Сергей Ченнык - Противостояние

Отбив напоследок большой обоз с продуктами. казаки без потерь отошли от города.{303} Русские кавалеристы действовали у Евпатории, как на неприятельской территории, стараясь подавить все очаги поддержки местным населением союзных войск. С коллаборационистами сильно не церемонились, в результате местные татары или ушли в Евпаторию, или притихли.{304} 30 сентября, с прибытием дополнительных сил кавалерии, Евпатория была полностью блокирована, и всякое ее снабжение с суши прекратилось.{305}

С увеличением войск русские стали активно вытеснять неприятеля из окрестностей Севастополя. Отряд генерал-майора Тимофеева вошел в Байдарскую долину Отныне площадь действий неприятельских фуражиров уменьшилась.{306} После этого часть кавалерии Рыжова отвели к Каче для наблюдения за берегом вплоть до Альмы и, что важнее, более удобного довольствования.{307}

Меншиков, отдышавшись, почувствовал безопасность: союзники ничего не предпринимают. Хотя и копают что-то в отдалении, но это совсем не похоже на начало осадных работ. Создавалось впечатление, что они просто не знают, что делать дальше. После того, как посланный им полковник Лебедев проехал от штаба до Севастополя и спокойно вернулся обратно без риска быть захваченным патрулями союзников. князь успокоился окончательно. Для перепроверки направили опытного в делах разведки Стеценко. Результат был тот же: союзники очистили Северную сторону и тянутся на юг. Меншиков мог торжествовать: «…открылось сообщение войск с гарнизоном Севастополя, получившего крепость и силу геройски держаться 11 месяцев под адской бомбардировкой».{308} А вскоре к нему дошли слухи, что Сент-Арно умер, сдан пост командующего французским контингентом генералу Канроберу.{309}

Князь, приободрившись, решил напомнить о себе, не сильно сдерживая эмоции. К М.Д. Горчакову вернул присланного очередного соглядатая — графа Орлова-Денисова: «…любезный князь, вы присылали… узнать о взятии неприятелем Севастополя, которое вы полагали близким. Но событие это еще отдаленно. Отпускаю этого офицера обратно к вам, чтобы не задерживать его здесь по-пустому».{310}

Но тут же, как будто опомнившись, напоминает Горчакову, не стесняясь откровенного обмана, что в последние два дня к союзникам прибыли подкрепления в числе 10 тыс. человек, и пришедшей в Крым 12-й пехотной дивизии уже явно недостаточно. Трудно сказать, на что надеялся Меншиков. Россия, конечно, страна большая, и войск еще много. Можно их набить в Крым и создать численный перевес над неприятелем, чтобы, если и не предотвратить его зимовку в Крыму, то хотя бы удержать край за собой, но в этом случае «….давайте только побольше войска».{311}

Что нужно отметить, так это умение Меншикова изобразить ситуацию настолько умело, что теперь даже император успокоился. Наверное, это было то, что нужно главнокомандующему, понимавшему, что сейчас совсем не время для гнева, наказаний и прочих прелестей, которые могли обрушиться на его голову, узнай император всю правду. В принципе, царь ее узнал, но только дозировано и постепенно. Но хитрый и умный князь избавил себя от его вмешательства в руководство армией.

Отныне, судя по тексту реляций, Альма — совсем не поражение, а всего лишь часть более масштабного сражения, и закончилось оно под стенами Севастополя у Северного укрепления отражением врагов с последующим заманиванием их в подготовленную западню. То есть, конкретное место события как бы распределилось на большее пространство и, соответственно, на большее время. Меншиков в ударе: мало того, что французы, отражены и отступили от города, но и союзники, бросив все, погрузились на корабли и отплыли от берегов Крыма, правда, потом все-таки решили вернуться, высадившись в Балаклаве.

Меншиков старался быть настолько убедительным, что царь даже засомневался — уж больно складно все получалось: «…непонятна скорость, с которою французские войска сели опять на суда и вновь высадились с южной стороны».{312}

Князь остался верен своему принципу: все, что не подтверждено документами, всегда можно опровергнуть. Первые, отправленные им, новости в резиденцию Николая I похожи скорее на слухи, нежели донесения облаченного властью военачальника. Император удивился: «…Сегодня утром прибыл, наконец, флигель-адъютант Альбединский, посланный князем более со словесными, чем с письменными донесениями», но, в целом, одобрил: «Слава Богу, что мудреное и отважное это движение, но спасительное для отряда, который, признаюсь, считал я потерянным, могло столь неожиданно благополучно свершиться».{313}

Император верит, он счастлив и 20 сентября пишет Паскевичу, что враг «…пострадал сильно от нашей картечи».{314}

Меншиков в очередной раз заверяет его, что вот-вот сам атакует союзников, тем более, что к нему уже прибывает подкрепление. Царь опять верит: «…движение это спасло отряд и дало Меншикову восстановить дела, став на своих сообщениях — на пути подкреплений, к нему следующих, и в левом фланге, и угрожая тылу неприятелю».{315}

Правда вскоре намекает, что слова словами, но и журнал боевых действий неплохо было бы тоже прислать, а если его некому вести у князя в штабе, то «…Шеншин пишет хорошо, Левашёв тоже, поручи это кому-либо из них, но оно мне необходимо».{316}

Поручает князь Шеншину. Тот, «…разъезжал между Севастополем и Симферополем… много раз бывал под неприятельскими выстрелами. Оба раза докладывал он Государю о своих наблюдениях, и не скрывал истины».{317}

Все правильно, именно в этот период любая, самая правдивая информация, тем более от слывшего редкостным по порядочности флигель-адъютанта Шеншина, только на пользу Меншикову: теперь он управляет ситуацией на полуострове.

ЗНАЧЕНИЕ ФЛАНГОВОГО МАНЕВРА

Вообще же, все что касается информации, направляемой из Крыма в столицу, напоминает хорошо срежиссированный спектакль. По известному выражению известного русского публициста и бывшего военного корреспондента Г.К. Градовского (Гамма): «В Крымскую войну было уже очень тяжело и безгласно. Сам Государь Николай Павлович был мало осведомлен, что делалось в Крыму. О высадке неприятеля, об Альминском сражении, о понесенном нами поражении и причинах его Государь узнал из иностранных газет…».{318}

Но, запутывая одновременно противников и собственного императора, Меншиков сделал то, что должен был сделать: увел армию на перегруппирование и спас Севастополь.

Николай I оценил маневр, видя, что положение вроде бы меняется в пользу его армии. И недалёк час, когда неприятель будет славными русскими штыками сброшен в море, и кара Божия свершится. Он пишет Паскевичу уже, кажется, почти не скрывая гордости: «Это делает честь Меншикову, да и честь войску, которое после неудачного дела, столь мудреное движение совершило в примерном порядке. Меншиков для обороны Севастополя принял все зависящие меры, и надеюсь на милость Божию, дней десять могут продержаться и драться отчаянно с помощью флота, с которого 9000 человек, под начальством самого Корнилова, обороняют Северное укрепление, сторону самую слабую. Меншиков надеется по присоединении следующих подкреплений, часть коих уже к нему прибыла, ежели неприятель начнет атаку Севастополя, — сам атаковать их левый фланг и тыл».{319}

Горчакову император вообще 20 сентября в письме намекает на гениальность своего командующего в Крыму: «…Надо благодарить Бога, что Меншикову удалось его трудное и отважное фланговое движение в виду неприятеля: делает честь ему и столь же войскам, что после неудачного дела и огромной потери начальников, офицеров н самих людей, могли движение совершить в столь примерном порядке. Повторяю, слава Богу! Теперь что бы ни было, но корпус Меншикова имеет свободное отступление, ежели не удастся даже спасти Севастополь. Признаюсь, я предвидел гораздо худшее, то есть пропажу всего».{320}

Знающий хитрого Меншикова Паскевич не так восторжен, но и он 27 сентября в письме императору высоко оценивает действия, считая, что князь вновь вернул ситуацию под контроль и может начать активно действовать против неприятеля: «Положение кн. Меншикова было действительно трудное, но, если он, после дела 8-го (20-го) сентября, мог свободно отступить и беспрепятственно произвести фланговое движение, а союзники до 20-го (2-го окт.) числа ничего не предпринимали, то видно, что они потерпели сильно; теперь же, когда англо-французы очистили Северную сторону Севастополя и отошли к Балаклаве, князь же Меншиков соединился уже с частью идущих к нему подкреплений, то можно надеяться, что он воспользуется превосходством своей артиллерии в сильных авангардных делах, не вводя в генеральный бой своей пехоты, которая, будучи слабее числом, представляла бы все выгоды союзникам; а если неприятель начнет осаду Севастополя, тогда он будет в состоянии не давать ему покоя беспрерывными и сильными атаками. И так, мне кажется, что дела наши в Севастополе, при помощи Божией, не представляют еще большой опасности».{321}