Родрик Брейтвейт - Афган: русские на войне
Эту операцию советские военачальники тоже записали в число своих побед. По ее окончании маршал Соколов вылетел в Руху, главный город долины, чтобы все увидеть своими глазами. Смотреть было не на что. Советские танки стояли в пшеничных полях. Но ущерба было нанесено немного, а мятежников и след простыл. Соколов устроил совещание в доме, занятом под штаб. На нем присутствовали трое афганцев — активисты, которые должны были восстановить власть кабульского правительства над долиной. Они сидели, подавленные и незаметные, среди генералов и полковников.
Генералы доложили Соколову, что вторжению противостояли три тысячи повстанцев. Около 1700 были убиты, а выжившие бежали в горы, унося с собой тела погибших товарищей. Вот почему следов боя почти не видно.
На совещании присутствовал заместитель начальника информационно-аналитического управления внешней разведки КГБ Леонид Шебаршил. Статистика, которой перебрасывались генералы, Шебаршина не убедила. Сколько жертв с советской стороны? Как могли тысяча триста выживших повстанцев унести па себе тысячу семьсот трупов? Как сосчитали трупы, если их не осталось? Он нашел ответ. Жертвы в стане врага подсчитывались по формуле, основывающейся па количестве использованных боеприпасов. Эта очаровательно точная формула позволила советской армии утверждать, что повстанцы каждый год, начиная с 1982 года, теряли тридцать тысяч человек убитыми{371}.
Соколов доложил Устинову, что убито 2800 мятежников и тридцать захвачены в плен. Кармалю он сообщил, что дорога для афганских властей теперь открыта, можно восстанавливать в долине гражданскую администрацию и запускать программы социально-экономических реформ в интересах крестьянства{372}. Только потом стало ясно, что Масуд, которого предупредили агенты в Кабуле, опять вывел почти все свои силы, чтобы переждать нашествие. Именно поэтому советские силы столкнулись с таким слабым сопротивлением. В основном они теряли людей на минах и в засадах, пока прочесывали кишлаки. При этом стратегические бомбардировщики почти не повредили рассеянным силам врага и сельским жителям (пехотинцы с горечью говорили, что летчики «даром свой шоколад едят»{373}). Репутация Масуда еще больше укрепилась. Он смог распространить свое влияние на северные провинции страны и превратился из рядового полевого командира в крупную политическую фигуру, хорошо известную в стране и за ее пределами.
Тактика без стратегии
Капитан Хабаров так и не избавился от горечи, которую оставили эти операции. «Почему мы ушли так поспешно из Панджшера? — задавался он вопросом. — Какой смысл был в этой операции?.. На протяжении всей этой войны практически все операции заканчивались подобным образом. Развязывали боевые действия, гибли наши солдаты и офицеры, гибли военнослужащие правительственных сил, гибли моджахеды и мирное население. После окончания операции войска уходили из района ее проведения, и все возвращалось на круги своя. Перед афганцами — “зелеными”, как мы называли правительственные войска, которых мы предали и продали, уйдя из Афганистана, оставили их и их семьи на растерзание, — у меня осталось чувство вины и горечи»{374}.
Удары молота были неспособны расколоть орех — настичь ускользающую, лишенную центрального командования армию партизан. Непосредственные задачи этих операций, как правило, выполнялись: осада с заставы снята, база повстанцев уничтожена, долина занята. Но у русских никогда не хватало людей, чтобы контролировать занятую территорию. После успешной операции они возвращались на базы и передавали полномочия своим афганским союзникам. А военным и гражданским чиновникам не удавалось работать с враждебно настроенным населением. Под моральным и политическим давлением со стороны моджахедов они оставляли свои посты, дезертировали или переходили на сторону врага.
Так что русские (как и другие армии, приходившие в Афганистан до и после них) обнаружили, что когда захватываешь землю, тебе нужны войска, чтобы ее удержать. Они могли господствовать над городами и кишлаками днем, но моджахеды правили там ночью. Советские силы не смогли разжать хватку мятежников в сельской местности или закрыть границу, через которую те получали припасы.
В сущности, советские войска хорошо владели тактикой, но у них не было реалистичной стратегии. Они выигрывали битвы, но не могли одержать убедительную победу в войне. Все их усилия, как военные, так и политические, оканчивались ничем. В итоге у них не осталось выбора: пришлось пойти на все, лишь бы выпутаться из этой истории.
Глава 10.
Опустошение и разочарование
Армия — институт, организующий и канализирующий насилие, применяемое для отстаивания неких национальных интересов. Армия помогает сконцентрировать чувство патриотизма, самопожертвования и солидарности, которые требуются государству ради его внутренней устойчивости, а порой и для самосохранения.
Насилие непросто контролировать, и армиям приходится справляться с насилием в собственных рядах, равно как и с жестокостью по отношению к врагу и мирному населению. Иначе им грозит утрата дисциплины и функциональности. Известна суровая решимость Веллингтона держать свою армию — «подонков общества, завербовавшихся ради выпивки», — под контролем. Однако и ему это не всегда удавалось.
Но командирам также нужно было поддерживать боевой дух своих людей, а также — что само по себе важно для сплоченности — честь мундира. Вновь и вновь во всех армиях это приводит к обходу закона и укрывательству: военачальники пытаются остановить распространение информации о военных преступлениях или хотя бы смягчить их последствия. Так, из-за давления военных и общественного мнения власти США не решились привлечь к ответственности всех виновников бойни во вьетнамской общине Сонгми в 1968 году[51]. Командиры 40-й армии сталкивались с тем же. Генералы отчитывали их за то, что они не обеспечивают жесткую дисциплину. И поэтому они в страхе за свою карьеру зачастую списывали самоубийства и убийства на боевые потери. Некоторые преступления скрыть было невозможно. Но во множестве случаев офицерам удавалось избежать расследования собственных действий или поступков солдат. А действия вроде уничтожения кишлаков, подозреваемых в укрывательстве повстанцев или в обстреле, считались легитимными или, по крайней мере, неизбежными аспектами военных действий.
Сороковая армия четко давала солдатам понять, что им грозит за недостойное поведение. В 1985 году армия выпустила небольшую брошюру: «Быт, нравы и обычаи народов Афганистана. Правила и нормы поведения военнослужащих за рубежом родной страны»{375}. В брошюре описывались страна и ее жители, их религия, их яростное стремление к независимости, их быт, одежда и пища, обычаи гостеприимства и кровной мести, ритуалы, сопровождающие рождение, вступление в брак и смерть. Затем приводились простые правила поведения: помни, что ты — представитель своей армии, и будь достоин своей исторической миссии; знай и уважай обычаи местных жителей, даже если они не совпадают с твоими; очень внимательно и уважительно относись к афганским женщинам; не мешай мусульманам во время молитвы и не входи в мечеть без важной причины; остерегайся шпионов; не пей из оросительных каналов; не покидай лагерь и не соглашайся на чье-либо гостеприимство без разрешения. Вводились жесткие запреты на торговлю, особенно наркотиками.
В заключении говорилось: «Воин, помни! За совершение по своему недомыслию, беспечности или умышленно противозаконных действий на территории ДРА по отношению к афганским гражданам ты несешь ответственность согласно Уголовному кодексу РСФСР и других союзных республик и закону “Об уголовной ответственности за воинские преступления”». Умышленное убийство каралось заключением на срок до десяти лет, а при наличии отягчающих обстоятельств (в том числе опьянения) виновному могла грозить смертная казнь. Грабеж с применением насилия и контрабанда также могли наказываться десятью годами тюрьмы.
Военные преступления
Угрозы были не пустыми. Советским военным прокурорам в Афганистане приходилось иметь дело с целым букетом преступлений: убийствами, мародерством, изнасилованиями, употреблением наркотиков, дезертирством, нанесением себе увечий, кражами и насилием в отношении местного населения. Виновным выносили суровые приговоры, включая тюремное заключение, отправку в дисциплинарные батальоны в СССР, а в ряде случаев расстрел. Был момент, когда в печально известной тюрьме Пули-Чархи под Кабулом содержалось две сотни советских солдат, обвиняемых в разного рода преступлениях против афганского населения, в том числе убийствах. К концу войны больше двух с половиной тысяч советских солдат отбывали заключение, более двухсот — за умышленное убийство{376}.
