Подвиг тридцатой батареи - Мусьяков Павел Ильич
Допросы с каждым днем становились короче, фашистский офицер злее. Он уже не угощал папиросами, и все чаще угрожающе кричал на пленного. Александеру все реже удавалось видеть кого-либо из товарищей по несчастью. Лейтенанта Белого куда-то угнали.
Однажды во дворе тюрьмы Александер повстречал знакомого офицера из морской пехоты. Он был в синяках и ссадинах. Его тоже били на допросах. Они обменялись парой фраз. В другой раз Александер встретил работницу хозяйственной части, она заплакала, увидев своего командира, и на душе у него стало немного полегче: значит, помнят его как хорошего человека.
Как-то вечером в камеру зашел пожилой человек в форме румынского капитана. По-русски говорил без акцента. Назвал только имя и отчество. Александер понял, что это русский белогвардеец. Привычными шаблонными фразами белогвардеец стал уговаривать Александера перейти на службу к немцам...
— И как не стыдно вам, русскому человеку, служить врагам России? Незавидную роль приняли вы на себя, господин... Владимир Осипович, и что же, много завербовали наших?
Белогвардеец замялся, но все же ответил, что мало, очень мало...
— Спасибо за честность, а все же сколько? Скажите, не бойтесь, я кляузничать не стану.
Румынский капитан устало провел рукой по щетке редких седых волос, подстриженных ежиком, и, оглядываясь на дверь, тихо ответил:
— Почти никого. Русские, черт возьми, остаются русскими...
— Благодарю за правильный ответ. А зачем же ко мне пришли? Хотя, впрочем, и за это спасибо. Хорошую весть вы мне принесли, капитан.
Трое суток после этого Александера никуда не вызывали, а потом привели уже к другому разведчику — офицеру полевой жандармерии. Тот стал кричать на него и попытался ударить. Александер развернулся, чтобы дать сдачи, но двое унтеров выскочили из-за портьеры и вывернули ему руки. Александер все терпел молча, стонал только во сне.
По ночам все чаще и чаще вспоминались близкие. Как-то теперь они? Здоровы ли ребятишки?
Александер перебирал в памяти последние дни боев и думал, что можно было драться еще лучше. Можно было нанести врагу больший урон. Здесь, в плену, яснее видны ошибки и промахи. Прорыв также можно было организовать лучше. Становилось горько и обидно, хотелось побыстрее выбраться отсюда. В голове возникали различные варианты побега. Но тюрьму охраняли строго. Один раз попытался затеряться в толпе пленных, но гитлеровцы уже хорошо знали в лицо командира Тридцатой. Избитого и голодного, его швырнули в камеру и объявили, что скоро будет суд.
Был суд или нет, никто точно не знает. Санитарка Дуся Резец видела, как выносили окровавленный труп командира Тридцатой, и сообщила об этом запиской в общую камеру. Никаких немецких документов о гибели Александера пока не найдено. Где он похоронен, тоже не установлено. Много безыменных могил разбросано вокруг лагерей военнопленных.
По-разному сложились судьбы остальных пленных. Кое-кто из политработников сумел спастись, скрыв от фашистов воинское звание и должность. Пленные батарейцы не выдавали товарищей. Враги не знали о том, что младший политрук Иван Павлык скрывается под другой фамилией. Никто не выдал и старшего механика Андриенко, члена партийного бюро батареи.
Позже некоторым из пленных удалось бежать из лагерей к партизанам, других освободили наши войска. Но каждый из них и в плену оставался советским гражданином. Не все выжили. В ходе работы над книгой выяснилось, что некоторые товарищи, числящиеся убитыми или без вести пропавшими, на самом деле живы, они вернулись из плена и продолжают работать. Один из политруков Приморской армии, дравшийся на батарее, в некоторых документах числился убитым при прорыве. Оказалось, что его, тяжело раненного, подобрали бойцы армейской части и отправили в госпиталь, откуда он был эвакуирован на Кавказ. Там политрук долго лечился и только год спустя, уже снова воюя с фашистами, случайно узнал, что он «убит». Пришлось писать заявление с просьбой исправить ошибку. Бывает на войне и такое.
Часть пленных батарейцев попала в Румынию, там они в лагере встретили краснофлотцев и старшин с лидера «Москва». В лагере создались подпольные группы для побега. Но далеко не всем удалось бежать. Дважды ловили Андриенко и возвращали в лагерь на более строгий режим. Несколько раз пытался бежать Кузьмин и в конце концов все же ушел к партизанам.
19. ДРУЗЬЯ И ВРАГИ ОБ ОБОРОНЕ СЕВАСТОПОЛЯ
Очень любопытно сейчас, двадцать лет спустя, посмотреть, что писала иностранная периодическая печать об обороне Севастополя. В ней много интересных оценок, нередко совершенно правильных. Даже пронемецкие газеты Турции не могли скрыть от своих читателей величия подвига севастопольцев.
«Коммунистический режим может иметь хорошие и плохие стороны, но нельзя отрицать, что он воспитал такую молодежь, которая, оказывая всестороннее жестокое сопротивление во много раз превосходящему по силам противнику, способна была показать чудеса», — писала турецкая газета «Тан» 3 июля 1942 года.
7 июля 1942 года, выступая в радиопередаче станции «Эхо Германии», полковник гитлеровской армии Колбиц заявил, что под Севастополем немцы «столкнулись с таким сопротивлением, какого еще не встречали на всем протяжении войны».
Совершенно естественно, что пресса союзных с нами государств давала еще более высокую оценку действиям севастопольцев. Английская газета «Дейли геральд» 4 июля 1942 года писала: «Севастополь — это имя, которое останется в сердцах свободных людей... Что бы ни случилось, советские войска заслуживают право на благодарность цивилизованного мира».
«Севастополь — это символ победы, — писала австралийская газета «Дейли телеграф». — Эпопея Севастополя будет навеки запечатлена на страницах русской военной истории».
«Г ероизм севастопольцев вызвал восхищение всего мира», — писала шведская газета «Г етеборгс хандельстиднинг» 2 июля 1942 года.
Другая шведская газета — «Социал-Демократен» — писала: «Во время осады русский солдат проявил все свои лучшие качества. Он сражался в самом критическом положении, в условиях самых невероятных трудностей, будучи воодушевлен верой в правоту своего дела».
Лондонская газета «Ивнинг стандарт» 4 июля 1942 года писала: «Долгие месяцы Севастополь стоял непреклонно и своим мужеством озарял все человечество... В Англии не должно быть ни одного человека, который мог бы сомневаться в способности английского народа последовать примеру Севастополя и продолжить его славу. Такой должна быть и наша борьба в эти суровые дни».
Но она такой не была: английская военно-морская база Сингапур, вооруженная гораздо лучше Севастополя и находившаяся в более выгодных природных условиях, была взята японцами в девять суток с потерями, в десятки раз меньшими, чем понесли немцы под Севастополем. Английский гарнизон в Сингапуре был больше севастопольского, у японцев же превосходства в силах почти не было.
Много хороших слов было сказано по адресу севастопольцев и американской печатью. Подвиг севастопольцев вселял уверенность в народы, борющиеся против фашизма. Об этом очень хорошо написала газета «Геральд»: «Севастопольская оборона — символ мужества. Она является доказательством того, что объединенные страны могут выиграть войну и выиграют ее».
Для большинства буржуазных политических и военных деятелей, публицистов и обозревателей такой героизм и упорство были совершенно непонятны. Поэтому не случайно газета «Вест Лондон обсервер» еще 12 декабря 1941 года писала: «Блестящее сопротивление, оказанное русскими, должно быть сильным ударом для военных специалистов не только Германии, но и других стран... Мы были удивлены русским сопротивлением потому, что мы не знали фактов, так как в течение последних двадцати лет пресса нашей страны давала ложные представления о России. Не было популярным говорить правду о прогрессе коммунизма».
Г ероизм севастопольцев поломал фашистские планы летнего наступления в 1942 году. Одиннадцать дивизий, скованных под Севастополем, предназначались для летнего наступления. Но в результате огромных потерь, понесенных на подступах к городу, армия Манштейна после пополнения людьми и техникой смогла перейти к активным действиям только глубокой осенью 1942 года. Борьба под Севастополем обошлась фашистам в триста тысяч человек. Заняв развалины города, они не нашли там ни жилья для своего гарнизона, ни базы для ремонта судов и размещения складов. Гитлеровская пропаганда много шумела о победе, был введен специальный нагрудный знак за взятие города. Многие тысячи солдат и офицеров получили кресты и медали, но еще больше немцев осталось в земле.
