Крымские татары в Великой Отечественной войне - Владимир Евгеньевич Поляков
С ликвидацией Севастопольского очага сопротивления из Крыма ушла 11-я немецкая армия, которая была переброшена на ленинградское направление.
В июле – первой половине сентября 1942 года остававшиеся для охраны побережья части вновь были брошены против партизан. Было задействовано до двадцати тысяч немецких, румынских войск, а также полицейских батальонов. К 14 июля 1942 г. противник окружил район Севастополь – Симферополь – Алушта и начал сжимать кольцо, обследуя каждое ущелье, каждую пещеру. За первой цепью через 2–3 км, шла вторая, а иногда и третья. Но партизаны просачивались сквозь них. 19–20 июля каратели покинули западную часть гор. 24–29 июля был нанесен удар по второму партизанскому району. Командир района Иван Кураков применил иную тактику, нежели в 3-м районе. На каждой опушке принимали бой и отходили. Противник нёс ощутимые потери.
Особенностью «Большого прочеса» явилось то, что противник захватил партизанский аэродром и лишил отряды возможности вывозить раненных. Помощь же поступала только путём сбрасывания грузовых парашютов. Это были самые тяжёлые для крымских партизан дни, но время, тем не менее, работало на них. Крымские дивизии были нужны Вермахту на фронте и, наконец, их отозвали.
Фронт переместился далеко к берегам Волги, достиг Главного Кавказского хребта. Крым становится глубоким тылом.
Надо отдать должное германскому командованию в Крыму, оно не занималось самообманом, и было вынуждено признать факт существования партизан и после проведения «Большого прочеса». Примечательны выработанные ими наставления по борьбе с партизанами: «Партизанская борьба ведется коварно и вероломно. Ей можно успешно противостоять только таким же образом.
Прочесывание гор бесцельно и безуспешно. Только крупные операции с целенаправленным наступлением на заранее разведанные органами абвера, СД и татарами основные опорные пункты (казармы, пещеры, склады припасов и палатки) здесь имеют успех» [17, с. 18].
Образовавшийся в лесу политический вакуум и наступившая всеобщая апатия, выдвинули Николая Лугового первоначально на должность исполняющего обязанности, а затем и комиссара всех партизанских отрядов.
Длительное отсутствие транспортной связи с Большой Землей поставило партизан в предельно тяжёлое положение. За этот период умерло от голода 59 партизан, пропало без вести и дезертировало 96 человек, погибло в бою 33 [4, л. 285].
Командующий крымских партизан Михаил Лобов и его комиссар Николай Луговой бомбардировали радиограммами с мольбами о помощи. Всё без толку. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что они даже не могли обратиться к более высокому командованию, потому, что все радиограммы принимали те, на кого они намеревались жаловаться.
Вспомнив о том, что в лесу находится спецгруппа НКВД со своей рацией, которая имеет непосредственную связь с Москвой, Луговой Н.Д. стал уговаривать М.Т. Лобова обратиться напрямую к Верховному Главнокомандующему т. Сталину. Прекрасно понимая, что подобные обращения «через голову» безнаказанно не обходятся, М.Т. Лобов категорически отказался и тогда это сделал сам Луговой Н.Д. Крик о помощи временно возымел позитивные последствия.
16 октября 1942 года командиры кораблей Русаков П.М., Быстрицкий А.М. и Ильченко Ф.И. получили задание от начальника гражданской авиации генерал-полковника Федора Астахова оказать помощь крымским партизанам.
До этого авиаторам доводилось летать в блокадный Ленинград, вывозили они командный состав из осажденного Севастополя, неоднократно бывали в отрядах Сидора Ковпака, Алексея Федорова, белорусских партизан. То, что они увидели в Крыму, их поразило. Ни какого сравнения с дородными, обвешенными самыми высокими наградами, в генеральских шинелях и папахах украинскими и белорусскими партизанскими командирами.
Работа авиаторов закипела. Казалось, что ещё пара ночей и дело сделано, но сначала вмешалась погода, потом 29, 30, 31 октября партизаны вели тяжёлые бои и не могли обеспечить безопасность самолётов. Наконец, закончился прочес, наладилась погода, но поступила команда отправить ЛИ-2 в Москву: им предстояла забрать из Ирана лётный состав будущей французской эскадрильи «Нормандия».
«Партизанские лётчики» вывезла на Большую землю 1856 человек – раненых, женщин, детей.
Новый командующий полковник Лобов жил мыслями о максимальном сворачивании партизанского движения и оставления в лесу только небольших маневренных разведывательно-диверсионных групп. В противовес ему Николай Луговой ратовал о сохранении масштабного партизанского движения, и болезненно воспринимал уход из леса каждого толкового партизана.
Прежде чем привести пространную цитату из дневников Лугового Н. Д., мне хочется в качестве своеобразного эпиграфа, напомнить строки известного советского поэта Роберта Рождественского, написанные, пусть по другому поводу, но которые, на мой взгляд, очень характерны для рассматриваемого времени: «Даже самых сильных пошатывало. Слабых – вовсе валило с ног.».
«27 августа. 1942 года.
Михаил Чуб, командир отрядов 1-го района.
Просит нас поставить вопрос перед Военным советом о его замене и эвакуации.
Иван Кураков, командир отрядов 2-го района.
Когда закончился его доклад командующему, я позвал гостя к своей палатке, усадив рядом, завел доверительный дружеский разговор о людях Зуйского отряда, а он мне:
– А почему вы с командующим не спрашиваете, сколько дней я голодаю? Почему? Поч… и разрыдался…
Георгий Северский, командир отрядов 3-го района.
Запросился к нам на доклад. Пришёл. Доложил. Боевые дела отрядов радуют. А перспективы? Когда он принялся «выяснять перспективы», стало ясно: пришёл он не ради доклада.
– Признаюсь, товарищи. – сказал он откровенно. Едва-едва, дотянул ноги. И как дойду обратно? Как шагать в дальнейшем? Подам, товарищи, в отставку… Сработался.
А ведь он, пожалуй, самый молодой из нас. Самый здоровый».
«Вопреки приказу к командующему не явились руководители 2-го района – И.Г. Кураков, Щетинин и Фельдман. «Ходить не можем, нет сил – истощены». – сообщили они запиской. Фельдман, уполномоченный особого отдела района, ежедневно присылает рапорты, просит освободить его от должности и вне очереди эвакуировать самолетом на Большую землю. Слег и вообще не поднимается комиссар района И. С. Бедин. Щетинин передал заявление: если вы считаете, что я полковник Щетинин, не нужен Красной Армии, и откажетесь эвакуировать меня, то я найду еще силы застрелиться.
Собрали совещание командного состава. Лобов призвал не опускать руки, не проситься на эвакуацию.
Полковник Щетинин сидел, повесив голову, глядя только в землю. Он явно показывал, что любое слово – не ему.
Рядом с ним Фельдман. Отрешённым лицом и поникшей фигурой он выражал состояние полной обречённости. Комиссар И. С. Бедин даже сидеть отказался – лежал на спине с закрытыми глазами, осталось лишь сложить руки на груди… Никто здесь и не пытался скрыть настроение безнадёжности. Ни слова командующего, ни проникновенный тон, каким он пытался повлиять, по всему видно не действовали» [40, с. 294].
Проведенный автором анализ позволил создать своеобразный коллективный портрет
