Владимир Шигин - Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический»
Интересен и тот факт, что в своих воспоминаниях большинство участников восстания не говорит однозначно, для чего все же выносился на бак злосчастный брезент. Воспоминания М.И. Лебедева: «Когда же старший офицер громко отдал приказание одному из боцманов принести брезент, матросами, по всей вероятности, это распоряжение старшего офицера было принято, как знак того, что оставленных насильно офицером на старом месте их товарищей будут расстреливать. Это приказание оказалось роковым для старшего офицера. Из толпы, напряженно наблюдавшей ту сцену, раздался громкий и уверенный голос (это кричал Матюшенко. — В.Ш.). “Братцы, довольно терпеть! Ведь они хотят расстреливать наших товарищей! Бей их, извергов!” “К оружию!” — раздалось в ответ, и сначала несколько человек, а потом за ними и вся команда, с криками “ура”, “да здравствует свобода”, бросились к ружьям Караул разбежался…» Лебедев уклончиво говорит о возможной вероятности расстрельного предназначения брезента, которое якобы возникло в головах у неких матросов. Но если бы на приговоренных к расстрелу действительно накидывали брезент, то слова “по всей вероятности” здесь совершенно неуместны.
Еще раз вспомним мемуары машиниста Степана Денисенко (пусть читатель простит автора за повтор): «Забравшись наверх, я увидел, что команда не построена в рядах, как того требовала дисциплина, а как-то сбилась в кучу. Вдруг старший офицер скомандовал:
— Караул наверх! Давай брезент!
Около меня стоял минно-машинный унтер-офицер Афанасий Матюшенко и трясся, как в лихорадке, от охватившего его волнения. Вдруг, обратившись ко мне со словами: “Ну, Степа, зевать тут нечего!” — он побежал, крича:
— Давай винтовки, бери винтовки! Бей их, подлецов! Этого как будто только и ожидали…»
Если верить Денисенко, Матюшенко сильно разволновался именно тогда, когда на палубу выносили брезент. Причины для волнения у него были серьезные, но вовсе не потому, что он боялся расстрела своих сослуживцев.
Вспоминает потемкинец матрос Е. Лакий: «Вызвали караул и окружили человек 20 матросов. Было приказано накрыть их брезентом. Послали за брезентом, но матросы все разбежались.
Брезент так и остался на месте. Кинулись все к оружию, достали патроны, зарядили винтовки».
Еще раз вспомним признание потемкинца Лебедева: «Старший офицер громко отдал приказание одному из боцманов принести брезент, матросам, по всей вероятности, это распоряжение старшего офицера было принято, как знак того, что оставленных насильно офицером на старом месте их товарищей будут расстреливать…»
Что примечательного в этой фразе? Прежде всего, то, что поводом к восстанию, по словам матроса Денисенко, послужил вовсе не начинающийся расстрел, как поведал нам Эйзенштейн, а вслед за ним и несколько поколений историков, а вынос брезента. Волноваться при виде выносимого брезента у организаторов мятежа действительно были все основания. Но вовсе не по тому поводу, о котором нам поведал Эйзенштейн. Дело в том, что, согласно корабельному уставу начала XX века, в русском флоте в летнее время пища раздавалась команде прямо на верхней палубе. Ели матросы там же на расстеленном брезенте, чтобы не пачкать пролитым борщом отдраенные до белизны тиковые доски. Отметим, что никто из матросов не утверждает, что брезент выносили именно для расстрела. Причем, если Лебедев говорит, что брезент, «по всей вероятности», мог бы быть выносим для расстрела, то Денисенко не говорит об этом вообще. Зато он проговаривается о куда более важных вещах. По его словам, Матюшенко вовсе не находился в командном строю, как Вакуленчук, а наблюдал за развитием событий со стороны. Вынос брезента, как мы уже говорили, по словам Денисенко, ввергнул Матюшенко в нервную дрожь. Скорее всего, минно-машинный унтер-офицер понял, что сейчас следом за брезентом принесут бачки с борщом, проголодавшиеся матросы усядутся обедать и на этом инцидент будет исчерпан. Тогда-то он и крикнул в толпу о расстреле и о винтовках.
Но и это не всё! Лебедев говорит, что брезент принес всего один человек. Кто смотрел фильм Эйзенштейна, то там огромнейший брезент волочет целая команда. Совершенно очевидно, что огромное (и тяжеленное) брезентовое полотнище одному человеку не поднять. Кто же врет, Эйзенштейн или Лебедев? Врет режиссер. Возможно, сам того не желая, Лебедев в данном случае написал правду. Голиков действительно дал команду, но принести не брезент, а брезенты. В русском флоте матросы традиционно питались артелями («бачками»), т.е. группами по 7—10 человек. Эта бачковая традиция была сохранена и в советском флоте. Каждая артель и имела свой небольшой брезент, который застилался на палубу во время летних обедов. Именно такой артельный брезент и принес боцман. Разумеется, такая тряпка совершенно не устроила Эйзенштейна. Именно тогда на свет и появился фантастический брезент-монстр.
Из всех потемкинцев о том, что брезент выносился для массового расстрела, пишут только Матюшенко и его ближайший подручный Лычев.
В своих мемуарах А. Матюшенко будет вовсю фантазировать: «У команды захватило дух… Приказ, отданный Гиляровским боцману, значит, что этих товарищей накроют пеньковым пологом (надо понимать, брезентом. — В.Ш.) и дадут по ним, совершенно беспомощным, несколько залпов. В каждом из бледных матросов, столпившихся у башни, сердце колотилось в груди от жалости, ужаса и гнева, но никто не знал, что делать».
Вот описание ситуации у И. Лычева, в котором он заученно повторяет историю о брезенте Эйзенштейна: «Появился брезент: его приволокли, задыхаясь от служебного рвения, кондуктора и офицеры.
— Закрыть их! — приказал Гиляровский.
Брезент взметнулся в воздух и отделил от толпы обреченных людей. Наступила жуткая тишина. Вихрем понеслись мысли:
“Брезент — это ведь саван! Неужели их собираются расстреливать?.. Что делать?” Прошла томительная минута, толпа у башни казалась парализованной.
— Стрелять! — прохрипел Гиляровский.
Но караул, охваченный, как и мы, ужасом, не шевельнулся. И в этот миг из-за брезента раздался голос
— Братья, не стреляйте! Почему вы нас покинули?! Этот отчаянный вопль точно ножом ударил в сердце. Из толпы загремели крики:
— Не стреляйте!
И через мгновение все изменилось. Почти одновременно несколько голосов закричало:
— К оружию!
Тогда Гиляровский, выхватив револьвер, пытался сам расправиться с матросами. Вакуленчук кинулся к Гиляровскому, чтобы отобрать у него оружие. Старший офицер выстрелил один за другим два раза и смертельно ранил Вакуленчука. Эти события послужили сигналом к восстанию… Раздался призыв Матюшенко:
— К оружию, братья! Довольно быть рабами!
Палуба застонала от топота Мы бросились за Матюшенко в центральную батарею и через несколько секунд с винтовками появились на палубе. Затрещали выстрелы… Первую пулю получил Гиляровский. Падая за борт, он успел прокричать лишь угрозу по адресу Матюшенко: “Я с тобой посчитаюсь! Я тебя знаю!” Еще несколько минут яростной схватки, шум, крики погони, и… броненосец «Князь Потемкин-Таврический» оказался во власти восставших матросов».
Еще один весьма любопытный нюанс За брезентом был послан не кто иной, как старший боцман корабля Мурзак. Он исполнил приказание и доставил брезент от 16-весельного баркаса. Если брезент действительно собирались использовать для расстрела, то Мурзак чуть ли не враг восставших! Но все происходит наоборот. Именно он первым примыкает к мятежникам и пользуется почти абсолютным доверием Матюшенко. Впоследствии мы еще поговорим о дальнейшей революционной деятельности боцмана Мурзака. Сейчас же нас интересует иное: мог ли Матюшенко доверять тому, кто лично готовил казнь матросов? Разумеется, нет! Но он вполне мог доверять тому, кто притащил брезент для организации обеда на верхней палубе. В противном случае его бы попросту сразу убили вовремя мятежа, как врага и палача.
* * *Есть в истории с брезентом и еще одна сторона, наверное, самая подлая. Эту подлость при ознакомлении с хроникой событий на броненосце сразу не видно. При этом подлость в истории с брезентом была сделана вполне сознательно и с весьма далеко идущими пропагандистскими целями. Автором се является, скорее всего, не только сам Эйзенштейн, но и его не менее гениальный покровитель и изначальный главный куратор фильма Лев Бронштейн-Троцкий.
Дело в том, что, отсекая определенных к казни матросов от тех, кому этот расстрел должен был стать уроком на будущее, офицеры «Потемкина» якобы хватали первых, т.е. тех, кто просто попался им на глаза. Другими словами, принцип вынесения приговора о расстреле матросов был совершенно случайным; кому повезло, тот останется жить, кому нет, того пустят в расход! Голиков с Гиляровским решили, по версии Эйзенштейна, убить несколько десятков первых попавшихся матросов, чтобы запутать остальных. Это вам ничего не напоминает?
