Рафаил Мельников - Крейсер I ранга "Россия" (1895 – 1922)

В Алжирском порту, согласно маршруту, стояли с 18 февраля по 2 марта. Здесь корабли перекрасили: из белого цвета, в какой они были окрашены перед уходом из Владивостока, – в защитный шаровый цвет, теперь уже окончательно принятый на русском флоте. Взявший на себя эту инициативу К.П. Иессен мотивировал ее соответствием условиям военного времени, от которых никогда не следует отклоняться, и удобствами поддержания краски в чистом виде при малочисленной команде крейсеров.

Учебная стрельба по буксируемым щитам, проведенная в море на пути к Шербургу (Шербур), не дала удовлетворительных результатов. Крейсера, занятые ремонтом и посыльно-транспортной службой, не стреляли из орудий уже около года, для более чем половины комендоров, заменивших на "Громобое" ушедших старослужащих, это была вообще первая стрельба, осложнившаяся и впервые примененными оптическими прицелами.

Серьезные недостатки в организации службы на "Громобое" выявил и проведенный К.П. Иессеном 10 марта смотр кораблям отряда. Старшему офицеру было поставлено на вид, многим офицерам объявлялись выговоры, мерам по наведению порядка посвящался ряд приказов командующего отрядом. Но не так просто было восстановить ту творческую обстановку в кают-компании, то особое рвение офицеров к службе, которое только одно, передаваясь матросам, создает душу корабля и делает его действительно боеспособным.

Офицерский состав крейсеров, значительно обновленный, испытывал глубокий духовный надлом, вызванный военными поражениями и сгущавшейся над страной реакцией деградирующего самодержавного режима. На "Богатыре" дошло до того, что пришлось списать и отправить в Россию старшего офицера, флигель-адъютанта, капитана 2 ранга К.А. Бойсмана, ранее состоявшего в адъютантах у наследника цесаревича. Неслыханным был и тот факт, что на стоянке в Сабанге только кают-компания "России" собралась вместе встретить Новый год.

Безрадостной была встреча с Либавским портом, его огромной и такой пустынной теперь гаванью, всего чуть больше года назад провожавшей на Восток армаду контр-адмирала З.П. Рожественского. Следуя непрекращавшимся призывам из Петербурга "всячески ускорить прибытие" в Либаву, К.П. Иессен привел отряд вечером 26 марта. Здесь его уже поджидал вице-адмирал Н.И. Скрыдлов, имевший поручение провести отряду инспекторский смотр. Архивные документы сохранили множество вариантов того выговора, которым бюрократия спешила отблагодарить единственного в той войне адмирала, сумевшего привести на родину свой с честью воевавший отряд.

Припомнили ему все его своевольства (опустив только, но подразумевая историю с К.А. Бойсманом) и медленность движения, которая не могла быть оправдана "никакими исключительными соображениями", и пренебрежение полученными указаниями торопиться, о которых он не счел даже нужным объявить в приказе по отряду. Указывались и выявленное смотром "неудовлетворительное состояние судов отряда как в отношении их боевой готовности, так и внешней чистоты и порядка, а также низкий уровень воинской дисциплины и знаний в командах отряда…". Все это было отнесено "к недостаточно внимательному и серьезному отношению к своим обязанностям командующего отрядом, не поставившего себе целью создать из судов вверенного ему отряда внушительную военную силу". После доклада А.А. Бирилева Николай II выговор К.П. Иессену утвердил. Ответом на эту постыдную комедию был незамедлительный рапорт К.П. Иессена об отставке.

Изношенные, с трудом добравшиеся до родины корабли, никак не могли представлять тогда "внушительную военную силу". Переведенные в Кронштадт, они быстро растеряли и офицерский состав, и команды, и были поставлены на длительный ремонт.

История Владивостокского отряда крейсеров закончилась.

Безуспешным – и все от той же ограниченности мышления – оказался запоздалый опыт верховного правителя России адмирала А. В. Колчака, морским министром у которого в 1918 г. был М.И. Смирнов. Между тем, народный взгляд на божественное происхождение самодержавия в том же 1905 г. был обозначен в тех же делах Командующего отрядом крейсеров в Тихом океане. Непосредственно как раз между рапортами М. И. Смирнова и князя Щербатова в сведениях о буйствах и пьяных криках матросов приводились слова ученика-кочегара парохода "Охотск" Сибирского экипажа (командир прапорщик Константин Елишкевич) матроса 2 статьи Николая Дубинкина. Попав под арест, он грозил начальству, что друзья-революционеры отомстят за него и взорвут пароход. А о власти выражался с предельно возможными краткостью и выразительностью: "Я е.. русскую монархию".

Таковы уже тогда были настроения у народа, заставившие содрогнуться и Россию, и весь цивилизованный мир.

На баке "России" перед съемкой с якоря

Докладная записка 30 октября 1905 г.

В течение последних дней мы пропустили события колоссальной важности, которые не могли не вызвать усиленного брожения умов, особенно среди нижних чинов, в большинстве случаев плохо понимающих и предвзято толкующих события и дарованные реформы.

Моя докладная записка Вашему Превосходительству вызвана тем, что по моему глубокому убеждению, настоящие настроения наших команд (в частности, с крейсера "Россия", которое я лично знаю) крайне тревожное и неустойчивое, но готовые при умелом обращении стать совершенно надежными, в противном же случае может привести к результатам очень нежелательным. Это мое убеждение совершенно окрепло после нескольких моих разговоров с нижними чинами и после бывших 28 и 29 октября разговоров команды со старшим офицером.

Главные пункты, которые команда не понимает и превратно толкует, суть следующие:

1. Команда не довольна, почему ей не объявили манифест 17 октября и об заключении мира. Мне приходится выслушивать такие вещи: "ведь вот манифест об объявлении войны нам читали, а об заключении мира нам почему-то не читали".

2. Многие, особенно из машинной команды, не правильно толкуют и крайне не довольны запрещением ходить на общественные собрания, подозревают (как и во многих других случаях) начальство в желании скрыть от них дарованные права и мотивируя свое желание ходить на общественные собрания желанием научиться ко времени ухода в запас тем новым условиям жизни, которые заключаются в манифесте 17 октября.

3. Команда совершенно не понимает разницы между положением военного и штатского человека при новых условиях жизни.

4. Наконец, многие слухи и мелкие события, благодаря тревожному состоянию умов, возводятся в факты первостепенной важности и принимают таинственный характер, заставляющие подозревать начальство в каких-то тайных кознях, например, меня спрашивали, почему пленных из Японии привозят во Владивосток тайно ночью (предполагались какие-то скрытые виды воздействия против них).

Два разговора команды со старшим офицером 28 и 29 октября убедили меня в том, что теперь команда уже чувствует за собой известную силу. Я убежден, что, если теперь не будут приняты радикальные меры для успокоения команды, подобные разговоры будут продолжаться и требования будут возрастать, причем, быть может, в очень близком будущем будет поздно применять предупредительные меры и придется прибегнуть к карательным, быть может, даже и с применением открытой силы.

На мой взгляд, главное, что следует сделать, это: 1) – возбудить доверие команды к начальству; 2) – внушить команде убеждение, что твердость начальства непреклонна и что дисциплина будет поддерживаться во всей строгости. Меры, могущие привести к достижению таковых результатов, суть следующие: прочитать команде манифест 17 октября; по возможности подробно объяснить его значение (дарованных) им льгот сравнительно с прежними, при этом особенно подробно остановиться на правах и обязанностях военнослужащих при новом положении вещей, подкрепив эти обязанности сравнением с иностранными государствами.

Особенно следует остановиться на причинах запрещения нижним чинам посещения общественных собраний и на применении к военной службе тех пунктов манифеста 17 октября, где трактуется о свободе слова (этот пункт вызывает особенно много сомнений: "как ни говорится о свободе слова, а на собрания не пускают").

Можно было бы поручить офицерам прочитать по этим вопросам лекции по однообразной для всего отряда программе. Необходимо командам показать:

1. что у них начальство не скрывает никаких прав и возбудить у них к начальству доверие;

2. что никакой противозаконный поступок не будет допущен и не останется без должного возмездия.