Александр Бобров - Брусиловский прорыв
Находясь в таком окружении, чувствуя повсюду явную и тайную измену, Брусилов не мог долго там оставаться. Неудобного, настойчивого, честного русского генерала, душой и телом преданного своей родине, постарались перевести в другое место. И 1913 год застал Брусилова уже в Киевском военном округе. Летом он получил приказ военного министра принять 12-й армейский корпус в Киевском округе. Численность корпуса, расквартированного по всей Подольской губернии, равнялась 50 тысячам человек. За месяц до начала Первой мировой войны корпус Брусилова был переформирован в 8-ю армию.
Наступал приснопамятный 1914 год. На западе сгущались тучи войны, Германия бряцала оружием. Для идеологического обеспечения этой войны в Германии был создан миф об «окружении Второго рейха кольцом враждебных государств»: с Запада — Франция, с Востока — Россия, на морях — Великобритания. Отсюда задача: прорвать это кольцо и создать процветающую мировую империю с центром в Берлине. В случае победы Германия рассчитывала вернуть Русское царство к границам примерно XVII века (то есть до Петра I). Россия, в германских планах того времени, должна была стать вассалом Второго рейха. Поэтому, конечно, приближающаяся война была для России не на смерть, а на жизнь, — Отечественной.
После парадной Варшавы Брусиловы попали в захолустную Винницу, но полюбили этот тихий город и свой дом в провинциальном стиле модерн. Он сохранился и находится на современной улице архитектора Артынова, 5, а ранее — на улице 9 января, еще ранее на улице Бульварной, или еще — на улице 19 февраля (отмена крепостного права). Почему-то этой улице «везло» на переименования, но теперешнее название ей подходит, так как здесь до сих пор сохранились здания, спроектированные и построенные винницким архитектором Артыновым. До начала Первой мировой войны командующий 8-й армии с женой жили в этом голубоватом домике в центре города, недалеко от Башни. В своих воспоминаниях Брусилов писал, что в Виннице удивительным образом сочетается цивилизация города с умиротворенностью сельской жизни. Совсем рядом с шикарным театром, красивейшими домами, оснащенными водопроводом и электричеством, гостиницей с лифтом, стоят домики, где мирно щиплют травку цыплята, гусята, и даже козлята: «Винница — это последний этап нашего мирного, тихого бытия в прошлом. Всего год мы там прожили до войны. Наш скромный уютный домик с садиком, любимые книги и журналы, милые люди, нас окружавшие, масса зелени, цветов, прогулки по полям и лесам, мир душевный… А затем — точка… Налетел ураган войны и революции, и личной жизни больше нет. Конец прошлому в малом и великом. Винница была для нас на рубеже, на перевале и потому ярко сохранилась в памяти сердца».
Поразительно, что на этом домике в «заграничном» областном центре аж две мемориальные доски — информационная и художественная — с гранитными стрелами удара, а на московском доме в Мансуровском переулке, 4, построенном в столичном стиле модерн, — ни одной. Только голубая жестяная табличка мельчайшим шифром сообщает: «Доходный дом П.В. Лоськова. Здесь в 1916–1926 жил А. А. Брусилов». Ну, в 16-м разбогатевший генерал мог просто купить квартиру в доме 1903 года постройки, а жить в самом горячем и наступательном году — никак не мог.
Кстати, на другой стороне по Мансуровскому переулку в доме № 9 Булгаков «устроил» особняк Мастера и Маргариты. В реальности здесь жили драматург и журналист Сергей Ермолинский и художник-декоратор Сергей Топленинов, у которых Булгаков часто бывал. Неизвестно, был ли Булгаков позже знаком с супругами Брусиловыми. Вторая жена Михаила Булгакова, Любовь Евгеньевна Белозерская, из рода князей Белозерских, медсестрой участвовала в Брусиловском прорыве и вполне могла быть знакома если не с Брусиловым, то с его супругой. Да и сам Булгаков тоже работал тогда врачом в госпиталях Юго-западного фронта. Доподлинно известно, что Белозерская ввела мужа в круг «пречистенцев» — старой русской интеллигенции, духовно не принимавших коммунистическую власть, настороженно относившихся к евреям. В этот круг входила и Н.В. Желиховская до своей эмиграции в Чехословакию в 1930 году, после смерти генерала.
Так что Москва скупо память хранит… В доме ныне — посольство воюющей Сирии — весьма символично! Как писал Брусилов: «Во имя моей окровавленной Родины…» Во время пребывания в Виннице кровь ещё не лилась, но и до тихого городка докатывались тревожные волны. Незадолго до начала войны Брусилов жил на курорте в немецком городе Киссингене. Глубоко врезался в его память один вечер: «В тот памятный вечер весь парк и окрестные горы были великолепно убраны флагами, гирляндами, транспарантами. Музыка гремела со всех сторон. Центральная же площадь, окруженная цветниками, была застроена прекрасными декорациями, изображавшими Московский Кремль, церкви, стены и башни его. На первом плане Василий Блаженный. Нас это очень удивило и заинтересовало. Но когда начался грандиозный фейерверк с пальбой и ракетами под звуки нескольких оркестров, игравших “Боже, царя храни” и “Коль славен”, мы окончательно поразились. Вскоре масса искр и огней с треском, напоминавшим пушечную пальбу, рассыпаясь со всех сторон на центральную площадь парка, подожгла все постройки и сооружения Кремля. Перед нами было зрелище настоящего громадного пожара. Дым, чад, грохот и шум рушившихся стен. Колокольни и кресты церквей накренялись и валились наземь. Все горело под торжественные звуки увертюры Чайковского “1812-й год”.
Мы были поражены и молчали в недоумении. Но немецкая толпа аплодировала, кричала, вопила от восторга, и неистовству ее не было пределов, когда музыка сразу при падении последней стены над пеплом наших дворцов и церквей, под грохот апофеоза фейерверка, загремела немецкий национальный гимн. “Так вот в чем дело! Вот чего им хочется!” — воскликнула моя жена. Впечатление было сильное. “Но чья возьмет?” — подумалось мне».
Этот вопрос преследовал, вёл вперёд Брусилова все годы приближавшейся грандиозной войны. Прозвучал выстрел в Сараеве, и 1 августа Германия объявила войну России, а через два дня напала на Бельгию и Францию. На следующий день в войну вступила Англия. Войска брусиловской армии выступили к австрийской границе, войдя в состав Юго-западного фронта, действовавшего в Галиции. Перейдя границу, Брусилов издал приказ, в котором говорилось о необходимости высоко нести честь и достоинство русского солдата и не причинять обид мирному населению. «С мирным населением, — писал Брусилов, — каждый из нас должен обращаться так же, как это было в родной России». Знают ли сегодня об этом галицийские самостийники, которые винят армию Брусилова во всех смертных грехах?
По ночам грохотали по рельсам немецких и австрийских железных дорог воинские эшелоны, приближаясь к восточным, западным и южным рубежам России. По широким шляхам, по проселочным дорогам, поднимая тучи пыли, шла на запад русская пехота, цокали копыта казацких лошадей. Грохотала артиллерия, проносились, неистово ревя сиренами, штабные автомобили, неуклюже ползли грузовики. По железным дорогам шли эшелоны, забивая до отказа пути. Эшелоны, эшелоны, эшелоны… Уже погромыхивали орудия в Восточной Пруссии, с Карпат спускались венгерские войска. Так началась мировая война, которую долго и упорно подготовляла Германия — страна самого агрессивного империализма, по мнению Брусилова: «…Я всю жизнь свою чувствовал и знал, что немецкое правительство и Гогенцоллерны — непримиримейшие и сильнейшие враги моей родины и моего народа, они всегда хотели нас подчинить себе во что бы то ни стало; это и подтвердилось последней всемирной войной. Что б ни расписывал в своих воспоминаниях Вильгельм II… но войну эту начали они, а не мы; все хорошо знают, какая ненависть была у них к нам…»
Война нам была объявлена, мобилизация совершалась быстро, и Брусилов готовился выступать со своим штабом корпуса, когда получил предписание вступить в командование 8-й армией, которая составлялась из его 12-го корпуса Киевского округа, 7-го и 8-го корпусов Одесского округа и 24-го корпуса Казанского округа с одной кавалерийской и четырьмя казачьими дивизиями. Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич. Брусилов был давно с ним лично знаком: «Это — человек, несомненно, всецело преданный военному делу и теоретически и практически знавший и любивший военное ремесло. Конечно, как принадлежавший к императорской фамилии, он, по условиям своего высокого положения, не был усидчив в работе, в особенности в молодости. По натуре своей он был страшно горяч и нетерпелив, но с годами успокоился и уравновесился. Назначение его верховным главнокомандующим вызвало глубокое удовлетворение в армии. Войска верили в него и боялись его. Все знали, что отданные им приказания должны быть исполнены, что отмене они не подлежат и никаких колебаний не будет.
