреляя, два «хейнкеля». Они сделали несколько заходов, подожгли три По-2, расстреляли свой боезапас и улетели. Несколько девушек-техников, работавших на аэродроме, были ранены.
Следовало ожидать вторичного налета, и командир полка Бершанская решила быстро перебросить полк в другой район. Вскоре мы уже приземлялись на аэродроме под Феодосией. А «хейнкели» действительно собирались более основательно проштурмовать аэродром. Но их на полпути встретили наши истребители.
Немцы спешно отступали к Севастополю по единственной южнобережной дороге, идущей через Ялту и другие курорты. От Феодосии нам приходилось долго лететь над морем далеко от берега и где-то под Ялтой бомбить немецкие машины, ехавшие с включенными фарами из-за боязни сорваться с обрыва.
Лететь над морем, когда не видно берега и нет никакой надежды на спасение, если откажет мотор, ужасно неприятно. [275]
* * *
Вечером получили задание бомбить противника, отступающего по дороге к Ялте. В основном - машины на дорогах.
…Маршрут лежит от Феодосии к Ялте. Напрямик, через море. Медленно ползет мой По-2 между морем и облаками. Берег далеко. Изредка проглянет между туч месяц. Вся поверхность воды - в пятнах, темных и светлых: там, где на воду падает тень от облаков, - темные, а где просветы - светлые.
Я лечу высоко. Время тянется долго-долго. Постепенно меня охватывает тягостное чувство одиночества. Правда, сзади сидит мой штурман. Но я чувствую, как одинок мой самолет, мой бедный ночной бомбардировщик, затерявшийся среди туч над пятнистой водой.
Море, море… В случае вынужденной посадки - деваться некуда. К тому же и парашютов - нет… А если очутишься в воде… Выдали нам спасательные жилеты, надувные! Чтоб держаться на поверхности…
- Нинок, скоро ли берег? - спрашиваю штурмана.
- Понимаешь, ветер встречный. Поэтому и тащимся целый час.
У Нины тоже настроение неважное, и она замолкает.
Вдали показалась земля. Сначала видны Крымские горы, местами покрытые снегом - апрель. Потом - темные очертания берега. На дороге, ведущей к Ялте, много огней. Дорога узкая, с крутыми поворотами. Ночью здесь невозможно проехать машине, не зажигая фар. Непременно свалится с обрыва. И вражеские машины едут тесной колонной. Мы бомбим прямо по фарам. Неожиданно снизу бьет фонтаном пулеметная трасса… Пули летят расходящимся пучком прямо перед мотором…
