Ярослав Бутаков - Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии
Ясно, что понять и принять описанное явление сложнее, чем скопом обвинить десятки миллионов русских рабочих и крестьян 1917 г. в «предательстве национальных интересов». Уже сама эта формулировка абсурдна: получается, что большинство нации предало свои собственные интересы?! Еще труднее для многих будет принять такой факт, что внешний враг раньше всего перестал представляться опасным тому меньшинству нации, которое в 1917 г. на каждом углу не переставая вещало про свой патриотизм и костерило на чем свет стоит большевиков как «предателей Отечества». Как мы явственно увидим из дальнейшего, этой части населения было свойственно восприятие большинства русского народа как врага, более страшного для России (ее России!), чем немцы.
Армия в шоке
«Войска были ошеломлены — трудно определить другим словом первое впечатление, которое произвело опубликование манифестов. Ни радости, ни горя. Тихое, сосредоточенное молчание. Так встретили полки 14-й и 15-й дивизий весть об отречении своего императора. И только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы»{87} — так описывает восприятие Февральской революции на фронте будущий вождь Белого движения, а тогда всего лишь командир 8-го армейского корпуса Антон Деникин. Примерно так же, по свидетельствам очевидцев, полки русской гвардии больше ста лет назад восприняли весть о смерти «от удара» государя Павла I…
Но не везде в вооруженных силах смена власти прошла так спокойно. Убийства «старорежимных» командиров, наиболее одиозных в глазах массы рядовых, начались в февральско-мартовские дни 1917 г. Так, в Кронштадте были убиты командующий Балтийским флотом вице-адмирал А.И. Непенин и немало офицеров чинами пониже. «Группа матросов вела капитана 1-го ранга Степанова, за которым, кстати, “ничего плохого не числилось”, в тюрьму. “Куча разъяренных баб [работниц Кронштадтского порта. — Я.Б.], угорелых от крови и убийства”, с воплями “Бей его! Одним меньше будет! “ в минуту “растерзала совсем им незнакомого, не сделавшего им ни малейшего зла” офицера»{88}. Случаев такого рода, происходивших с самых первых дней Февральской революции, в литературе описано предостаточно, поэтому не будем на них долго останавливаться. Отметим лишь, что никакой специфически большевистской агитации в то время в войсках еще не было.
В февральско-мартовские дни 1917 г. сложились два крупных политических лагеря русской революции. В первый лагерь, главным органом которого было Временное правительство, объединялись те, кош тогда называли «цензовыми элементами», а в просторечии «буржуями». Фактически единственной партией «цензовой общественности» в то время стали кадеты, после Февраля вобравшие в себя многие более правые группы. Второй лагерь, организованный в Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, стихийно возникших во время Февральской революции, включал в себя различные социалистические партии, перечисленные нами в предыдущей главе. Этот лагерь, ввиду его монопольного положения в большинстве возникших после Февраля классовых организаций трудящихся, часто называл себя «революционной демократией».
Наличие двух лагерей не противоречит тому, что мы выше писали о надпартийной масонской организации. В условиях, когда на арену политики вышли широкие народные массы, для соцпартий, позиционировавших себя защитниками народных интересов, было бы самоубийством совсем игнорировать чаяния трудящихся классов. Фактор совместной борьбы против самодержавия, сплачивавший либералов и радикалов, исчез, и противоречия между ними стали играть первостепенную роль. Впоследствии эти два лагеря снова сблизятся между собой, но уже на почве борьбы против большевиков. Большевики же первое время после Февраля составляли незначительную левую группу «революционной демократии».
1 марта 1917 г. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов выпустил «приказ № 1», который, как многие до сих пор считают, положил начало разложению армии. Приказ этот предписывал частям столичного гарнизона избирать солдатские комитеты для контроля над своими командирами; выдавать оружие только по распоряжению этих комитетов; устанавливал подчинение частей гарнизона Совету; отменял отдание чести вне строя и титулование офицеров «их благородиями» и т.п. Представляется более верной точка зрения тех историков, которые считают, что данный приказ вовсе не дал старт расшатыванию воинской субординации, а «лишь узаконил случившееся»{89}. 5 марта петросовст выпустил «приказ №2», который «разъяснял» положения «приказа № 1» в том духе, что из него отнюдь не следует принцип выборности командиров. Дело в том, что многие части петроградского гарнизона под шумок революционных дней поспешили де-факто сместить неугодное начальство. Отсюда явствует, что стремление к коренному изменению армейских и флотских порядков присутствовало в солдатской и матросской среде помимо всякой агитации.
Будущий прославленный Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, бывший в то время унтер-офицером в запасном полку, дислоцировавшемся в Харьковской губернии, вспоминал, как происходила у них Февральская революция. По его рассказу выходит, что уже 27 февраля, когда еще был неясен исход восстания в самом Петрограде, в их полку уже устанавливались новые порядки. Данное свидетельство, конечно же, не заслуживает доверия в плане даты и некоторых эпизодов, но главное в нем вполне правдоподобно. Некие революционеры вышли к строю, зачитали приказ и предложили солдатам избрать комитет. Так происходило повсеместно в России в те дни. Верно то, что в подавляющем большинстве воинских частей новые порядки, отвергающие старую дисциплину, вводились приказом сверху. Но также верно и то, что масса рядовых оказалась в психологическом отношении вполне готова эти новые порядки встретить на «ура!».
Введение новых уставных порядков в вооруженных силах стало одним из главных полей, на которых развернулась политическая борьба двух лагерей первого этапа русской революции — либерального и «умеренно»-социалистического). Второму лагерю было важно утвердить свое влияние в солдатской и матросской среде, и сделать это он мог только уничтожением старой дисциплины и традиционной власти командиров. Необходимо было противопоставить последним массу рядовых, чтобы командиры охотнее приняли правительственных комиссаров, назначенных для политического контроля над армией и командным составом. Пока власть над воинскими частями находилась в руках «старорежимного» офицерства, «умеренные» социалисты оставались без таких важных инструментов политической борьбы, как армия и флот. Институт комиссаров Временного правительства вкупе с выборными армейскими и флотскими комитетами должен был предоставить вооруженные силы в распоряжение «революционной демократии». Таков был внутриполитический замысел, перед которым отступали на второй план все соображения об обороноспособности Отечества. И снова подчеркнем, что все это происходило еще до того, как на арену борьбы за власть смогли решительно выступить большевики.
Результатом успешной борьбы «революционной демократии» за влияние на армию стало издание «Декларации прав солдата», повсеместное введение (по образцу петроградского гарнизона) выборных армейских и флотских комитетов и учреждение института правительственных комиссаров в войсках. Неприятие этих новшеств военным и морским министром первого состава Временного правительства — А.И. Гучковым — стало одной из причин его отставки, последовавшей 2 мая 1917 г. Эсер А.Ф. Керенский, ставший во втором — «коалиционном» (см. ниже) — составе Временного правительства военным и морским министром, приказом от 9 мая ввел в действие упомянутую Декларацию. «Но содержание ее, — признается П.Н. Милюков, — было введено в жизнь еще ранее, фактически»{90}.
«Декларация прав солдата» провозглашала равенство всех военнослужащих армии и флота, независимо от звания, в гражданских и политических правах между собой и с остальными гражданами. Офицерам, солдатам и матросам разрешалось состоять в политических партиях и общественных организациях, вести пропаганду и агитацию. Декларация запрещала телесные и вообще вредные для здоровья и унизительные наказания, подчеркивала, что «взаимоотношения военнослужащих должны основываться при строгом соблюдении воинской дисциплины, на чувстве достоинства граждан свободной России, и на взаимном доверии, уважении и вежливости». В ней, кроме пункта, отменявшего обязательное отдание чести и вводившего «взаимное добровольное приветствие», трудно найти что-либо другое, серьезно разрушавшее дисциплину в войсках, если только не учитывать условий момента, в который Декларация появилась на свет.
Керенский учредил также посты правительственных комиссаров при каждой полевой армии, при каждом фронте, при штабе Ставки ВГК, а также на Балтийском и Черноморском военных флотах. Так в ходе войны начался либеральный эксперимент над российскими вооруженными силами.
