Леонид Млечин - Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года
«Свадьбу в Малиновке» я отстоял.
Но покушения на мою самостоятельность и независимость становились все более агрессивными. В МК секретарем по культуре стал человек от культуры очень далекий. А некомпетентные сотрудники Комитета по делам искусств действовали скопом, пытаясь прикрыть свою беспомощность и робость методами артельного руководства. На просмотрах стали появляться все более многочисленные комиссии, пьесы стали читаться десятками инстанций, а окончательное решение их судьбы старались сваливать на ЦК, порой лично на Сталина.
Меня жестоко «прорабатывали» в 1937 году, когда «Правда» писала примерно так: «Выступивший В. Млечин не смог внятно ответить писательской общественности, почему он поставил государственный аппарат на службу извергам советской культуры Афиногенову и Киршону». А «Правду» редактировал тогда мой близкий товарищ. «Литературная газета», которую редактировала моя добрая знакомая Войтинская, или, не помню уже, приятель Субоцкий, разделывала меня в целом подвале.
Меня «драили с песком» за связь с Киршоном и Афиногеновым. Из зала кричал Валентин Катаев: «Не увиливайте! Расскажите, как протаскивали пьесы Афиногенова!», а эстрадные «группкомщики», авторы пошлых куплетов и скабрезных скетчей, вопили, как статисты по команде «Делай шум!», и прятались за чужие спины: халтурщики меня побаивались. Меня не посадили, чему все удивляются и поныне, но все же это был переломный и, безусловно, наиболее драматический период моей жизни…
В 1939 году я ушел, наконец, из Реперткома. Впервые я почувствовал сладостную атмосферу вольной жизни. Не надо на службу, не надо думать о чужих делах, чужих пьесах, смотреть плохие спектакли. Я мог делать что хотел, ездить куда хотел. Впервые побывал в Средней Азии, в Грузии, в Дагестане.
Но недолго музыка играла. Меня упорно сватали в театр — то в Александринку, то к вахтанговцам. В конце концов я пошел в Театр Революции в качестве полноправного и единоличного руководителя, сиречь без так называемого художественного руководителя, в чем и заключалось исключительность моего положения в театре».
Директор театра, как правило, должность в основном административно-хозяйственная. Репертуаром, постановками занимается художественный руководитель или главный режиссер театра. В данном случае все было поручено одному человеку.
В мирных условиях ему довелось проработать всего несколько месяцев.
Когда немцы устремились к столице, директор Театра Революции пытался уйти в московское ополчение… Но это отдельный разговор.
«ТАЙФУН», КОТОРОГО НЕ ЖДАЛИ
Накануне того дня, когда Сталин собирался покинуть Москву, 15 октября 1941 года, он неожиданно поехал в Сокольники в Центральный военный госпиталь навестить раненого генерала Андрея Ивановича Еременко. Невиданное дело! Мало кому вождь оказывал такую честь.
Московское направление прикрывали три фронта — Брянский (командующий Андрей Еременко; 11 сентября, дабы поднять его боевой дух, Андрею Ивановичу присвоили звание генерал-полковника), Западный (командующий Иван Конев, его по тем же соображениям произвели в генерал-полковники) и Резервный (командующий маршал Буденный, его повышать было некуда).
Генерал Еременко сам напросился командовать Брянским фронтом, когда в августе его вызвали к Сталину.
В кремлевском кабинете находились члены Государственного Комитета Обороны. Сталин сказал генералу, что есть две задачи — нужно остановить противника на Брянском направлении и в Крыму. Для этого создаются Брянский фронт и отдельная армия на правах фронта в Крыму. Вождь любезно поинтересовался у Еременко:
— Куда бы вы желали поехать, товарищ Еременко, на Брянский фронт или в Крым?
— Пошлите меня туда, где противник будет применять танки, — предложил Еременко. — Я сам командовал механизированными войсками и знаю тактику их действий.
— Тогда на Брянский фронт. Там будут тяжелые бои, — предупредил Сталин. — Там действует танковая группа Гудериана, так что ваше желание исполнится.
Генерал-полковник Хайнц Гудериан считался создателем немецких танковых войск. На Восточном фронте он командовал танковой армией, наступал на Москву и за успехи был награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями.
Андрей Иванович Еременко твердо обещал вождю в ближайшие дни разгромить «подлеца Гудериана»:
— Да, враг силен. Очень силен и сильнее, чем мы ожидаем. Но бить его, конечно, можно. Это не так уж сложно. Надо лишь уметь это делать.
Уверенный в себе генерал страшно понравился Сталину. Вождь удовлетворенно сказал:
— Вот человек, который нам нужен в этих сложных условиях.
Но разбить Гудериана Еременко не удалось. 30 сентября Гудериан сам нанес удар по войскам Брянского фронта, который был разрезан на несколько частей.
Ранним утром 2 октября 1941 года главные силы немецкой группы армий «Центр» перешли в наступление. Началась битва за Москву.
Перед началом операции «Тайфун» части вермахта получили возможность хорошо отдохнуть. В журнале боевых действий немецкого 8-го армейского корпуса, наступавшего в районе Вязьмы, говорится: «2 октября в шесть часов утра 8-й корпус начал наступление. После длительного периода оборонительных боев войска испытывают очевидный подъем. После непродолжительной артиллерийской подготовки и короткого ожесточенного боя наши дивизии прорвали вражеские позиции…»
Операция «Тайфун» оказалась полной неожиданностью для Ставки.
Командование, Генеральный штаб, военная разведка плохо представляли себе масштаб немецкой операции. В тот день бюро столичного обкома и горкома партии приняло постановление «Об организации октябрьского социалистического соревнования рабочих, работниц, инженерно-технических работников, служащих и колхозников Москвы и Московской области».
Немецкая авиация нанесла удар по штабам Западного и Резервного фронтов. Затем немецкие танки устремились к Вязьме, хотя в Генштабе Красной армии почему-то ожидали, что группа армий «Центр» будет наступать вдоль Минского шоссе. Немецкие войска нанесли удар севернее и южнее Вязьмы и окружили войска двух фронтов. В районе Брянска главные силы противника наступали значительно южнее города, а командование Брянского фронта сосредоточило свои войска вокруг самого города.
Роковые просчеты…
«Не были выполнены даже первоочередные инженерные работы, — пишет президент Академии военных наук генерал армии Махмут Гареев. — В тридцатых годах идеологи выдвинули лозунг, что траншейная система обороны — пережиток Первой мировой войны. Революционному солдату траншеи не нужны. И он должен был располагаться в одиночном окопе, в отрыве от других бойцов, куда без траншей и ходов сообщения в открытом поле, под обстрелом невозможно было попасть, подать пищу, боеприпасы».
Немецкие танковые группы прорвали советскую оборону с неожиданной легкостью, хотя войска Западного, Резервного и Брянского фронтов месяц стояли в обороне и должны были подготовиться к немецкому наступлению. В обороне войска действовали неудачно и неумело, растрачивая силы на постоянные попытки контрудара, невозможного в тех условиях. Но таков был приказ Ставки.
«Из этого видно, — отмечает генерал Махмут Гареев, — насколько пагубным может быть для войск обстоятельство, когда командиры, приученные действовать только по установкам сверху, боятся ответственности за самостоятельно принятые решения больше, чем противника».
Чему удивляться?
Уровень боевой подготовки перед войной упал. Ухудшилась дисциплина, командиры были растеряны, не могли навести порядок. Самым слабым местом оказалось моральное состояние армии. Репрессии и раскулачивание (а красноармейцы были в основном крестьянскими детьми) подорвали моральный дух Рабоче-крестьянской Красной армии. Видя, с каким подозрением власть относится к офицерам, и рядовые красноармейцы переставали подчиняться своим командирам: кто нами командует? А вдруг они тоже враги народа? Военные потеряли уверенность в себе. Никто не был застрахован от увольнения и ареста. Увеличилось число самоубийств, катастроф и аварий.
В 1940 году создали сорок с лишним новых военных училищ, вдвое увеличили количество слушателей академий — надо было пополнить комплект командиров. Но чистка Красной армии в первую очередь ударила по преподавательскому составу военных учебных заведений, по военной интеллигенции. Репрессировали примерно три тысячи военных преподавателей. Некому стало готовить молодых командиров.
Сталин вовремя не позволил войскам отойти и тем самым окончательно их погубил. Когда наконец к исходу 6 октября пришел запоздалый приказ Ставки, две армии Западного фронта, две армии Резервного фронта, соединения Брянского фронта, в общей сложности полмиллиона красноармейцев, уже попали в окружение западнее Вязьмы и погибли. Это была настоящая трагедия.
