А. Кошелев - Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура
К границе двинулись во второй половине дня — потому самому маршруту, что рекогносцировали накануне. Сильно припекало солнце — жара была градусов под сорок. Броня быстро накалялась. Образовавшийся столб густой темно-рыжей пыли заставил нас вскоре увеличить дистанцию между танками свыше 50 метров. К 11 часам вечера мы достигли исходного района, где, выставив боевое охранение и наблюдателей от каждого экипажа, приступили к обслуживанию наших «тридцатьчетверок». И тут обнаружилось, что, хотя песчаногравийная почва позволяла танкам двигаться с высокой скоростью (до 50 километров час), однако при этом очень быстро изнашивалась гусеничная лента и, особенно, траковые пальцы, соединяющие траки в единое целое, — в результате гусеницы растягивались и у многих танков были на грани обрыва. Кроме того, после первого же дня форсированного марша воздухоочистители двигателей оказались настолько запылены, что это грозило вывести их из строя. В общем, отдыхать этой ночью нам почти не пришлось — пока закончили техобслуживание, пока поужинали и легли, кажется, только заснули — уже будят: строиться на митинг. Кое-как, экономя воду, умылись и собрались возле своих танков — еще затемно. На митинге выступил член военного совета нашей 6-й Гвардейской танковой армии генерал Туманян — еще раз напомнил о первой русско-японской войне и об агрессивной сущности японского империализма, пожелал нам успеха. После чего, впервые за все время моего пребывания фронте, до нас была доведена — в общих чертах — боевая задача. Нам предстояло за двое суток пересечь обширный (более 300 километров!) пустынно-степной район между границей и горным хребтом Большой Хинган, еще за два дня преодолеть его и выйти на Центрально-Маньчжурскую равнину; затем, развивая наступление в юговосточном направлении, овладеть городами Порт-Артур и Дальний — с тем, чтобы не допустить отхода главной группировки войск Квантунской армии из Центральной Маньчжурии на юг. Среднесуточный темп наступления определялся в 80–90 и более километров — такого в истории еще не бывало. Кроме того, впервые в военной практике танковое соединение должно было действовать в первом эшелоне фронта.
Границу мы перешли в 4 часа утра 9 августа, без огневой подготовки, не встретив организованного противодействия противника. Лишь часа через два в небе появилась пара японских самолетов, но их сразу же перехватили наши истребители, не позволив сделать заход для атаки. Вообще, наступление явно застало самураев врасплох — на этом направлении они так и не смогли оказать нам ожидаемого упорного сопротивления. Так что главным нашим противником были не японские войска, а климат и рельеф местности. К полудню, когда температура поднялась до 45 градусов, а солнце так накалило броню, что она обжигала даже сквозь одежду, у нас появились первые потери — от перегрева и солнечных ударов начали выходить из строя стрелки, сидящие десантом на наших танках, а затем и члены экипажей. Медикам то и дело приходилось оказывать помощь то в голове колонны, то в хвосте. Однако, несмотря ни на что, мы шли и шли вперед. Пыль застилала все вокруг, мешая ориентироваться. Но вскоре в небе появился У-2, который направлением своего полета стал указывать нам путь. За первый день наступления мы одолели 170–180 километров — более половины расстояния от государственной границы до Большого Хингана, который уже показался над горизонтом.
На следующий день трудностей еще прибавилось. Накапливалась усталость — ведь техника и люди работали на пределе своих возможностей, а то и за этим пределом. Когда ближе к вечеру начал накрапывать мелкий дождь, мы поначалу обрадовались, надеясь, что он прибьет удушливую пыль и хоть немного охладит обжигающую броню. Но облегчения так и не дождались — на смену жаре пришла изматывающая духота. Мало того — пересохшие речки быстро наполнялись водой, превращаясь в серьезные препятствия, а солончаковые участки вообще становились непроходимыми. Тут я совершил досадную ошибку. Увидев впереди совсем небольшую речку — всего метров 7–8 в ширину, — решил преодолеть ее с ходу и приказал механику-водителю увеличить скорость. Но, едва войдя в воду, танк сразу же завяз, задевая днищем за песчаное дно, и еле-еле выбрался на другой берег. Следующей «тридцатьчетверке» повезло еще меньше — ее днище засосало, и она так и не смогла преодолеть препятствие. Застряли посреди речки и еще два танка. Чтобы освободить их из этой песчаной ловушки, потребовалось больше полутора часов. Каждую из засевших «тридцатьчетверок» приходилось вытаскивать сразу тремя танками, порвав при этом три троса. После такого урока дальше двигались очень осторожно, часто останавливаясь проверить маршрут на проходимость и провешивая подозрительные места.
Ближе к вечеру нашу колонну еще раз попыталась штурмовать японская авиация — три самолета неожиданно вынырнули из-за вершин Большого Хингана, заходя для атаки. Но я успел скомандовать: «По самолетам противника огонь!» — и танковые десанты встретили самураев таким дружным и сосредоточенным огнем, что те не выдержали и отвернули в сторону. Вскоре мы получили сообщение, что эти самолеты все-таки атаковали передовой отряд нашей бригады — двое были сбиты еще на подлете, но последний камикадзе сумел-таки поразить танк, погибнув и сам.
К исходу дня 10 августа, не встречая серьезного сопротивления и продвинувшись еще на 100 километров вглубь территории противника, мы втянулись в предгорья Большого Хингана. Невыносимая жара, сменившаяся после дождя духотой, изнурительные работы по преодолению солончаковых участков и малых рек вымотали нас до предела. Когда мы получили команду «Стой!» и выбрались из танков, экипажи буквально шатало — словно на палубе корабля в сильную качку. Однако настроение у всех было бодрое. Еще бы! Ведь нам удалось выдерживать небывалый доселе темп наступления!
Передохнув буквально 3–4 часа, еще до рассвета 11 августа мы начали подъем на Большой Хинган. К сожалению, назойливый дождь не прекращался. Гусеницы соскальзывали с мокрого камня, бессильно прокручивались в жидкой грязи. С каждым часом двигаться вперед становилось все труднее — все чаще встречались крутые повороты, подъемы и спуски с уклоном до 30 градусов, заболоченные участки, преодоление которых давалось большим трудом. Вот, наконец, и перевал Корохан, увидев крутизну которого даже бывалые механики-водители качали головой. Хорошо хоть разведка доложила, что противника на перевале нет. Это облегчало нашу задачу. Я попробовал подняться на перевал с разгона — это удалось лишь с третьей попытки, а ведь мой механик-водитель был лучшим в роте. Посоветовавшись со взводными, решили штурмовать крутой склон сразу тремя танками, сцепив их тросами в единую связку, — так, чтобы первый, поднявшись на перевал, помог взобраться второму, а второй — третьему; затем замыкающие танки, оставшись наверху, должны были тормозить спуск впереди идущего. Преодолев таким способом Корохан — и порвав при этом еще несколько тросов, — мы двинулись дальше. Горная дорога до следующего перевала Цаган-Дабо шла по узкому заболоченному ущелью. Пришлось выстилать самые труднопроходимые участки фашинами и засыпать камнями. Здесь нам очень помогли саперы, которые, двигаясь в голове колонны, дробили горную породу и мостили дорогу щебнем. А направление движения указывали сбросом вымпелов самолеты У-2. Последние километры до перевала Цаган-Дабо наши танки одолели уже в темноте, делая не более пяти верст в час, то есть со скоростью пешехода, — но в столь сложных условиях и это было большим успехом. Короткий отдых — и на рассвете 12 августа мы начали спуск с Большого Хингана, который из-за непрекращающихся дождей оказался не менее сложным, чем подъем. И хотя люди еще держались, несмотря на запредельное напряжение, — техника начала выходить из строя: даже безотказные «тридцатьчетверки» все чаще останавливались из-за поломок. Но наша служба технического замыкания работала энергично и умело, и отстававшие танки вскоре догоняли батальон.
Силы нам придавало осознание того, что, всего за трое суток преодолев монгольские степи и Большой Хинган, мы опередили части Квантунской армии, не позволив им закрепиться на этом важнейшем оборонительном рубеже. А наше дальнейшее успешное наступление вглубь Маньчжурии ставило самураев в безвыходное положение — лишившись возможности организованно отойти к своим базам в Северном Китае и портам на побережье Тихого океана, Квантунская армия была обречена на полный разгром или капитуляцию.
Спускаясь на равнину, мы вскоре услышали гул отдаленной перестрелки — это танки нашего разведывательного отряда завязали бой с японскими подразделениями, оборонявшими город Лубей. Командир батальона по радио приказывает ускорить движение. Развертываю роту в линию взводных колонн, чтобы атаковать неприятеля с ходу. И каково же было наше разочарование, когда, подойдя к окраине Лубея, мы увидели, что разведчики уже завершили разгром противника без нас, оставив на поле боя несколько десятков трупов японских солдат и офицеров. Слышу по радио: «Ну вот, опять опоздали».
