Михаил Терентьев - Россия и Англия в Средней Азии
В конце декабря 1868 г., к г. Алисону, английскому послу в Тегеране, явились два депутата от туркмен, рода Текке и Джемшиди, с просьбой о принятии их под покровительство Англии, в виду угрожающего положения России и постоянного движения русских вперед. Посол уклонился однако же от прямого ответа, под предлогом неимения на этот предмет инструкций, но, как кажется, это не помешало ему уверять депутатов, что русские не посмеют идти за Аму-Дарью, и посоветовать туркменам составить союз. Указав им на необходимость соединения всех народов, живущих по левому берегу этой реки, начиная с Хивы, он посоветовал также склонить на свою сторону сильный род Ирзари, считающей до 50,000 кибиток и, как средство к этому, рекомендовал привлечь к делу, посредством подарков, Сеид-Кули-бия, одного из главных родоначальников этого рода.
Эти переговоры совпадали, как видно, и по времени и по цели, с переговорами соседних нам ханств касательно составления мусульманской коалиции против нашествия христиан. Сведения о деятельной переписке эмира с Алтышаром, Коканом, Шахрисябзем, Хивой и Авганистаном стекались со всех сторон; однако же коалиция, на этот раз, не состоялась, но за то ободрила Хиву к боле решительным действиям. С весны 1869 г. началась и активная роль этого ханства по отношению к России: вводившиеся у киргизов оренбургского ведомства новое положение, зловредно перетолкованное султанами и уфимскими муллами, возбудило против себя общее неудовольствие киргизов, выразившееся известными беспорядками в Тургайской и Уральской областях, которыми и воспользовалась Хива, ни мало не медля.
В соседство с так называемыми «оренбургскими киргизами», к которым причисляются и адаевцы, мы стали еще 300 лет назад, с покорением Астрахани. В 1730 году киргизы признали себя нашими подданными, по подданство это было чисто номинальное и требовалась особенная настойчивость оренбургских губернаторов, чтобы учредить здесь власть России и сделать эту власть не только воображаемою, но и действительною. Адаевцы, благодаря своей отдаленности и малодоступности, дольше всех оставались вне нашего влияния. Они упорно отстаивали свою независимость и скорее склонны были подчиняться единоверной им Хиве, имевшей к тому же все средства удерживать их в повиновении. Нередко случалось, что роды, кочевавшие по близости наших фортов платили дань и нам, и хивинцам. Не далее как в 1870 году, хивинские зякетчи (сборщики податей) свободно разъезжали по аулам и собирали зякет, тогда как ни один из русских начальников, ни даже сам султан-правитель западной части области оренбургских киргизов — непосредственный начальник адаевцев — не смели показываться среди их кочевьев. Ежегодные объезды участка султаном-правителем, несмотря на конвой из 150 казаков, никогда не касались степей, где хозяйничали адаевцы. Крайним пределом объезда была р. Эмба — тут и следует считать границу нашего действительного влияния. Казачий конвой, как видно, не придавал султану особенной уверенности... Это и понятно, если вспомнить, что казаки иногда нисколько не мешали киргизам расправляться с этими султанами и придерживались во время свалки принципа невмешательства!
Как бы то ни было, но факт несомненный, что когда другие киргисские роды успели уже, благодаря соседству с нами, усвоить некоторую степень гражданственности и порядка — адаевцы остались прежними дикарями.
Первое наше поселение в соседстве с адаевцами основано было только в 1834 г. с целью обеспечить задуманную Перовским экспедицию в Хиву. К несчастию выбор места под укрепление был возложен на гражданского чиновника, титул. сов. Карелина, весьма смутно понимавшего, что именно он должен был искать в выбираемом месте. Недостатки Ново-Александровского укрепления, основанного на восточном берегу залива Кайдак заключались главным образом в том, что вода в колодцах была горько-соленая, ухудшавшаяся по мере накопления; самые берега залива здесь до того низменны, что покрывались нередко водою, которая оставляла на них множество травы и рыбы, разлагавшихся весьма быстро и заражавших воздух зловонием. Этих двух обстоятельств было достаточно для того, чтобы развить в укреплении болезни и смертность. Каждые 6 месяцев приходилось менять гарнизон, из которого едва ли половина возвращалась на родину...
Такой остроумный выбор места для первой русской оседлости, конечно, не мог особенно поднять нас во мнении диких соседей, а упорство с каким мы держались за свое кладбище едва ли не было только делом самолюбия.
Как бы то ни было, а не мало человеческих жизней (правда, что это были простые уральские казаки!) принесено было в жертву неумелости чиновника и нежеланно оренбургского начальства сознать ошибку!
Только уже Обручев, в 1846 году, т. е., через 12 лет, упразднил это гнилое укрепление, устроив взамен его на Мангишлакском полуострове Ново-Петровское, переименованное в 1859 году, в Александровский форт, где и заведена Николаевская станица из рыболовов.
Как уже сказано, власть султана-правителя, на деле, почти не существовала и каждое отделение адаевцев управлялось своим сардарем. Всех сардарей было десять. Они распределялись поровну между двумя дистанциями — верхней и нижней. Дистаночные выбирались оренбургским начальством из среды почетных и влиятельных биев и состояли в непосредственном ведении коменданта Александровского форта.
Кибиточною податью в размере 1 р. 50 к с кибитки адаевцы обложены были только в начале пятидесятых годов, да вносили еще в таком размере, или вернее, с такого числа кибиток, какое сами заблагорассудят показать. С теми же, кто вовсе уклонялся от взноса податей или от суда — комендант ничего не мог поделать: вся его сила заключалась в двух пеших сотнях уральского войска, имевших только 65 коней для хозяйственных надобностей и полицейской службы.
В таком состоянии застало этот край новое положение, вводившее одновременно: и новую подать в 3 р. 50 коп. и правильное счисление кибиток, и выборное начало, подрывавшее влияние и власть родовичей, и разделение на волости и аулы, и наконец новую паспортную систему!
В 1869 году вызваны были в Уральск оба дистаночные для разъяснения им оснований нового положения. По возвращении их в конце года, вместе с новым приставом, полковником Рукиным (бывший комендант форта Перовский), начались толки, появились ложные слухи о небывалых намерениях правительства и, как следствие всего этого, волнение умов. Один из дистаночных — именно бий Маяев объявил своим сардарям, что новое положение и новая подать должны быть введены теперь же и между адаевцами, другой дистаночный — бий Калбин (личный враг Маяева) объявил, напротив, что на адаевцев новое положение пока еще не распространяется. Это разноречие двух дистаночных, а также внушения разных указных, т. е. утвержденных правительством мулл и, наконец, подстрекательства хивинских зякетчи — привели наконец к кровавой развязке: степь заволновалась, а в средних числах марта 1870 года поднялись и адаевцы.
Прокламации хана и его министров наводнили наши степи; хивинские эмиссары не скупились на обещания, а высланные ханом небольшие отряды выростали в воображении киргиз в огромные армии и поощряли их на всевозможные сумасбродства.
До какой степени уклончиво действовали сами народные власти, можно судить из донесений волостных управителей. Исет Кутебаров весьма наивно сообщил например (22 мая), что «получив сведение о прибытии хивинцев на нашу границу и приглашение от них приехать — я с Ниязом поехали. Нас спросили: «на чьей вы стороне?» — мы отвечали: на обеих. Хивинцы взяли у нас 3 купцов (Ивана Бурнашова с товарищами) и 1000 баранов».
В одной из перехваченных прокламаций, скрепленных печатью Магомед-Рахим-Хана, говорилось о том, что, по договорам с Россиею, границею ханства был сначала Урал, а потом Эмба, и что движение русских за Эмбу есть нарушение договоров. «Вы и все киргисские племена — писал хан — единодушно согласились отделиться от неверных и решились поразить их мечем Исляма... об этом известно начальствующему у порога прибежища Исляма — поэтому посылаем вам войска с Эсаул-баши-Махмудом и Махрем-Худай-Назаром.» Другими прокламациями, от имени только что названных эмиссаров, вызывались бии и старшины прибыть, «ради котлов и детей их,» в Хиву, для совещаний о предстоящих действиях. Диван-беги {22} с своей стороны, также ободрял мятежников и извещал, что скоро прибудут на помощь войска хана.
Правда, здешние документы надобно принимать с большою осторожностью, потому-что подделка печатей не редкость даже и в дипломатических сношениях — пример: поддельное письмо Шир-Али-бия — по делу о Каратегине {23} и воззвание Худояр-хана к Кураминцам {24}; но так как участие хивинцев в волнениях наших киргизов подтвердилось впоследствии собственными сознаниями Куш-беги, то подлинность прокламаций не подлежит сомнению. Следует прибавить к этому, что к прокламациям приложены были 6 печатей и трудно допустить, что все они поддельные. Если же сортировать документы по степени изящества резьбы на приложенных печатях, то мы сами натолкнем азиятских дипломатов на способ обращать в ничто свои обязательства: имей две печати и, которая похуже — ту прикладывай только к неудобным для себя или компрометирующим документам!
