Наполеоновские войны: что, если?.. - Джонатан Норт
Тем не менее Брониковский получил весьма значительную поддержку от Домбровского, который, получив депешу из Минска, сразу же собрал все, что было у него под рукой (1-й, 6-й, 14-й и 17-й полки польской пехоты, а также 2-й, 7-й и 15-й полки польских улан), и двинулся к Минску. 16 ноября Брониковский на немецком языке энергично приветствовал его прибытие.
Удино не столь быстро реагировал на призыв Брониковского. 18 ноября его корпус двинулся к Борисову. Пехота заняла tete du pont[41] на западном берегу реки, а артиллерия и кавалерия Дюмерка расположились в самом городе. Маре, находясь в Вильно, едва ли мог оказать какую-то помощь.
Тем временем Брониковский приступил к укреплению Минска. 13 и 14 ноября (когда Наполеон ушел из Смоленска и продолжил марш своей измученной армии на запад) энергичный польский генерал наблюдал за строительством земляных укреплений. Эти работы возглавил инженер-капитан, который в Минске выздоравливал после ранения. Его имя лишь впоследствии получило известность[42]. Кроме того, Брониковский снес некоторое количество построек, расположенных по берегам реки Свислочь, чтобы обеспечить ведение прицельного огня из цитадели – в случае, если русские прорвут внешнюю линию обороны.
11 ноября в Новом Свергене внезапно появились спасавшиеся бегством остатки 18-го уланского полка. Коссецкий отвел свою кавалерию на другую сторону реки, разместив пехоту и одну пушку на северном берегу. 15 ноября возвратившийся из разведки отряд кавалеристов доложил, что русские, численностью 25 000 человек, только что вышли из Несвижа. Разграбив замок князя Радзивилла и отдав должное винному погребу аристократа, они двигаются вперед. Понимая безнадежность своего положения, Коссецкий сжег мост и отступил.
Уничтожение моста остановило дальнейшее продвижение авангарда русских, которым командовал Ламбер. Когда стемнело, подошли основные силы Чичагова. После краткого совещания с Ламбером адмирал решил, что как только рассветет, надо во что бы то ни стало попытаться форсировать реку. На следующее утро его кавалерия стала перебираться на другой берег в тех местах, где река уже была скована льдом. Сам Чичагов наблюдал за наведением моста для пехоты и артиллерии. Переправа артиллерии, несмотря на героические усилия раздосадованных и замерзших людей, потребовала времени. Пехота Чичагова – «ветераны десяти кампаний, крепкие, сытые, хорошо вооруженные и снаряженные солдаты» – как указывает генерал Ланжерон, который командовал одной из дивизий армии адмирала, лишь утром 18 ноября соединилась под Минском с кавалерией.
Начало осады
Теперь Минск был изолирован. Русская кавалерия, которой умело командовал Ламбер, перерезала дороги, ведущие в Борисов и Вильно. Удино, который находился в Борисове с 9000 пехоты II корпуса (кавалерия II корпуса под командованием Корбино, прежде направленная в распоряжение VI корпуса, теперь возвращалась и должна была присоединиться к войскам Удино) и кирасирами Дюмерка, был всерьез обеспокоен ситуацией на юго-западе, но считал, что у него слишком мало сил, чтобы вести активные действия. Кроме того, он понимал, насколько важно удерживать в своих руках длинный и весьма уязвимый мост через реку Березину, который был расположен в Борисове. Чичагову пришлось рассредоточить свою пехоту по деревушкам, разбросанным вокруг Минска. Становилось все холоднее, к тому же возникали трудности с продовольствием и фуражом. В своих мемуарах Ланжерон с горечью упрекает адмирала в этой задержке. Он считал, что боевой дух и храбрость русских войск диктовали: лучшим тактическим решением была бы внезапная смелая атака[43]. Однако Чичагов был, несомненно, прав, когда вместо рискованного штурма города решил дождаться подхода своей артиллерии. Тактика внезапного штурма, которую так успешно использовал Суворов, всего два года назад при Рущуке, привела к самым печальным последствиям[44]. 18 ноября, во второй половине дня большие орудия все еще не подошли. Чичагова буквально преследовали его дивизионные генералы Ланжерон и Сабаньев, которые, как утверждает Ланжерон, встав на колени, умоляли адмирала попытаться взять Минск ночным штурмом.
К полуночи войска, которые должны были штурмовать город в первом эшелоне, были сосредоточены во временных траншеях (с большим трудом выкопанных в мерзлой земле солдатами 14-го и 27-го егерских полков) вне пределов досягаемости защитников города. Ланжерон решил поставить в центре штурмовой колонны Витебский и Козловский полки, на правом фланге 13-й егерский полк, а на левом фланге Кобринский и Колыванский полки, общая численность первого эшелона составляла примерно 5500 человек. Была безлунная ночь и в городе царила мертвая тишина, когда ровно в четыре часа русские, выбравшись из траншей, тремя плотными колоннами без единого звука устремились вперед к французской линии обороны. Они взяли земляные укрепления еще до того, как была объявлена тревога. Защитники едва ли успели сделать и выстрел. Казалось, все складывается очень удачно для русских. Капитан Шуберт, немецкий офицер, который в то время находился на русской службе, принял участие в штурме и впоследствии описал драматические события той грозной ночи, когда русские солдаты, заполнив своей массой укрепления и вдохнув аромат победы, сочли, что дело уже выиграно: «Они могли бы остановиться здесь, восстановить свои боевые порядки и ждать прибытия основных сил, но кто сможет остановить войска, особенно ночью, когда они совершили настоящий боевой подвиг, когда они считают, что битва выиграна и когда они уверили себя в том, что богатый город у них в кармане»?
Домбровский, не ожидая, что русские предпримут такую атаку, разместил на укреплениях лишь три роты литовских солдат. Основная часть гарнизона в это время спала. Однако, услышав первые выстрелы, он немедленно на них отреагировал. Построив 1-й и 6-й польские полки на открытом пространстве у Свислочи, он повел их в наступление, приказав перейти на бег. Вплотную за ним следовал Брониковский, который вел батальон 7-го вюртембергского полка и батальон 95-го французского полка.
Русские, утратившие в результате первоначального успеха всякую дисциплину, были застигнуты врасплох внезапным появлением противника. Поляки, сохраняя молчание, подошли к бурлящей массе русских на 100 шагов, а затем с криком бросились в штыковую атаку. Русские, не ожидавшие такого удара, откатились назад за укрепления и пустились в бегство. Эмигрант Рошешуар, который в то время находился на русской службе, вспоминал, что русские войска «объятые паникой и обезумевшие от ужаса кричали: „Французы! Французы!“ и были совершенно не в состоянии сказать что-либо еще»[45]. Оказавшись зажатым между 1-м польским и 95-м французским полками, один батальон Витебского полка был полностью уничтожен. Вообще, дивизия Ланжерона понесла значительные
