Александр Бобров - Брусиловский прорыв

26 мая Алексеев доложил царю: «Содержание этих переговоров указывает на растерянность высшего итальянского командования и отсутствие готовности, прежде всего в своих средствах искать выхода из создавшегося положения, несмотря на то, что и в настоящее время превосходство сил остается на его стороне. Только немедленный переход в наступление русской армии считается единственным средством изменить положение». Алексеев сообщал, что он попросил командующих фронтами ускорить операцию. Брусилов согласился начать ее 4 июня. Алексеев добавил, что он одобрил намерение Брусилова, но «выполнение немедленной атаки, согласно настоянию итальянской главной квартиры, неподготовленное и, при неустранимой нашей бедности в снарядах тяжелой артиллерии, производимое только во имя отвлечения внимания и сил австрийцев от итальянской армии, не обещает успеха. Такое действие поведет только к расстройству нашего плана во всем его объеме».

Николай II 31 мая телеграфирует итальянскому королю, что 4 июня Юго-западный фронт ранее установленного срока двинется на австрийцев. «Я решил предпринять это изолированное наступление с целью оказать помощь храбрым итальянским войскам и во внимание к твоей просьбе».

Подготовка наступления была неизбежно скомкана. Что мог противопоставить Брусилов пессимизму Ставки и одновременно требованиям быстрее атаковать австрийцев?

Но если от пространной беллетристики, которая образно передаёт сложность обстановки и морального состояния верхов, перейти к более сухому и объективному повествованию, следует бросить взор на общее положение воюющих стран и армий в 1916 году. Это важно ещё и потому, что, в отличие от Отечественной войны 1812 года и Великой Отечественной войны первого, самого тяжкого периода, объединённому агрессору противостояла не только Россия (Восточный фронт), но и реально существовал мощный Западный фронт. Так что летом решающего года на театрах боевых действий мировой войны происходило множество сражений, но тем не менее главной осталась победоносная, наступательная операция войск Юго-западного фронта под командованием генерала от кавалерии георгиевского кавалера А.А. Брусилова. И это несмотря на то, что продолжались кровопролитные бои под Верденом, втянувшие в свою орбиту сотни тысяч солдат противоборствующих сторон, невзирая на полномасштабное наступление англофранцузских войск на реке Сомма.

Итак, минула тяжелая зима 1915/16 года. Весной 16-го кризис снабжения русской армии был преодолен. Не хватало только тяжелой артиллерии, ее производство отечественные заводы еще не освоили. Но трехдюймовок выпускалось достаточно, на всех фронтах изношенные орудия заменили новыми. А снаряды шли сплошным потоком, на ящиках рабочие писали: «Бей, не жалей!» Для повышения темпа огня батареи обучались стрельбе не по отмашкам офицеров, а «по огню» — наводчики держатся за шнуры, глядя друг на друга, и бьют дружной очередью вслед за правофланговым орудием. Пулеметов стало в 2–3 раза больше, чем в начале войны. В массовых количествах поступали гранаты, в полках стали формировать отряды гренадеров, мастерски владеющих этим оружием. Появились на фронте 90-мм бомбометы, ранцевые огнеметы, ружейные гранатометы, броневики, дымовые шашки, химические снаряды. Об успехах русской науки и промышленности говорит хотя бы тот факт, что всего через год после первых немецких газовых атак весьма эффективным угольным противогазом профессора Зелинского были уже снабжены не только все бойцы на передовой, но даже все лошади. (Французы вплоть до 1917 года пользовались подручными средствами: ватно-марлевыми повязками, кострами перед окопами.) В апреле 16-го британский атташе Нокс с удивлением писал: «Русское военное положение улучшилось так, как того не смел бы предсказать ни один иностранный наблюдатель в дни отступлений прошлого года». И солдаты повеселели: дескать, в таких условиях воевать можно!

Произошли изменения и в командном составе. В своих мемуарах Брусилов даёт спокойную и в общем-то доброжелательную оценку своих прямых командиров: «Главнокомандующим армиями Юго-западного фронта, в состав которого вошла и моя 8-я армия, был назначен командующий войсками Киевского военного округа генерал-адъютант Н.И. Иванов. Это был человек вполне преданный своему долгу, любивший военное дело, но в высшей степени узкий в своих взглядах, нерешительный, крайне мелочный и, в общем, бестолковый, хотя и чрезвычайно самолюбивый. Он был одним из участников несчастной японской кампании, и думаю, что постоянные неудачи этой войны влияли на него и заставляли его непрерывно сомневаться и пугаться зря, так что даже при вполне благоприятной обстановке он постоянно опасался разгрома и всяких несчастий.

Начальником его штаба в начале кампании был М.В. Алексеев, человек очень умный, быстро схватывающий обстановку, отличный стратег. Его главный недостаток состоял в нерешительности и мягкости характера. При твердом главнокомандующем эти недостатки не составляли бы беды, но при колеблющемся и бестолковом Иванове это представляло большую угрозу для хорошего ведения дела на Юго-западном фронте».

В марте 1916-го был наконец-то снят главнокомандующий Юго-западным фронтом Иванов, который и в глазах Верховного командования подтвердил характеристику Брусилова. Убрали его деликатно, придумав почетную и бездельную должность «советника» при Ставке (где он оказался востребованным лишь единожды — в марте 17-го ему поручили подавление революции в Петрограде. И он, конечно же, не справился). С 17 марта 1916 года Брусилов назначается главнокомандующим Юго-западного фронта.

Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А.И. Спиридович в своей книге «Великая Война и Февральская Революция 1914–1917 гг.» не без симпатии к Брусилову, писал об этом: «19 марта государь вернулся в Царское Село и пробыл там неделю. Затем выехал на фронт. Ехали на Юго-Западный фронт. Злободневною темою разговоров было смещение Главнокомандующего того фронта генерала Иванова. Его не любил Алексеев. Ставка не была им довольна. Государь подписал рескрипт Иванову и назначил его состоять при своей особе. Старик брюзжал, что он устал плакать от обиды. А позже болтал, что будто бы Алексеев объяснил ему его смещение желанием Императрицы и Распутина. Это была очередная глупейшая сплетня. Кто выдумал ее, трудно сказать. Главнокомандующим Юго-западного фронта был назначен генерал-адъютант Брусилов, которого Алексеев тоже не любил.

Но Брусилов пользовался популярностью среди войск и показал себя выдающимся вождем. В противоположность Иванову, боявшемуся движения вперед, Брусилов горел наступлением… 28 марта государь прибыл в Каменец-Подольск. Встречали почетный караул и Брусилов. Последний имел доклад у государя. Ему оказывали особое внимание. Он держался красиво и независимо. Война набивает цену генералам, особенно в их собственных глазах…»

Оставим на совести жандарма недоумение по поводу сплетен о влиянии Распутина и императрицы — они роем носились над салонами, земствами и передовой. Ну и последнюю фразу, раскрывающую всю разницу между тыловым и боевым генералами. При чём тут самоощущение? Просто новая должность до известной степени развязывала Брусилову руки, предоставляла инициативу, потому что он терпеть не мог неопределенности, безволия в осуществлении планов. Он не раз вспоминал и осуждал странное начало войны: «Должен оговориться, что с начала войны я никак не мог узнать плана кампании. Когда я занимал должность помощника командующего войсками Варшавского военного округа, выработанный в то время план войны с Германией и Австро-Венгрией мне был известен; он был строго оборонительный и во многих отношениях, по моему мнению, был составлен неудачно. Он и не был применен в действительности, а по создавшейся обстановке мы начали наступательную кампанию, которую не подготовили. В чем же заключался наш новый план войны, представляло для меня полную тайну, которой не знал, по-видимому, и главнокомандующий фронтом. Легко может статься, что и никакого нового плана войны создано не было, и действовали лишь случайными задачами, которые определялись обстановкой». Так что нескончаемые обвинения высшего советского командования в полной неготовности к войне в 41-м выглядят на этом фоне сознательной клеветой, хотя провалов и стратегических ошибок было впрямь много. Но тут — не было даже планов, и Брусилов решил сполна воспользоваться самостоятельностью хотя бы в полосе своего фронта на 550 км. Бесхребетное Верховное командование несколько ослабило свое давление на него; правда, окружение царя по-прежнему не любило Брусилова и опасалось роста его популярности. Для придворной свиты генерал без княжеского, графского или баронского титула, без протекций и связей, без академического значка оставался «выскочкой» и «берейтором». Но теперь в руках Брусилова сосредоточились крупные воинские силы, дававшие ему возможность ставить и разрешать большие задачи.