Михаил Драгомиров - Австро-прусская война. 1866 год
Очертив бой с пехотою, принц переходит к кавалерийской атаке.
«Прусская пехота так хорошо вооружена и находится на столь высокой степени боевой дисциплины, что она отобьет всякую кавалерийскую атаку. Для этого всякая форма строя хороша. Поэтому я не придаю большого значения уставной форме, которую мы принимаем в подобных случаях — каре. Я предостерегаю против сигнала “строить колонну”, который должно давать только в крайнем случае, так как беготня людей производит нехорошее нравственное впечатление на них, а неприятель подвергается от этого позже ее огню».
Этот пункт прекрасно рисует и взгляд принца на устав — заметьте, взгляд, высказываемый во всеуслышание, ибо эта часть инструкции написана для войск вообще — и беспрерывное принятие в расчет нравственного влияния, производимого на человека тем или другим действием, и, наконец, понимание столь часто забываемого в мирное время факта, что беготня в бою при построениях, не принося никакой пользы, в большей части случаев только суетит людей.
Следует затем предложение четырехшереножного развернутого строя для встречи кавалерийской атаки, употребления вместо колонны к атаке колонн из середины поротно, сомкнутых вместе (последнее для войск, которые привыкли к этому строю); движения под выстрелами артиллерии в развернутом строю, не в ногу, офицеры на шаг впереди своих мест; или же повзводно рядами. И, при всем этом, неоднократное возвращение к тому, что войска могут принимать те строи, к которым привыкли. Трудно найти другой более поучительный образчик стремления освободить ум и солдат, и офицеров от рутинных представлений и устремить их на главную цель — действительнейшее уничтожение врага. Во всем вышесказанном легко видеть, как принц становится то против устава, предлагая свои формы, то против самого себя, предоставляя войскам принимать формы уставные, к которым они привыкли. Но за этим видимым противоречием скрывается высокое примиряющее его начало — начало возможной умственной и нравственной свободы личности, ибо понятно, что только при условии такой свободы личность и может принести всего себя, и притом разумно, на пользу дела.
Относительно кавалерии инструкция высказывает также весьма рациональные взгляды; но они более общеизвестны.
Сюда относятся: необходимость резерва, быстрого сбора после атаки, необходимость давать атаку, а не получать ее, т.е. предупреждать неприятельский удар своим, и т.п. Рядом с этим принц Фридрих-Карл знакомит со свойствами кавалерии противника, предупреждает против ее одиночной ловкости и умения владеть оружием и советует противопоставлять этим качествам сомкнутость. Сколько можно судить, принц несколько был озабочен этой встречей, ибо вначале останавливается на том, что «прусские 200 эскадронов на 1500 коней сильнее австрийских и что, следовательно, встреча будет происходить или в равном, или в превосходном со стороны пруссаков числе». Он слишком ясно чувствует действительные основы военного дела, чтобы прибегать к постановке численного перевеса на первый план там, где на этот план можно бы было поставить другие, более существенные задатки на успех, которые имеют громадное значение именно в применении к кавалерии, как к роду войска и наиболее впечатлительному, и, в свою очередь, производящему наибольшее впечатление на противника.
Относительно артиллерии не сказано ничего особенного; даже не отмечена та мысль, что артиллерия не должна опасаться плена.
«Некоторые указания офицерам» полны высокой поучительности в военном смысле. Они были даны еще перед датской войной, но остались и в прошлую, ибо представляют краткий и рельефный свод именно того, что есть в военном деле непреходящего, неслучайного. В них принц Фридрих-Карл обращается уже не к массе, разнородной по развитию, а к людям, с которыми нет надобности набрасывать покров на щекотливые стороны дела.
«Великий полководец сказал, что успех кампании зависит на 3/4 от нравственной и на 1/4 от физической силы. Основное правило войны, одинаково важное для генерала и солдата, состоит в том, что нужно стараться удивить неприятеля чем-либо необыкновенным, и принять меры, чтобы собственные войска не были чем-либо озадачены. Всякая стрельба в тыл и фланг уменьшает бодрость молодых солдат и останавливает наступление. Поэтому всегда нужно прикрывать свои фланги эшелонами, хотя незначительной силы. Такие эшелоны берут во фланг всякие атаки и делают их безвредными. Солдатам должно быть объяснено, что тот, кто нас думает обойти, сам обойден.
Моральная сила, воображение и т.д. до того играют важную роль, что можно сказать, что только то сражение или дело может быть потеряно, о котором офицеры думают, что оно потеряно, и прекращают усилия для выиграния победы.
Это должно убедить офицеров в том, что они всеми средствами должны стараться внушить своим людям воинский дух самопожертвования, веры в успех, чувства непобедимости.
Театр войны, предстоящей нам, весьма разнообразен: равнины и горы, плодородные и бесплодные места, пески, луга и реки. Мы должны приспособить строи наших войск к особенностям страны, дабы с меньшими потерями вредить по возможности более неприятелю. В гористой местности я рекомендую ротные колонны. Мы хорошо обучены для действия в этом порядке; притом он представляет более случаев для отличия ротных командиров и прочих офицеров. На одно я обращаю особенное внимание, а именно: чтобы капитаны и еще более штаб-офицеры постоянно держали свои части в руке.
В противном случае генералы лишаются возможности управлять войсками, а с этим вместе исчезает и одно из условий успеха. В особенности это относится до рассыпного строя.
При остановках неприятель нас видеть не должен, все должно быть закрыто — мы этому хорошо обучены. Наступать применяясь к местности, но решительно и скоро.
Рекомендую определение дистанций и пробные выстрелы. Сбережение патронов достигается преимущественно тем, чтобы рассыпать в цепь не более строго необходимого числа людей. Иначе расход патронов велик, и люди выпадают из рук.
У убитых, раненых и больных патроны отбирать. Запрещаю строжайшим образом, чтобы люди выходили из фронта для относа раненых, так как для этого учреждены особые команды.
Выход из фронта иногда разрежал ряды до того, что войско теряло способность для дальнейшего боя. На пересеченной местности можно часто накладывать некоторые перевязки во время самого боя; многие раненые могут помогать сами себе или друг другу. Перевязочные пункты близки, а в случае успеха бой скоро отдаляется от раненых.
Когда бой колеблется, когда войском овладевают некоторая унылость и неприятное чувство, располагающее к отступлению, тогда офицер словом и примером должен действовать для преодоления этого кризиса, почти неизбежного во всяком жарком деле. В подобных случаях колонна хороша, ибо в этом строю и при барабанном бое всегда легче двигать людей вперед».
Глубокая и психическая, и боевая истина! Дело в том, что когда подобное чувство начинает налегать на ваши войска, оно в то же время работает и неприятельские: невольно приходит в голову, что, кажется, уже все сделано и больше не в состоянии сделать. При таком взаимном нравственном настроении, кто может поручиться за то, что победа готова была увенчать ваши усилия именно в ту минуту, когда вы сочли ее невозможной?
Войска, сдающиеся в бою, почти всегда находятся в положении пловца, который, сделав невероятные усилия, чтобы переплыть глубокую и широкую реку, добровольно отказывается от последнего усилия и идет ко дну, когда оставалось протянуть руку, чтобы доплыть до берега.
«Таким образом, из критического момента возникнет благоприятное решение. В разговорах с солдатами им должно быть растолковано, что с тех пор, как свет стоит, ни одна большая победа не была выиграна боем на больших расстояниях. Необходимо схватиться с врагом, т.е. атаковать штыками, если набег стрелков недостаточен. Но тогда ни остановки, ни промедления, ни стрельбы. В большей части случаев выраженная атакой решимость схватиться в штыки до того действует на неприятеля, что он поворачивает кругом до свалки.
При рукопашном бое убивать только передних, а остальным приказывать бросать оружие и сдаваться. Это практичнее, чем убивать, так как можно забрать пятерых в то время, в которое убьешь только одного.
Если неприятель решится нас атаковать в штыки, то, предупредив людей о нашем намерении, открыть дальнюю и частую стрельбу, а в последний момент, на расстоянии от 20 до 60 шагов, броситься вперед.
Войскам развитым полезно делать известными цели и намерения боя возможно большему числу. Это не только увеличивает интерес к делу, но и вызывает каждое отдельное лицо быть полезным достижению цели непредвиденным способом более, нежели когда его употребляют как машину».
