Борис Галенин - Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II
Храбрость Рожественского неоспорима, а честность видна из следующего. Ознакомившись с моей запиской и занимая еще должность Начальника Штаба, он представил Бирилеву свои возражения[47], но одновременно указал Министру, что проект мой заслуживает полного одобрения. По его же просьбе мне были казной возмещены 50 руб. расходов по напечатанию записки и дано в награду сверх того 150 руб. Несмотря на это Министр до записки моей не прикасался, и она в красной папке пролежала Декабрь и Январь на столе на видном месте. В конце Февраля по вторичному настоянию Рожественского Бирилев, наконец, собрал у себя совещание для обсуждения моей записки…
Идя на совещание, я заготовил список офицеров, которых нужно взять в Штаб, и другой список — тех, которых я считал вредным оставлять в Штабе… Так как Бирилев мог прочесть громко мои списки, я на этот случай имел при себе прошение об отставке[48]. На совещании кроме Бирилева и Рожественского все говорили против, выставляя предлогом преждевременности ломки штаба неокончание дел (?) после войны… Присутствовавшие пожирали меня ненавистными глазами, предчувствуя себя в списках изгнанников.
Только Рожественский с усмешкой посматривал на меня…
Заседание, длившееся три часа, окончилось в полночь тем, что Министр категорически приказал Вирениусу доложить не позже как через неделю, как приступить практически к исполнению моего проекта; на прощание Бирилев благодарил меня и сказал: “Редко читал столь дельную записку”».
Далее Щеглов говорит, что вслед за этими словами Министра один из присутствовавших адмиралов попросил Бирилева наказать лейтенанта, так как Щеглов позволил в своей записке опорочить его и его честных сотрудников. Но не успел адмирал сказать это, «как на него обрушился Рожественский.
— Нет, позвольте, — сказал Рожественский, — не Вас, а меня изругал Щеглов, а Вас он даже в одном месте похвалил.
Бирилев тоже встал на мою сторону. Я, видя, что партия выиграна, сказал, что веря в свою правоту, я заготовил даже прошение об отставке, которое и показал.
— Небось, в начале прошения нам-то не показывал, — сказал Рожественский. Этою шуткою закончилось совещание…»
Так что по большому счету именно адмиралу Рожественскому Россия обязана тем, что Морской Генеральный Штаб стал функционировать уже в 1906 году.
В Первую мировую
Результаты же деятельности Генмора по подготовке к новой войне русского флота, уничтоженного и с трудом восстанавливаемого под единодушные протесты передовой общественности, были таковы, что в 1915 году однотипный «Князю Суворову» эскадренный броненосец «Слава» сорвал захват Рижского залива германской армией, поддержанной линейными кораблями — в том числе и дредноутами типа «Нассау» — кайзеровского флота.
В октябре же 1917 года пока еще русский, хотя, увы, уже не Императорский, флот смог противостать в ходе Моонзундской операции подавляющим силам германского дредноутного флота, имея в активе, кроме той же «Славы», порт-артурский «Цесаревич», именуемый после февраля 1917 года непонятно за какие грехи[49] ментовским обращением «Гражданин», да эсминцы типа «Новик».
В каком-то смысле Моонзунд — анти-Цусима старого русского флота. Офицеры, прошедшие Порт-Артур и Цусиму, просто не умели проигрывать морские сражения. Как лучшие в мире профессионалы. Но с ними быстро покончили.
Крестный отец
Именно «Новики» — такие же лучшие в мире эсминцы, как были лучшими в мире командовавшие ими флагманы и офицеры, такие как царские адмиралы Колчак и Старк и будущий блестящий советский адмирал Исаков, — вписали самые яркие последние страницы славы в историю Русского Императорского Флота во время Великой войны. Что на Балтийском, что на Черном море.
Но мало кто знает, что своевременному появлению «Новика» в составе флота Россия также обязана адмиралу Рожественскому. «После суда адмирал Рожественский вышел в отставку, посвятив себя общественной работе в составе “Особого комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования”, и именно его можно считать крестным отцом будущего знаменитого эсминца “Новик”, так как Зиновий Петрович положил начало финансирования его постройки»{49}.
Лишен слова?
Нигде и никогда в сколько-нибудь открытой печати адмирал Рожественский, оставшись другом и покровителем лейтенанта, а потом капитана 1-го ранга, крупнейшего русского военно-морского разведчика Александра Николаевича Щеглова, не ответил на его необоснованные обвинения в свой адрес. Воплощаемое вместе с лейтенантом в жизнь дело создания Морского Генерального Штаба было для Зиновия Петровича приоритетнее личных обид. Он был государственным человеком.
Однако обвинения эти продолжают тиражироваться всеми критиками адмирала Рожественского как истина в последней инстанции — типа «Мнения Следственной Комиссии о Цусимском бое». Ответа же Адмирала мы не слышим: он традиционно лишен слова на страницах якобы ему посвященных произведений. А ведь интересно было бы послушать.
На случай изысканий других летописцев и реформаторов
Автору посчастливилось лично ознакомиться благодаря сочувственной поддержке частных лиц и дружественных организаций с весьма труднодоступным трудом лейтенанта Щеглова. И представьте его изумление, когда, открыв раньше всего Приложения по вечной привычке читать книги с конца, он обнаружил там следующий текст:
«Многоуважаемый Андрей Андреевич![50]
Я приготовил, было, рапорт Министру с оправданиями в тех обвинениях, которые взводит на меня Лейтенант Щеглов в своем обзоре деятельности Главного Морского Штаба перед войной.
Но, прочтя, нашел, что нельзя отнимать у Министра время на чтение таких старых вещей. Посылаю этот рапорт вам для доклада Министру при случае в кратких словах и устно. Может быть, Вы найдете нужным в чем-нибудь и не согласиться с моим писанием. В таком случае Министр будет только полнее осведомлен и осведомится без потери времени на утомительное чтение.
Засим я просил бы подложить этот рапорт в ту обложку, где будет храниться оригинал работы Лейтенанта Щеглова, на случай изысканий других летописцев и реформаторов.
Примите уверение в моем глубочайшем уважении и искренней преданности.
З. Рожественский».Вслед за этим письмом в Приложениях воспроизводится тот самый рапорт Морскому Министру, который и просит адмирал Рожественский своего старого товарища и сослуживца адмирала А.А. Вирениуса не передавать по начальству, дабы не утомлять высокое внимание, а «подложить… в ту обложку, где будет храниться оригинал работы Лейтенанта Щеглова, на случай изысканий других летописцев и реформаторов».
Достоинства не умаляются
С реформами у нас все в порядке. А вот текст рапорта, ни разу не воспроизводившийся в «открытой» литературе, приведем. Как сказал известный морской публицист предреволюционных лет А. Беломор, тоже, кстати, по поводу воспроизведения запрещенного к печати «письма в газету адмирала Рожественского»: «Нет более безопасного средства сохранить для потомства интересные документы, как печатный станок»{50}.[51] А задолго до Беломора один известный поэт выразил эту мысль так:
Пусть опрокинет статуи война,Мятеж развеет каменщиков труд,Но врезанные в память письменаБегущие столетья не сотрут{51}.
* * *Морскому Министру
Генерал-Адъютанта, Вице-Адмирала Рожественского
РАПОРТ
Проект Лейтенанта Щеглова по реорганизации Главного Морского Штаба имеет большие достоинства, которые не умаляются тем, что необходимость реорганизации мотивирована неверно освещенными фактами.
Факты касаются деятельности моей в должности Начальника Главного Морского Штаба с конца Марта 1903 года, когда состоялось мое назначение, по Апрель 1904 года, когда я окончил работать в Штабе.
В этом периоде заключаются десять месяцев, предшествовавших войне.
Лейтенант Щеглов, ссылаясь на документы, ставит мне в вину много распоряжений и еще больше бездействия власти и приходит к заключению, что несчастья флота за последнюю кампанию суть либо плоды этих распоряжений, либо прямые последствия бездействия.
Я часто читаю тяжелые обвинения по своему адресу, и злобные строки представляются мне выражением горя общественного о гибели флота, которым я командовал и который был и останется для меня дороже моей репутации, ценнее чести моей. Поэтому горе злобствующих приносит мне успокоение за будущее флота, и я не отвечаю на брань.
