Владимир Врубель - Адмиралы Бутаковы — флотская слава России
Незаметно подходило время обеда, и проголодавшихся кадетов отправляли в Столовый зал. В тот день играл оркестр. В обычные дни слушали музыку два раза в неделю. Перед обедом все хором пели молитву. Председательствовал за столом унтер-офицер из кадетов. Он разливал по тарелкам суп и раскладывал порции мяса На каждом столе стояли по два больших серебряных кубка с квасом. Эти кубки были захвачены в морском сражении со шведами и пожалованы Морскому корпусу Екатериной II. После первых восторженных впечатлений начиналась проза жизни. Вставали в шесть тридцать. Поднимали резким сигналом трубы или боем барабана Было ещё темно и холодно, печи, отапливавшие ротные помещения, за ночь остывали, и утром зуб на зуб не попадал. Умывались ледяной водой из умывальников с сосками, потом пятнадцать минут — зарядка и построение. Дежурный унтер-офицер торопливо бубнил молитву, и шли в Столовый зал пить чай, к которому полагалась сайка или французская булка. Несмотря на строгий запрет, очень любили принести с собой половину булки в ротное помещение и поджарить её там в печи.
Уроки начинались в восемь часов и продолжались после обеда. Помимо наук были занятия строем и танцами. В один из приездов царя случилась забавная ситуация: шедший впереди всех офицер открывал дверь и громко называл помещение, в которое входили царь и свита. Открыв двери одного из них, офицер объявил: «Танцевальный класс». А там шёл урок закона Божия, танцы в тот день отменили. Царь, посмотрев на окаменевшего от неожиданности попа в длинной рясе, ухмыльнулся: «Это и по учителю заметно». Повседневной формой кадетов были брюки с зашитыми карманами, чтобы отучить подростков держать руки в карманах, и синие фланелевые рубахи. За провинности надевали серую куртку. Такое наказание считалось позорным. Жестоко преследовалось курение — опасались пожара. Крузенштерн берёг казённую копейку и приучал к этому своих воспитанников. При выпуске из корпуса с новоиспечённого мичмана высчитывали даже деньги, затраченные на покупку розог. В корпусе заставляли платить за малейший причинённый ущерб. Алексей Иванович Бутаков вспоминал: «В корпусе приходится за всё платить, за платок, который потерян, за стекло или стакан, который разбил, если не хочешь, чтобы посадили за особенный стол на хлеб и воду, т.е. исключили из порции, чтоб ценой кадетской пищи заплатить за испорченную вещь, а кадетский желудок готов обедать три раза в день, да столько же ужинать».
Несмотря на жестокость воспитания, среди кадетов в период директорства Крузенштерна превыше всего ценились верность родине, отвага, самоотверженность. Глубоко презирались обман, фискальство, лесть, трусость и жадность. В город отпускали в выходные дни в зависимости от полученных баллов за учёбу и поведение. Когда наступало лето, младшие разъезжались по домам, а старшие отправлялись в плавание. Морская практика начиналась с выполнения обязанностей матросов. Матросы на кораблях обращались к кадетам — «барин». Воин Андреевич Римский-Корсаков вспоминал: «На неуклюжих, но довольно удобно устроенных для кадетского жилья фрегатах мы ели деревянными ложками из общей миски поартельно, а солонину и говядину без ножей и вилок, и право, не вздыхали о корпусном зале. Спали мы отлично в наших койках, всякий свою сам связывал; и хорошо, гладко закатывать койку, делать ей красивые головки, было предметом чванства у многих». Чай пили из оловянных мисок, черпая его, как суп, ложками. Иногда в корпусе проводились балы. Они были событием, к которому тщательно готовились. Из Столового зала всё убирали. Собиралось до пяти тысяч человек. В тот вечер открывали для посещения комнаты Морского музея. Посетители с любопытством рассматривали модели судов, машин, коллекции, привезённые из дальних стран. В ротных помещениях открывали для гостей и воспитанников чайные буфеты. В зале было жарко и душно. Горели восемь огромных газовых люстр и множество свечей, к тому же шло тепло и от печей. Дамы и барышни постоянно обмахивались веерами. Не хочу вдаваться в детали, но атмосфера была не такая, как в фильме Бондарчука на первом балу Натальи Ильиничны Ростовой.
В дни продолжительных праздников для кадет арендовали ложи в театре, многие любили русские оперу и балет. Увлекались и коньками. Каток устраивали во дворе и напротив корпуса, на Неве. Его ограждали срубленными ёлками. Стараниями Крузенштерна в Морском корпусе создали большую библиотеку, физический кабинет, астрономическую обсерваторию. Проходили годы учения. Наступало время выпуска. В Столовом зале оркестр играл церемониальный марш, строился весь выпуск. После официальной церемонии и поздравлений, вручений почётных подарков лучшим выпускникам, мичманы садились за стол. У каждого прибора лежала коробка конфет. Почётные гости сидели отдельно. Затем следовала молитва, и после неё на середину зала в последний раз выходили фельдфебели и унтер-офицеры, по судовому обычаю свистели в серебряные дудки, висевшие у них на цепях на груди: «К вину и обедать». Все приступали к последней трапезе в стенах альма-матер. Праздничный обед состоял из четырёх блюд. Непременно присутствовал гусь с яблоками. Произносились тосты. Начиналась взрослая жизнь. Четыре года кадеты шли одной дорогой, а дальше их пути расходились. Но память о проведенных вместе годах и о человеке, служившем всем примером, сохранялась навсегда, а кадетская дружба оказывалась самой крепкой.
В 1873 году Ивану Фёдоровичу Крузенштерну в торжественной обстановке открыли памятник. Памятник стоял спокойно до наших дней, не считая того, что в смутные времена воровали кортик у бронзовой фигуры. После революции 1917 года в здании Морского корпуса находилось Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. С 2001 года старейшее высшее учебное заведение носит название «Морской корпус Петра Великого — Санкт-Петербургский военно-морской институт». В последние годы появилась традиция, пытаются убедить, что она старинная. Но это ложь. В день выпуска выпускники напяливают на памятник полосатую тряпку, сшитую из тельняшек. Может быть, у кого-нибудь это и вызывает слезу умиления, но у автора, самого бывшего морского офицера, вид вскарабкавшихся на памятник подвыпивших молодых людей в расстёгнутых до пупа офицерских рубашках с погонами симпатии не вызывает. С памятником связана и анекдотическая давняя история, когда некий курсант представился одной не в меру наивной и доверчивой девушке Ваней Крузенштерном Когда девушка пришла на проходную искать пропавшего кавалера, дежурный подвёл её к бронзовому Ивану Крузенштерну. На одном курсе с отцом автора этой книги учился замечательный поэт Алексей Алексеевич Лебедев. Он погиб во время войны на подводной лодке. Лебедев написал по этому поводу стихотворение, заканчивающееся так:
Стоит пред скорбною девицейВидавший сотни непогод,Высокий и бронзоволицыйВеликий русский мореход.И говорит с улыбкой Клава:«Столетие прошло, как дым,Но прежде странствия и славыВы, штурман были молодым,Бывали с теми и другимиИ действовали напрямик,Своё не забывая имя,Как ваш забывчивый двойник».
Но вернёмся к нашему герою. Гардемарин, выпущенный из Морского корпуса, после окончательного расчёта с «альма-матер» знал, что денег нет и не будет несколько месяцев. Чтобы не умереть с голода, закладывали саблю, мундир, кортик, часы — словом, всё, за что можно было получить у ростовщика или в ломбарде деньги. Жили на 30 рублей четыре месяца до выдачи очередной годовой трети жалованья. В те времена каждый месяц жалованье не выдавалось.
Квартиры снимали самые дешёвые, на чердаках и в подвалах. По будням вместо чая заваривали ромашку, обедали через день. Дома в преферанс играли по одной сотой копейки. Все были в долгах как в шелках. Чтобы как-то помогать друг другу, создавали особые суммы, что-то вроде «чёрных касс» советского времени, из которых офицеры могли брать деньги в долг. Младший офицер, на жалованье, которое он получал, достойно содержать семью не мог, потому и женились, как правило, к сорока годам. Зато офицерскому составу вдалбливалась в голову его особая почётная роль в государстве и подчёркивалась иллюзия близости к высшей власти, о которой уже упоминалось. В общем, что-то вроде приёма в Кремле по случаю окончания высших военно-учебных заведений, что было заведено ещё в советское время. Это действовало. Преданность царю у подавляющего числа морских офицеров в первой половине девятнадцатого века была несомненной. Но только до той поры, пока в России не стал бурно развиваться капитализм. Понятно, что голодные кадеты очень быстро вспоминали всех своих близких и дальних родственников, живших в Петербурге, и с охотой их навещали.
Алексей ходил в гости к родному дяде, Александру Николаевичу, с главной целью поесть, а заодно и выпросить гривенник. Тот служил на неплохой должности в Морском министерстве. Дядя большой щедростью не отличался, но всё-таки помнил, что и он сам когда-то окончил Морской корпус, а потому после непременной нотации деньги всегда давал. Хрке, если в тот момент внезапно появлялась тётка, Александра Ивановна, дама с довольно тяжелым характером. Она «…переберёт в длинной проповеди все старые закорпусные, корпусные, настоящие и мнимые грехи, и при всех кадетах», а денег не даст и мужу не разрешит. Ничего не поделаешь, женщины в таких вопросах часто более жёсткие, чем мужчины. К тому же дядя, боевой офицер, не боялся неприятеля, но побаивался свою жену. Учился Алексей неплохо, числился в первой десятке по успеваемости. Но лучше всех на его курсе занимался Николай Краббе. Впоследствии судьбы всех братьев Бутаковых, так или иначе, окажутся связанными с этим человеком Звание мичмана Алексею Бутакову присвоили 21 декабря 1832 года.
