Горы дышат огнем - Веселин Андреев

Позже я узнал, что в Испании Митре первым поднимался в атаку, вынес с поля боя раненого командира, трое суток просидел в засаде без хлеба и воды. После побега из французского концлагеря вплавь преодолел большое расстояние по морю, но его поймали и потом еще трижды ловили при попытке к бегству... А сколько еще было такого, чего мы никогда не узнаем ни о нем, ни о множестве других погибших! Только ли в конспирации здесь дело?

— Слушай, Митре, оставь ты свои торты! Ими ты нас все равно не накормишь, а вот раздобыть бы немного муки, хотя бы кукурузной! Хватит уж этой картошки...

Я не помню, в какой день это было сказано. Первые дни моего пребывания в отряде слились для меня в один. Я хорошо помню человека, которому принадлежат эти слова — бай Станьо.

Бай Станьо... Он здесь не один. С ним Цвета, его дочь. Здесь и Страхил, его сын. Бабушка Кула, его жена, в тюрьме. Дома у него никого не осталось. Мне известно все, что потом случилось, но зачем спешить? Как рассказать об этом? Для этого надо написать целую книгу, новую «Несчастную семью»[36] .

Подробности о нем я узнаю позже. Бай Станьо — образованный сельский коммунист (в партии он состоял еще в те годы, когда я только родился; за оружие взялся в 1923 году). Вопреки проискам сельской реакции, он стал первым общинным советником от Рабочей партии[37] в Литакове. Пользовался большим авторитетом и любовью, руководил борьбой крестьян против жестоких старост за укрепление кооперации и читалища[38], за создание организации взаимопомощи. Он умел предотвращать исключение учеников-ремсистов из школ, а в случае необходимости выходил сам с топором в руке и не позволял старосте арестовывать своих товарищей.

Не удивительно поэтому, что он стал одним из лучших ятаков отряда. Более того, в его овчарне в горах долгое время скрывались наши первые партизаны. О том, как они впервые пришли к бай Станьо, мне рассказывал Васо, политкомиссар. Бабушка Кула плакала и дрожала: она думала, что партизаны — бородатые и страшные. Бай Станьо говорил ей: «Эй, Кула, обернись, посмотри, каких молодцов я тебе привел!»

А Лазар рассказывал по-другому:

«Бабушка Кула выпрямилась, пригладила рукой волосы:

— Миленькие... Что сейчас думают о вас ваши матушки? — И, как каждая мать: — Идите, обогрейтесь, покушайте».

Видимо, было и то и другое, только в разное время.

Васо рассказывал и о другом случае. Сосед, у которого пропали ягнята, как-то забрел в овчарню бай Станьо и застыл в изумлении.

«Ну, а теперь иди и расскажи, каких ягнят ты у меня видел!» — спокойно сказал ему бай Станьо, но так, что Цветану не понадобилось расстегивать кобуру маузера, а Митре — бросать гранату.

В июле 1943 года одиннадцать бойцов отряда имени Бойчо Огнянова под командованием Ивана Белого остановились как-то в Литаковских горах. Бай Станьо и его дочь Цветанка принесли им винтовку, мясо, баницу[39], вишни... На следующий день кто-то предал партизан. На посту стояла Сашка, наша Сашка. Тогда я впервые услышал о ней. Тихая, милая, она все время помогала бай Станьо. Меня и теперь приводит в волнение одно упоминание ее имени... Молодец, она сохранила спокойствие, когда пуля попала в приклад ее винтовки, и, сколько могла, задержала полицейских и предупредила товарищей. Чета ушла, лишь одна партизанка, Надка, отстала и попала в тюрьму.

Бай Станьо давно уже был под подозрением. Теперь кольцо вокруг него стало сжиматься. Когда староста вызвал его в общинное управление, бай Станьо все отрицал. Он знал самое главное: нельзя сдаваться, потому что он ждал связного из отряда.

События развернулись, как в приключенческом романе. Их захватили врасплох, когда они стоговали сено недалеко от овчарни. Когда показались два полицейских, полевой сторож и вооруженный школьный сторож, сын бай Станьо побежал. Один из полицейских — за ним. Страхил успел взять в овчарне свой пистолет и погнался за полицейским... Трое схватили бай Станьо, бабушку Кулу и их дочь. Однако Страхил успел добежать до одной из наших групп, стоявшей недалеко на дневке. Командир отряда бай Цветан поднял ребят, перехватил конвой, и победители оказались пленниками. Бай Станьо, Страхил, Цвета ушли к партизанам. Один из полицейских остался на горе: своими злодеяниями он сам предопределил свою судьбу.

Бай Станьо, человечный, еще не разгневанный бай Станьо, предложил простить полевого сторожа и школьного сторожа: это, мол, хорошие, бедные люди; человек сам не знает, когда допускает ошибку; жизнь, мол, покажет, кто прав... Партизаны колебались, но очень уж соблазнительным казалось превратить представителей власти в партизан, и задержанным сделали такое предложение. Побоявшись, вероятно, разделить судьбу полицейского, они согласились. Полевой сторож убежал через месяц. Он не выдал партизан и перестал служить фашистам. Школьный сторож дезертировал через пятнадцать дней и, чтобы «искупить вину», стал служить полицейским и мучить людей. Запомните его имя — Димитр Кеса. Мы еще встретимся с ним не раз, хотя встречи эти весьма неприятны.

Не ушла в горы только бабушка Кула. Она не решилась вести лесную жизнь. Или ей не хватило духу оставить сельский дом? Некоторые оказываются на это неспособны. Может быть и так, хотя у нее нашлись силы вынести более тяжкие испытания. Вот выдержки из ее рассказа перед народным судом, где убийцы не смели поднять на нее глаза:

«В тот вечер я осталась одна. Мне было страшно, и я пошла спать в другую овчарню, рядом с нашей. Вскоре туда пришло много солдат, и с ними Нако Банда, Мирабо, Симеон Ташов и староста Начо... Мирабо и Начо ударили меня. Я заплакала. Тогда меня ударил и Симеон: «Замолчи, мерзавка, хватит реветь». (Нако — агент; Мирабо — полицейский начальник в Ботевграде.)

На бабушку Кулу обрушились с руганью, обыскали дом, а утром вместе с двумя коммунистами — Илией Шоповым и Ангелом Христовым — погнали в Ботевград.

«Нас связали одной большой веревкой, я была в середине. Меня ругали, называли мерзавкой. На шею мне повесили буханку хлеба, чтобы я сильнее ощущала голод. Когда мы пришли в околийское управление, Найден Маринов из села Врачеш и Марин Петров Марков из Ботевграда начали нас избивать винтовками. Илию и Ангела избили до бесчувствия, а потом начали бить меня. Били до тех пор, пока