Подвиг тридцатой батареи - Мусьяков Павел Ильич
Положение батареи было все же настолько тяжелым, что пришлось сформировать еще одну роту под командованием помощника командира батареи старшего лейтенанта В. И. Окунева, политруком в роту послали Рудакова, командиром первого взвода был назначен второй механик батареи воентехник 1 ранга Рева. Половина личного состава роты была из пятой боевой части. На обслуживание котлов и энергетики Андриенко оставил только одну смену. Рота тоже вошла в состав 8-й бригады морской пехоты и вскоре схватилась с врагом врукопашную. В ход пошли штыки, приклады. Рева заколол двух фашистов и упал раненный. Зажав рукой рану, он поднялся и побежал, вперед, призывая бойцов следовать за собой.
Матрос Заика застрелил одного фашиста из винтовки и схватился с другим в штыковом бою. Немец хорошо парировал удары, но Заика продолжал теснить врага. Наконец фашист схватился за ствол винтовки и медленно стал оседать на землю.
Пулеметчики Медведев и Токаренко незаметно подползли к флангу фашистов, ударили длинной очередью по их неровной цепи. Враги заметались в поисках укрытия, а пулемет все бил и бил. С воплями и бранью уцелевшие фашисты откатились в лощину. Бой разгорелся по всей территории батареи. Немцы цеплялись за каждый бугорок, отсиживались в воронках, злобно и упорно принимали штыковые атаки. Вот на матроса Бригеля навалились двое. Одного он заколол быстро, а со вторым схватился в смертельной борьбе. Немец был очень сильным и уже стал душить Бригеля, когда кто-то из матросов подскочил сбоку и всадил фашисту нож между лопаток.
Пулеметчик сержант Ярыгин подпустил врагов на двести метров, а потом спокойно, как на учении, дал длинную очередь. Немцы залегли и поползли вспять, но им во фланг открыли меткий огонь бойцы роты Окунева. Враг медленно отступал, и, как только его цепи отошли на значительное расстояние, орудия батареи дали несколько залпов шрапнелью. Убитых у фашистов стало еще больше.
Роты Тридцатой и рота Десятой батареи были подчинены командирам батальонов 8й бригады морской пехоты. Получив в свое распоряжение такую силу, командиры сильно поредевших батальонов Хотин и Г оловин контратаковали противника и освободили важные высоты. Бывший политрук роты Окунева В. Рудаков в своих воспоминаниях пишет: «Наступательный порыв батарейцев был настолько сильным, что, несмотря на ураганный минометный и автоматный огонь противника, роты (Матушенко и Окунева) заняли высоту с ходу, а за ней и вторую. Было уничтожено несколько десятков гитлеровцев, захвачены трофеи: четыре ручных пулемета, миномет, орудие малого калибра, до десятка немецких автоматов и лошадь».
Отделение комендора Пустовойта ползком между скал пробралось в тыл немцам и подняло панику, это очень помогло наступающим.
Батарейцы захватили высоты. Надо было бы окопаться, но лопат не оказалось. Когда краснофлотцы уходили из-под массива в бой, то их снабдили теплым бельем, ватниками, патронами. Но саперных лопат на батарее не было. Пришлось окапываться трофейными лопатками немцев, штыками и даже касками убитых фашистов. Немцы же, естественно, не ждали, пока моряки окопаются, и пустили на высоту авиацию, пробомбили раз, другой. Потом начался ураганный огонь артиллерии и минометов. Роты несли потери, но держались стойко и встретили следующие атаки фашистской пехоты метким организованным огнем. Вскоре стемнело, и атаки прекратились. Моряки продолжали окапываться. Ночью приехал на машине краснофлотец Бригель, его послал Александер, дав ротный миномет и десятка два мин к нему. Окунев обрадовался и отправил Бригеля в батальон за пищей, боеприпасами и лопатами. В кромешной темноте Бригель нашел штаб и тыл батальона, привез термосы с горячими щами и десяток лопат.
К утру батарейцы уже были в окопах, пусть неглубоких, но все же защищающих от пуль и осколков. Немцы рано утром сделали короткий огневой налет, а затем пошли в атаку при поддержке трех танков. Шел мокрый снег, залепляя глаза. Сквозь его пелену то там, то здесь появлялись фашистские автоматчики. Их уничтожали, не подпуская на гранатный бросок. Три атаки фашистов были отбиты. Много неприятностей причиняли танки. Они палили с почтительного расстояния, и хотя в окопах были такие богатыри-комендоры, которые швыряли гранату на 40—50 метров, танки были недосягаемы. Танки давали несколько выстрелов по огневым точкам и быстро сползали вниз.
Окунев и Рудаков решили послать в засаду гранатометчиков. Желающих нашлось много, пришлось выбирать самых сильных, находчивых и ловких. На правый фланг, где действовали танки, перебросили два станковых пулемета, чтобы отсечь пехоту.
Пулеметчики быстро справились с задачей. Вскоре один танк, поврежденный снарядом, немцы взяли на буксир и увели в лощину. Пехота тоже не прошла. Четвертая атака немцев закончилась для них безуспешно. Потери же они понесли очень большие. Правда, батарейцам тоже недешево обошелся этот день. Почти половина роты Окунева и большая часть роты Матушенко выбыли из строя. Раненого Матушенко унесли в лазарет Тридцатой.
Позже моряки получили приказ отступить и занять новые рубежи, с тем чтобы прикрыть отход наших частей. Роты отошли в полном порядке, немцы не сразу заметили это. Они показались только часа через два после отхода наших частей и попали под обстрел пулеметчиков Окунева. Фашисты залегли, потом раза три пытались атаковать, но безуспешно. Шесть пулеметов и десятка два автоматов, в числе которых были и трофейные, прижимали врага к земле. Так продолжалось пять суток. Постепенно выбывали из строя командиры взводов, вместо них становились новые. Гибли краснофлотцы, старшины, но позицию держали крепко. Оставшиеся в живых — горстка воинов Тридцатой, прижатая немцами к морю, — все же пробились в район батареи и заняли оборону уже на ее огневой позиции. Командир батальона морской пехоты Головин, ныне полковник запаса, дает очень высокую оценку боевой активности моряков батареи, воевавших в составе его батальона и батальона капитана Хотина, погибшего в боях на подступах к Тридцатой батарее.
Боевая дружба хорошо помогала использовать огневые средства не только Тридцатой, но и других батарей.
Бывший начальник штаба Первого гвардейского зенитного полка И. К. Семенов, ныне генерал-майор в отставке, вспоминает:
— На КП Тридцатой был наш пост ВНОС. Тридцать первого декабря позвонил туда. К телефону подошел Окунев. Я спросил: «Как дела?» Он ответил: «В казарме и в доме командного состава опять сидят немцы. Вчера их вышибли, а сегодня на рассвете они снова заняли весь казарменный городок. Из наших орудий туда не стрельнешь: мертвая зона. Дай огоньку по домам, я покорректирую.
Через несколько минут пять зенитных батарей открыли беглый огонь по казарменному городку. Дома загорелись, немцы забегали в поисках укрытий. Слышу, как Окунев бранится и кричит: «Так их перетак, шрапнель давайте, фашисты на улицу высыпали!» Мы, конечно, дали и шрапнель. После десятиминутного огневого налета Окунев дал «дробь», а потом рассказал, как фашисты выскакивали из окон его квартиры и падали под градом пуль и осколков.
«Хороший новогодний подарок сделали им твои зенитки, Иосиф Кузьмич», — позвонил Семенову Окунев и поблагодарил зенитчиков от имени всего личного состава батареи.
Казарменный городок был снова очищен от врагов, а его развалины заняла морская пехота и держала до середины июня 1942 года.
Борьба на поверхности в эти дни шла почти непрерывно. Внутри массива положение тоже было напряженным. Бетон и сталь отгораживали людей от внешнего мира. Стреляли в этот период значительно реже: пушки износились и снарядов было мало. Бойцы, старшины и командиры стояли на боевых постах. С поверхности глухо доносились отголоски боя, а тут, под бетоном, стояла напряженная тишина и неизвестность, поэтому нервы людей были натянуты. В хозяйство лейтенанта Репкова, скрытое в толще горы на большой глубине, с поверхности не доносилось почти никаких звуков. Мягкий матовый свет озарял многочисленные приборы, у которых в напряженных позах стояли краснофлотцы, готовые выполнить команду. Хмурый, невыспавшийся Репков время от времени спрашивал у Александера по телефону, как дела. Тот лаконично отвечал, и снова наступала гнетущая тишина.
