Юрий Рубцов - Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране
Для меня неясностей было более чем достаточно. Ведь надо хотя бы примерно знать силы противника, кто нас поддерживает, кто справа, кто слева от нас? Подумал тогда: боевая задача поставлена штрафникам; тут, как видно, не до правил.
П.Д. Бараболя:
Но вот бездумное, пренебрежительное отношение к людям нельзя было оправдать ничем. Так случилось и под Стародубовкой.
Немцы укрепили деревню основательно. Все подходы к своему переднему краю они перекрыли многослойным огнем, густо усеяли противопехотными и противотанковыми минами. Малейшее подозрение на атаку с нашей стороны вызывало у немцев самые решительные действия. Даже не слишком искушенному в военном доле человеку было совершенно очевидно, что овладеть таким сильно укрепленным опорным пунктом без всесторонней предварительной его «обработки» просто немыслимо, бросать на него людей — настоящее безумие. Тем не менее мы получили приказ: «Взять Стародубовку».
Стояла необычно холодная для этих мест зима. Вокруг, насколько хватало глаз, лежал глубокий снег, и это создавало дополнительную трудность, сковывало маневр. Немцы подпустили нас метров на двести и ударили изо всех стволов. Сразу появились раненые и убитые, а мы только-только сдвинулись с «насиженных» мест. Новая попытка продвинуться вперед стоила еще нескольких человеческих жизней. Тут бы и прекратить неуместную затею — атаку без основательной артиллерийской подготовки. Но нас вновь и вновь толкали вперед. В один из таких бессмысленных бросков нас накрыл минометный огонь, и я лишь услышал, как охнул находившийся неподалеку от меня Щербаков (ординарец. — Ю.Р.). Он так и остался лежать на заалевшем снегу, сраженный осколком наповал.
В том бесславном бою, когда, к слову, я получил легкое ранение в руку, но остался в строю, почти третья часть взвода полегла под Стародубовкой, так и не овладев ею. Погибли многие из тех, кто уже давным-давно, в предыдущих боях, своим мужеством, верностью воинскому долгу заслужил право быть реабилитированным и без «первой крови». Приходят на память имена этих ребят: Блинов, Бабенко, Плотников, Никифоров... Да разве всех перечислишь!
Между тем, когда операция «Кольцо» по окружению и уничтожению 300-тысячной группировки немцев в районе Сталинграда успешно завершилась, наши войска располагали в достаточном количестве разнообразной боевой техникой и вооружением, в том числе и знаменитыми «катюшами». Так что имелись все возможности избегать напрасных жертв. Как это было, допустим, при взятии той же деревни Елхи. Тогда нашей атаке предшествовала достаточно надежная артподготовка. Десятки орудий и минометов обрушили уничтожающий огонь на хорошо разведанные позиции противника. Вслед за тем двинулись вперед танки, а уже по следам их гусениц рванулась к вражеским траншеям 610-я отдельная штрафная. Противник был деморализован и быстро отступил, понеся ощутимые потери. Мы же выиграли бой практически без человеческих жертв. (С. 361—362.)
И.И. Коржик:
Перед нами была поставлена задача — перерезать дороги, соединяющие Нарву с Таллином, и выйти к Финскому заливу. Атака — на рассвете. Но не было ни одного артиллерийского или минометного выстрела. Даже крупнокалиберные пулеметы молчали.
Первые сто метров нужно было преодолеть по открытой местности. Какой дорогой ценой мы заплатили за каждый из них! Только у меня сменилось десять подносчиков. С большим трудом мы прошли по глубокому снегу двенадцать километров. Осталось каких-то 100—200 метров до дороги, но кончились боеприпасы. Вынуждены были остановиться, а потом отойти километра на два.
Два месяца мы пытались затем преодолеть снова эти километры, атакуя по нескольку раз в день. К середине марта из 1200 бывших офицеров нас осталось в батальоне сорок восемь человек.
Фронтовики знают, что ситуации, подобные приведенным выше, сплошь и рядом случались, к позору старших начальников, и с обычными частями. М.И. Сукнев до назначения командиром штрафбата воевал в составе той же 225-й стрелковой дивизии, которой была временно придана его штрафная часть, поэтому прекрасно знал людей и обстановку в дивизии. Нужны ли какие-то дополнительные краски к нарисованной им картине боя стрелкового батальона, которым командовал его фронтовой друг капитан Г. Гайченя!
М.И. Сукнев:
В первых числах октября, еще было тепло, 1-й батальон Гайчени бросили форсировать Волхов и брать высоту Мысовая, расположенную неподалеку от новгородского пригорода Кречевицы. Это была не высота, а береговой мыс на западной стороне реки. На рассвете без надлежащей артподготовки, не подавив основные огневые средства противника, батальон на лодках (в которых каркасы были обтянуты брезентом) достиг середины реки и был встречен ураганным артиллерийским и пулеметным огнем немцев. На противоположный берег высадились две трети батальона, остальные пошли на дно Волхова с лодками и пулеметами... Это был расстрел, как и при штурме Новгорода!
Семь дней бился батальон, погибая в неравной схватке. Они все-таки прорвались до шоссе Подберезье — Новгород, уже северо-западнее высоты! Но помощи не было ни от полка, ни от дивизии. Эту высоту хотели взять «на авось», что стоило полку гибели батальона, его командира Григория Гайчени и замполита Федора Кордубайло. Что думали они, погибая?..
Без резервов, необходимой артподготовки им было приказано брать высоту с форсированием реки шириной 600 метров. Это — безумие! (С. 143.)
Беда в том, что если таких преступных авантюр не избегали и в обычных линейных частях, то для штрафных формирований иные старшие начальники считали подобные действия чуть ли не нормой. И хорошо, если среди командиров штрафных частей попадались не формалисты-исполнители, а думающие, совестливые люди, понимавшие, что это преступление — вести личный состав на неподавленную вражескую оборону и, значит, даром, напрасно терять людей.
Мемуарист рассказывает, как ту же задачу — взять высоту, где уже напрасно полег целый батальон, и тем же самым способом — штурмом, не обработав передний край вражеской обороны артиллерией, поставили теперь уже перед штрафниками — его новыми подчиненными.
М.И. Сукнев:
Мы заняли оборону центром в селе Слутка, где не осталось ни одного дома, избы, все изрезано траншеями и ходами сообщений, на высоком берегу против высоты Мысовая, где погиб 1-й батальон Гайчени...
Командование дивизии пыталось-таки наш батальон бросить снова на захват этой высоты, которая нам не была и нужна. Но тут узнаем: мы переданы 59-й армии генерала И.Т. Коровникова — блестящего военачальника! Но я [все же] послал вперед несколько басмачей, которые имитировали атаку через волховский лед и вернулись тотчас. Немцы искрошили лед в крошево снарядами, но впустую.
Командование дивизии молчит. Полка тоже. Будто проглотили горькую пилюлю. Конечно, я рисковал головой, но меня тут поддерживал наш незаменимый оперуполномоченный Проскурин. А у него, чекиста, был авторитет «выше наркома», в нашем, конечно, масштабе! (С. 156—158.)
Такие командиры, разумеется, не столько уповали на собственную хитрость, сколько стремились грамотно организовать бой, сделать все, чтобы и боевую задачу выполнить, и людей сохранить.
М.И. Сукнев:
Мы заняли позицию напротив выселка с церквушкой. Название выселка — Георгиевский. Мы его называли Георгием. Справа широким заливом от Ильмень-озера тянулась Веряжа, в ширину не менее 500 метров. По приказу начальника штаба дивизии мы должны были выбить противника из Георгиевского, но артиллерийской поддержки нам не обещали!.. Надо преодолеть 500 метров ровного снежного поля! Вечером я отправил две сильные разведгруппы с заданием подобраться как можно ближе и ворваться в поселок. Вперед по-пластунски начали движение одесситы-разбойнички. Правей, по берегу Веряжи, — офицеры-штрафники, солдаты временные.
И надо же было такому случиться: только наши подобрались на бросок, как за Веряжей, в береговом селе Храмцове, занятом противником, вспыхнуло несколько пожаров. Оттуда фрицы готовились уходить. Но здесь в свете зарева от пожаров немцы, обнаружив наших, начали бросать вверх осветительные ракеты и открыли пулеметно-минометную стрельбу. Без потерь, но разведчики вернулись.
Утром из дивизии вновь приказ и опять от начштаба, будто командир исчез: «Взять Георгия, и точка!» Я по телефону требую поддержки артиллерией или минометами. Опуца свое: взять и доложить! Это являлось грубейшим нарушением боевого устава — не подавив пулеметные точки, наступать на открытой местности нельзя...
С трудом вызвал по телефону командира минометной батареи, своего друга еще по Свердловскому училищу Николая Ананьева, кричу ему: «Поддержи огнем по Георгию! Я двину батальон!» Ананьев что-то буркнул в трубку, и я не понял: есть ли у него мины или «в обрез», как всегда! Десятки мин взорвались по выселку, но не задев колокольни и деревянной церквушки, что явилось просчетом (высотные сооружения применялись гитлеровцами для наблюдения и устройства огневых точек. — Ю.Р.). Под прикрытием пулеметов «максим», открывших сильный огонь, батальон по красной ракете бросился вперед, в атаку! Но взрывы наших мин вдруг прекратились, и мы остались в поле «голенькими»! Ранены командиры рот Крестьянинов и Николай Шатурный! Посылаю туда Николая Лобанова, заменить Крестьянинова. Через считанные минуты мне сообщили: Лобанов убит! Справа, в роге одесситов, — двадцать убитых и столько же раненых! Есть потери у 1-й роты, офицерской! Даю зеленую ракету — отбой. Перед этим я, заменив у «максима» пулеметчика, вел стрельбу по колокольне, и оттуда немецкий пулемет прекратил стрельбу. К выселку слева по траншее бежал фриц, я короткой очередью уложил его.
