Юрий Рубцов - Маршалы Сталина
Великая Отечественная война подвергла жестокому испытанию политическую и государственную систему, сложившуюся в СССР, его экономические устои, военную организацию, заставила многое изменить во имя достижения победы над врагом. Она побудила и И.В. Сталина — автора знаменитой формулы «Кадры решают все» внести коррективы в его собственные представления о высшей военной элите, о критериях оценки эффективности ее деятельности. Даже всесильный вождь вынужден был — подчас и против своего желания, но в силу нависшей над страной смертельной опасности — убирать на второй план проваливавших дело маршалов первого, еще довоенного призыва и выдвигать на решающие участки достойно проявивших себя и растущих прямо в ходе войны полководцев.
Именно борьба с германским нашествием показала, что первые маршалы К.Е. Ворошилов, С.М. Буденный и Г.И. Кулик в современной войне оказались попросту несостоятельными. Из довоенных маршалов смогли достойно проявить себя лишь С.К. Тимошенко и Б.М. Шапошников.
Что касается репрессированных военачальников, то представить себе, что В.К. Блюхер, не пади он жертвой органов НКВД, через какие-нибудь два-три года справился бы с фронтом, по авторитетной оценке маршала И.С. Конева, невозможно. Критически отзывался он и о М.Н. Тухачевском, хотя и признавал, что последний — человек даровитый, теоретически хорошо подкованный, был способен занять один из высших командных постов во время Великой Отечественной войны{4}.
Весьма высоко оценивал М.Н. Тухачевского маршал Г.К. Жуков, подчеркивая его интеллект и способность к предвидению, свойственную только очень одаренным военачальникам{5}.
В отличие от своих довоенных предшественников, маршалы, ставшие таковыми в пору Великой Отечественной войны, начинали ее не в ореоле славы, а сравнительно молодыми генералами, народу неизвестными. Исключение составляют разве что К.А. Мерецков и Г.К. Жуков, отличившиеся: первый — в боях с финнами, второй — с японцами, ставшие в 1940 г. одними из первых в Красной армии генералами армии, Героями Советского Союза и поставленные один за другим во главе Генерального штаба.
Кадровый отбор с началом войны шел жестокий. «Наркомат обороны, — с сожалением писал, подводя итоги первых сражений, Г.К. Жуков, — в мирное время не только не готовил кандидатов, но даже не готовил командующих — командовать фронтами и армиями»{6}. За первые полтора-два года войны в должности только командующих фронтами сменилось несколько десятков человек, прежде чем в их ряду остались наиболее достойные. Из более чем одной тысячи военачальников, составлявших к 22 июня 1941 г. генеральский корпус Красной армии, маршалами в военную пору стали лишь восемь военачальников, чьи фамилии названы выше. Все они завершали Великую Отечественную командующими войсками фронтов.
Убедительное объяснение того, почему маршальский корпус пополнила именно эта восьмерка, дал И.С. Конев. «Обстановка войны, — считал он, — лучше всяких кадровых органов исправляет те ошибки, которые до нее были допущены и кадровыми органами, и высшим командованием в выдвижении на те или иные посты… Все командующие фронтами выявились в ходе войны… В основе тех качеств, которые сделали их способными к вождению войск на поле боя в условиях современной войны лежали большие и всесторонние знания, опыт долгой службы в армии… Все лучшее, передовое, что давал тогдашний опыт, они брали от войск и аккумулировали в себе»{7}.
С 1945 г. по день смерти И.В. Сталина маршальский корпус пополнили всего три человека — из них только В.Д. Соколовский был подлинным полководцем, ярко проявившим себя на постах и начальника штаба ряда фронтов, и командующего войсками фронтов. Л.П. Берия и Н.А. Булганин стали маршалами в силу сталинского понимания государственного значения тех должностей, которые занимали эти два администратора и политических деятеля.
На высшее воинское звание вождь был экономен, если не скуп. Так, не был удостоен его видный военачальник, который соответствовал всем формальным критериям — генерал армии А.И. Антонов с 1943 г. был первым заместителем начальника Генштаба, на заключительном этапе Великой Отечественной войны возглавлял Генеральный штаб, а сразу после войны вновь был назначен на должность первого заместителя начальника ГШ.
В Советском Союзе маршалы были всегда вовлечены в политику. То напрямую, занимая места в высших органах государственной и партийной власти, то получая от высших руководителей соответствующие поручения. Даже в гитлеровской Германии крупные военачальники могли, как правило, без негативных последствий для себя оставить по личному желанию занимаемый пост. В сталинском же государстве о добровольной отставке и помыслить было невозможно. Попытка такой отставки квалифицировалась бы в первую очередь как злонамеренный отказ от выполнения поручения партии, как пренебрежение ее доверием. А это ни при каких обстоятельствах не прощалось.
Политика — дело грязное, сталинская политика, оказалось, — особенно. Многочисленны факты того, как советские маршалы вовлекались властью в дела, о которых в старой армии по соображениям офицерской чести и помыслить было невозможно.
Характерна реакция И.В. Сталина на действия начальника Генерального штаба маршала Б.М. Шапошникова, выпускника еще Императорской Николаевской военной академии, когда он объявил двум начальникам штабов фронтов за предоставление недостоверной информации выговор. Узнавший об этом вождь возмутился: выговор? Да это как слону дробина, таких выговоров у провинившихся — наверняка воз и маленькая тележка. И был весьма удивлен (что с диктатором случалось не часто) пояснением Шапошникова: «Это очень тяжелое наказание. Получивший выговор от начальника Генерального штаба должен подавать в отставку».
О таком понимании офицерской чести, о взыскательном, но, безусловно, уважительном отношении к человеку в погонах вспоминали, увы, изредка и разве что по прихоти вождя. Торжествовал иной принцип, сформулированный еще Лениным: «Морально все то, что служит делу пролетариата». А под него ленинские наследники подгоняли все, что любой ценой обеспечивало удержание ими власти.
Сталин и его присные, сами придя к власти вооруженным путем, страшно боялись, что некие силы воспользуются их опытом. Им мнились заговоры и перевороты, которые могли исходить из среды высших военных. Поэтому они целенаправленно раскалывали военную элиту, держали ее в страхе, культивировали аморализм, слепое преклонение перед лидером страны. Никакой самый высокий пост, никакое высшее воинское звание не гарантировали от политического шельмования, а нередко и бессудной расправы. Вспомним хотя бы, с каким презрением высказался вождь о Тухачевском, которого «мы расстреляли, несмотря на его маршальское звание». Сказал как о вещи обыденной, будто расстрелять маршала — не сложнее, чем стакан воды выпить.
Противопоставляя одних военачальников другим, партийная и государственная машина склоняла их (как, впрочем, и военнослужащих РККА всех других рангов) к доносам на сослуживцев, частенько привлекала к исполнению полицейских функций, что всегда считалось унизительным для человека военного, заставляла участвовать в инсценировках судилищ над их товарищами, а от затянутых в воронку репрессий требовала покаяния «перед партией», «перед народом». Такова была жестокая реальность, в которой существовала армейская элита.
Разве, например, вождь не понимал, насколько болезненно будет воспринято полководцами только что завершившейся Великой Отечественной войны присвоение Л.П. Берии в июне 1945 г. звания Маршал Советского Союза? Известно, что никакого экспромта вождь в таких делах не допускал. Выходит, лишний раз давал высшим военным понять, что заслуги главы Лубянки соразмерны их заслугам и дарованию. А назначение И.В. Сталиным в 1946 г. Н.А. Булганина (не Г.К. Жукова, A.M. Василевского или К.К. Рокоссовского) своим первым заместителем по Наркомату (Министерству) Вооруженных сил — действие не того же порядка?
Даже факты лишения высшего воинского звания, полученного явно незаслуженно, были не попыткой восстановить строгий порядок, а местью за верность прежнему хозяину или за измену хозяину новому. В полной мере это относится и к Г.И. Кулику, которому режим прощал крупнейшие провалы в профессиональной деятельности, но не простил нелояльности к вождю; и к Л.П. Берии, низвергнутому с политического Олимпа спустя несколько месяцев после смерти Сталина; и к Н.А. Булганину, активному члену антихрущевской группировки, разгромленной на июньском 1957 г. пленуме ЦК КПСС.
Всё же не хотелось бы, чтобы о первой двадцатке советских маршалов создавалось впечатление лишь как о жертвах правящего режима. В конце концов, в коридорах власти каждый выбирал свою линию поведения. Для некоторых высших военачальников правила игры, установленные вождем, пришлись более, чем кстати при реализации собственных амбиций.
