Леонид Млечин - Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года
После того как противник просочился в стыке 33-й и 43-й армий, тыловые части этих армий начали панически бежать и 5-го октября с раннего утра растянулись по шоссе до самой Москвы.
Во второй половине дня 5 октября частично силами районных органов НКВД, а затем при нашей помощи были организованы небольшие заслоны в Ильинском, Малоярославце, Боровске, селе Каменское и в направлении Медынь—Калуга, которые задерживают отступающие части и отдельные группы военнослужащих.
Между Юхновом и Медынью 5 октября около 15 часов капитаном 53-й авиабригады Сорокиным был взорван железнодорожный, висячий мост через реку Шаня, что находится примерно в восьми километрах западнее Медыни. В результате взрыва моста, с одной стороны, затруднен отход нашим частям и автотранспорту, с другой — создано препятствие для продвижения наших частей навстречу противнику…
Для уничтожения противника на реку Угра из Ильинского выброшена одна рота курсантов Подольских курсов и две противотанковые батареи с задачей соединиться с нашим десантным батальоном, находящимся на Угре.
В Ильинском из числа задержанных красноармейцев и начсостава по состоянию на 22—23 часа 5 октября организован отряд для обороны в составе трехсот человек…
Майор гос. безопасности Кленов
Ст. майор гос. безопасности Леонтьев».
Сергей Алексеевич Клепов, выпускник церковноприходской школы, с началом войны возглавил Смоленское управление НКВД. Когда город заняли немцы, эвакуировался в Москву и был утвержден начальником отдела по борьбе с бандитизмом союзного НКВД.
Профессиональный чекист Александр Михайлович Леонтьев, который начинал трудовую жизнь учеником кондитера, только что был назначен заместителем Клепова — с должности начальника горотдела НКВД в городе Бологое. В отличие от своего начальника Леонтьев получил некоторое образование — окончил экстерном пехотное отделение Военно-пехотного училища имени Кирова в Ленинграде.
А в Москве следствие все равно продолжалось. Около семи вечера на командный пункт авиагруппы к полковнику Сбытову приехал оперуполномоченный военной контрразведки. Он привез протокол допроса и потребовал его подписать.
Сбытов поставил свою подпись и дописал на протоколе: «Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова и к исходу 5 октября город будет ими занят».
Полковник Сбытов ошибся. Немецкие части вошли в Юхнов еще утром.
Очевидцы вспоминали:
«3 октября немцы уже начали бомбить Юхнов. Одна партия разгрузится, летит следом вторая. Они, немецкие бомбы, такие страшные. Если наши летят, шум создают, а эти визг. И действуют на психику, что ты не знаешь, куда деваться от этого визга.
Мама говорит: давайте уйдем в лес. И вот здесь около берега просидели ночь. И 4 тоже бомбили, а 5 утром притихли, бомбежки не было. И вдруг… Мальчишки прибегают:
— Ой, немцы уже здесь!
Они в первую очередь на мотоциклах едут, а потом идут танки, а потом уже остальные».
Из Юхнова немецким войскам оставалось до Москвы ровно сто девяносто восемь километров по Варшавскому шоссе. Захватив город, немецкие войска продолжали наступление в сторону Малоярославца и Подольска, чтобы с юга, где Москва не защищена, взять столицу. Самое страшное состояло в том, что советских войск, которые могли бы преградить им путь и удержать Москву, не осталось.
Полковник Сбытов, которого чекисты, наконец, оставили в покое, получил приказ бросить на Юхнов всю авиацию столичного округа и московской зоны ПВО. Чтобы задержать немецкое наступление, штурмовики и бомбардировщики разбили мост через реку Угру.
Пока летчики сбрасывали свой бомбовый груз на немецкие войска, оборону на рубеже реки Угры занимали подольские курсанты — две тысячи курсантов пехотного училища и полторы тысячи артиллерийского. Среди них были юноши, призванные в сентябре сорок первого. Они успели проучиться всего полмесяца.
Это была идея генерала Василевского — послать курсантов военных училищ, чтобы они заняли рубеж возле села Ильинского и задержали немцев, пока не подойдут резервы ставки. На оборонительном рубеже было какое-то количество оборонительных сооружений — дотов и дзотов (в основном недостроенных, без броневых щитов у дверей и амбразур), но не было артиллерии. Из-за того что особисты слишком долго выявляли крамолу, выполнение приказа о выдвижении курсантов на рубежи обороны началось с опозданием на восемь часов.
Подольские курсанты продержались две с лишним недели, отражая непрерывные атаки танковых частей, под бомбежками и непрерывным артиллерийским огнем. Они погибли почти все. Поскольку наши войска отступали, хоронить погибших было некому. Тела погибших курсантов остались на поле боя. Закопали их уже после того, как в декабре выбили немцев из-под Москвы.
Опознать тела курсантов уже было невозможно, поэтому многие из них считались пропавшими без вести. А ведь они совершили невероятное — задержали немцев, рвавшихся к Москве.
«Авиация и курсантские полки, — вспоминал Сбытое, — закрыли перед носом гитлеровцев «ворота» на Москву, заставив их топтаться в районе Юхнова несколько суток. Этого оказалось достаточно для того, чтобы подтянуть резервы».
ЖУКОВ ВЫЗВАН НА ПОМОЩЬ
5 октября, самый долгий день в истории обороны Москвы, еще не закончился. Будущий маршал Константин Константинович Рокоссовский командовал 4-й армией. Вечером 5 октября он получил приказ передать свои войска соседу — генерал-лейтенанту Филиппу Афанасьевичу Ершакову, а самому прибыть в Вязьму и организовать контрнаступление в сторону Юхнова.
Рокоссовский не поверил телеграмме: как это в такое время оставить войска? Он потребовал повторить приказ документом с личной подписью командующего. И как выяснилось, правильно сделал. Ночью прилетел самолет, и он получил оформленный по всем правилам письменный приказ за подписью командующего Западным фронтом генерала Ивана Степановича Конева и члена военного совета Николая Александровича Булганина.
Никаких частей Рокоссовский в районе Вязьмы не нашел. В Вязьме вообще осталась только милиция. Едва начали совещание с руководством города, появились немцы. Рокоссовский со своими офицерами еле успел вырваться из окружения. Под Можайском удалось связаться со штабом Западного фронта, куда его немедленно и вызвали.
А в штабе фронта сидели большие начальники, чьи войска были разгромлены и окружены. Увидев генерала Рокоссовского, маршал Ворошилов угрожающе спросил:
— Почему вы оказались под Вязьмой вместе со штабом, но без войск?
На него нацелились как на человека, которого решили признать виновным в беспорядочном отступлении. Но предусмотрительный Рокоссовский предъявил приказ Конева.
— Странно, — проворчал Ворошилов.
Письменный приказ спас будущего маршала Рокоссовского. Он получил приказ организовать оборону, подчинив себе в этом районе все войска, которые удастся. Но кроме строительных батальонов, готовивших оборонительные сооружения, там никаких войск не было…
Сталин не разрешил окруженным войскам вовремя отойти.
К 6 октября 19-я (командующий генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин) и 20-я армии (командующий генерал-лейтенант Филипп Афанасьевич Ершаков) Западного фронта, 24-я (командующий генерал-майор Константин Иванович Ракутин) и 32-я армия (генерал-майор Сергей Владимирович Вишневский) Резервного фронта, а также группа генерал-лейтенанта Ивана Васильевича Болдина (в нее входили три танковые бригады, одна танковая дивизия и одна стрелковая), в общей сложности полмиллиона красноармейцев, попали в окружение западнее Вязьмы.
Помощи они не получили и погибли.
Генерал Ершаков до войны командовал войсками Уральского военного округа, сформировал в округе армию и с ней в начале сорок первого оказался на фронте. Он попал в плен и в 1942 году умер в немецком лагере. Командующий 24-й армией, сформированной в июне и хорошо показавшей себя в сентябре под Ельней, генерал-майор Ракутин считался пропавшим без вести. Он погиб в окружении западнее Вязьмы, но обстоятельства его смерти остались невыясненными.
После разгрома и окружения войск под Вязьмой сплошной линии фронта больше не существовало. Танки Гудериана продвигались к Туле.
«Зрелище было воистину ужасающее, — вспоминал ставший военным связистом Леонид Лопатников. — Шли тысячи людей — из разных дивизий, полков, дивизионов. Это была толпа. Бреющим полетом, оглушая своим ревом, над нами пролетали «юнкерсы». Они как-то лениво, больше, по-моему, для острастки или развлекаясь, поливали толпу пулеметным огнем. Мы бросались куда попало — в лужи, в грязь. Потом вставали и шли дальше. Вот тогда единственный раз за всю войну я подумал, что это — конец, что поражение неминуемо. Что нет такой силы, которая могла бы остановить и сокрушить врага».
