Авторов Коллектив - Детская книга войны - Дневники 1941-1945
Я вставила всем по цветку в голову. У меня были 2 красных георгины, за что меня назвали Кармен. Играли в мнения. Когда собирали мнения о Марине, кто-то сказал «котёночек», а я добавила «тигрёночек», а она потом сказала про меня «девочка не без капельки ехидства». (...) Пили чай, потом загадывали загадки и... разошлись по домам. Нельзя сказать, чтобы я была недовольна вечером. Ибо было сделано все возможное. Но и не было ничего счастливого.
Таня - в ленинградской квартире семьи. После смерти мамы и брата, когда она осталась дома одна, с девочкой произошло чудо. В середине квартиры стояла глыба льда - замерзший аквариум с застывшими во льду рыбками. Когда весной лед растаял, с ним оттаяла одна золотая рыбка и вновь начала плавать.
После Победы повзрослевшая Таня недосчитается многих из тех, кого знала до начала блокады. Вернувшись из эвакуации в освобожденный Ленинград, она первым делом пошла к лучшему другу своего покойного брата Толе. От его мамы она узнала, что юноша умер вскоре после её брата. Таня пыталась найти ещё четырех друзей Володи - все они умерли в блокаду.
Фотографии на странице - из личного архива А. Вассоевича.
Новый 1945 год. 1, 2, 3 – готовлю спешно костюм.
3.I. Вот и долгожданное число: сегодня в школе Бал-маскарад. (...)
Сначала концерт самодеятельности. Неважный, в пионерской холодно. Наконец, пустили на 2-й этаж. Там устроены комнаты очень хорошо.
1-я восточная гостиная: диван, ковры, возвышение, вроде как в чай-хане.
2-я: много елок в снегу, синий цвет, на одной стене голубая материя, на ней месяц, звезды. 3-я буфет. Танцы в коридоре.
Приглашён был джаз Орлова – пограничников. Очень хорошо пели и танцевали. Я все время танцевала, хоть и не совсем всегда ладно. Переоделась я в костюм принцессы Турандот. Он хороший, даже очень. Все приняли его за костюм из костюмерной и (очевидно оттого не дали премии). Костюмов много. Хорошие из костюмерной, самодельные так себе.
В раздевалке вырезали стекло – украли 3 пальто, был небольшой переполох. В первом часу пошли домой. А я не натанцевалась! (...)
9 мая 1945. Вот день, которого миллионы людей ждали почти четыре года. А ждала ли я его? Да, я повторяла за всеми: «Скорей бы кончилась война!» Конечно, я хотела, чтобы она кончилась, но было что-то другое. Может, я немного боялась этого дня; я считала, что встретить его я должна, как-то серьёзно, что к этому времени должно что-нибудь произойти.
Мне хотелось встретить его как-нибудь серьезно, чтобы я в это время где-нибудь по-настоящему работала. У меня не было радостного веселья, у меня была какая-то строгая радость. Я танцевала и пела, но мне (пожалуй) больше хотелось сказать людям что-нибудь такое, чтобы они стали бы сразу смелыми, честными, добросовестными и трудолюбивыми. Чтобы они поняли, что же в жизни есть хорошее, когда бывает действительно весело, а действительно бывает только тогда, когда ты сделал какое-нибудь трудное и благородное дело, и потом веселишься. Тогда веселье и счастье бывает настоящее.
Дневник Гали Зимницкой
Блокадный дневник Гали – дневник чувственный, женский, несмотря на то что автору 14 лет. Перед новым, 42-м годом умирает от дистрофии первая Галина любовь. Год 44-й она встречает вместе с молодым офицером Володей, который отправляется после праздника сразу на фронт, шлёт оттуда письма... Удивительно, но блокадная катастрофа не гасит в Гале Зимницкой порывов открытой любви души...
«Ранней весной 1945-го письма от Володи перестают приходить» – об этом мы узнаем уже из позднейших записей Галины Карловны, которая спустя год после войны родила дочь и прожила длинную, до 1996 г., полнокровную жизнь: с любимыми людьми, театрами, путешествиями, работой одним из ведущих конструкторов ленинградского завода... В этой жизни всегда была оглядка на детские годы, на жуткое кольцо беды, в которой росла и раскрывалась её женская душа.
Сам дневник Гали не сохранился: из «блокадной» квартиры семья выехала сразу после войны, потом было ещё много переездов, и тетрадь с записями затерялась... Галина Карловна восстанавливала её уже в мирное время, по памяти, день в день: писала много черновиков, сверяла вехи своей личной истории по датам исторических сражений, перепечатывала на машинке, переживала... «Для мамы это было очень важно, так же важно, как и для меня сейчас, – сквозь слёзы говорит её дочь Инна. – Однажды она предложила свой дневник для публикации, но тогда ей сказали, что спасибо, не нужно, слишком много уже этой памяти, зачем ворошить... Меня очень трогает, что сейчас мамин дневник оказался нужным, что этот документ прочтёт не только её внук... Ведь памяти лишней не бывает».
1941, 22 июня. Война! Когда по радио зазвучали тревожные слова, мы с бабушкой Сашетой были одни в квартире. Мама и отчим уехали к друзьям на взморье. Я лихорадочно искала резиновую купальную шапочку и не вникла в смысл слов. Во дворе нетерпеливо галдели ребята, поджидая опаздывающих. День был жаркий, и всем хотелось купаться. Бабушка поймала меня за руку и сказала трясущимися губами: «Галюша, война!» Я прислушалась: «Гитлер... Германия напала... без предупреждения... вероломно...». Тогда я подошла к окну и крикнула: «Ребята, война!». Купаться в этот день мы не поехали. (...)
28 июня. При ЖАКТе (в доме у станции Ланская, где музей-квартира В. И. Ленина) оборудовали комнату под медпункт. Из медикаментов пока есть только бинты, вата и йод. Здесь также организовали дежурства, в которые включили и нас – девочек. Врач Екатерина Александровна (мать моей подруги Нади Рыбаковой) ведет санитарный кружок. Учит нас оказывать первую помощь раненым. Мы перевязываем друг друга. Занятия проходят весело. Не обошлось и без смешного случая. Когда мы учились на Ире Малиновской делать перевязку головы (нога у нее уже была забинтована с наложенной шиной), вошла Ирина мама, тетя Леля, и в ужасе бросилась к дочке. Она подумала, что Ира пострадала всерьез.
Не верится, что будут настоящие раненые. Во время воздушных тревог спокойно.
У наших ребят появилась «болезнь» – учиться танцевать. Теперь собираемся там, где дома нет родителей. У нас четыре пластинки: «Утомленное солнце», «Рио-Рита», «Брызги шампанского», «Кукарача». Но танцевать нам удается редко, так как нет подходящих условий. Вчера я уговорила свою Сашету, обещала после танцев вымыть пол. Собралось семь человек. Я танцевала больше с Лешей Жуковским. Геня Прокопюк пригласил только один раз. С тех пор, как в нашем дворе появилась Верочка Гладкова, все наши мальчики обращают свое внимание на нее. (...)
10 июля. Наши старшие товарищи постепенно исчезают. Ушли добровольцами на фронт Сережа (брат Люси Курьяк), Рома Подскочий, Коля Жуковский (брат Леши), Коля Герасимов, Тоня Осипова, Луся Лунева. Теперь во дворе не играют в волейбол, не стоят ребята у парадной двери, за что их раньше многие осуждали. Остались мы – подростки от 12 до 16 лет. Да и нам стало не до игр. Другие дела и заботы отвлекают нас от бездумной жизни, тревожат наши детские души. (...)
20 июля. Много говорим о делах на фронте. А дела эти не радуют. Подошел к нам тот самый милиционер дядя Саша. Сказал, что нам пора идти домой. Еще рассказал, что сейчас враги засылают в город шпионов распространять ложные слухи об успехах фашистов под Ленинградом, сеять панику среди населения. Надо быть бдительными и, если что заметим, сразу сообщить ему или в милицию.
В небо поползли раздутые, темные на фоне меркнущего заката аэростаты. (...)
Вот уже месяц идет война. А кажется, прошел год. Говорят, на оборонных работах есть жертвы обстрелов. От наших нет никаких известий. Бабушка тайком вздыхает, я же ее подбадриваю, говорю, что такие слухи распускают шпионы. (...)
30 июля. Сегодня мама и дядя Миша пришли с работы очень расстроенные (они работают на заводе «Прогресс»). Им объявили, что завод срочно эвакуируют. Ехать нам всем. Сердце мое оборвалось от такого сообщения. Уехать из Ленинграда! Расстаться с ребятами, со всеми нашими делами! Для чего я училась перевязывать раненых? Для чего мне дядя Миша принес детский противогаз? И вдруг бабушка, моя милая Сашета, заявляет, что она остается в городе и не сдвинется с места, что бы ни было. Тогда я тоже заявляю, что остаюсь с бабушкой. На протест мамы у меня истерика. Давно я так не ревела! Родители опешили и ушли в спальню совещаться. Что будет? Я твердо решила не ехать.
2 августа. Мы с бабушкой «перетянули». Мама и дядя Миша остаются с нами. Оказывается, на заводе продолжают работать некоторые цеха, изготавливающие продукцию для ленинградского фронта. Мама работает на револьверном станке, она нужна здесь. Отчим – настройщик станков – тоже пригодился. Все уладилось, родители повеселели. Они признались, что тоже не хотели уезжать. (...)
