Большая игра. Война СССР в Афганистане - Фейфер Грегори
Готовя заговор, чтобы стать президентом страны, Амин спокойно мог назначать своих доверенных подчиненных на государственные должности. Министр коммуникаций Саид Мохаммед Гулябзой[31] был одним из четырех наиболее влиятельных членов кабинета министров, которые мешали Амину на его пути к власти. В число других из этой четверки входили министр внутренних дел Аслам Мохаммед Ватанджар,[32] министр пограничных дел Шерджан Маздурьяр[33] и руководитель службы безопасности Асадулла Сарвари,[34] внушавший особый страх. В то время как Тараки был не в состоянии реагировать на интриги Амина или просто игнорировал их, эти четверо — главные сторонники Тараки — прилагали все силы, чтобы остановить Амина. Так, Гулябзой, характерной чертой которого были всегда аккуратно постриженные короткие усики, честно признавал, что его патрон Тараки также нес на себе часть ответственности за насилие правительства, но, несмотря на это, он же обвинял Амина в излишней жестокости, из-за чего правительство стало терять поддержку населения, которой пользовалось среди людей сначала, после Апрельской революции.
Навестив как-то раз одного своего богатого друга, Гулябзой случайно услышал слова одного из гостей, который также был партийным функционером НДПА. Тот насмехался над хозяином: «Ваше время пришло!», — имея в виду, что его земли скоро будут перераспределены и тот останется ни с чем. Такая грубость заставила Гулябзоя сожалеть, что Национальной демократической партии Афганистана, которой было немногим более десяти лет, не хватило опыта, чтобы со знанием дела выполнить свою честолюбивую программу. Гулябзой, участвовавший в свержении короля Захир Шаха в 1973 году, и сам не раз прибегал к насильственным мерам, но, тем не менее, был сильно обеспокоен политическими мотивами и методами Амина, который сажал своих политических противников в тюрьму даже без ведома начальника полиции, министра внутренних дел Ватанджара или шефа безопасности Сарвари. Гулябзой, Ватанджар, Маздурьяр и Сарвари знали, что премьер-министр также стоял за убийствами множества высокопоставленных деятелей и все более стремился действовать самостоятельно, держа Тараки в неведении.
Трения между этими двумя лидерами — Тараки и Амином — стали окончательно очевидны на первом же совещании, когда президент Тараки только что вернулся из заграничной поездки. Амин был доволен. «Наши сторонники недавно организовали другую революцию», — воскликнул он. В ответ на вопросительный взгляд Тараки, Амин объявил, что недавно были убиты несколько членов семейства умеренного религиозного лидера Себгатуллы Моджаддеди.[35]
— Почему? — спросил Тараки. — Вы же знаете, что Моджаддеди имеет много последователей. Он — популярная фигура.
Амин позже предпринимал и другие действия, даже не сообщая о них Тараки. Когда помощники сообщили президенту, что по приказу Амина дома сельских жителей в провинции Кунар сожгли, а жителей захоронили заживо, Тараки был явно расстроен. «Мы делали революцию для людей, а не для того, чтобы убивать их», — сказал он. Но Тараки не хватало решимости на что-то большее, чем критиковать Амина; даже тот факт, что он отвечал за убийства, но не убивал непосредственно, видимо, вызывал еще большую ненависть со стороны его соперника. Когда президент и четыре его лучших министра, наконец, попытались остановить Амина, тот начал ответное наступление.
Представитель КГБ Богданов еще летом 1978 года заметил признаки заговора Амина, как и свидетельства все более обострявшегося раскола между фракциями «Хальк» и «Парчам». Вскоре после прибытия в Кабул Богданов побывал на прощальном приеме, устроенном в честь одного советского советника в маленьком, но хорошо охраняемом кабульском ресторане. Позже к ним присоединился начальник тайной полиции Сарвари, который между делом сообщил Богданову, что глава генерального штаба армии генерал Шахур готовит военный переворот при поддержке американцев. Сарвари, бывший опытный пилот Афганских ВВС, сказал, что за спиной заговорщиков стоит некий неназванный вышестоящий начальник генерала Шакура. По отдельным деталям предполагаемого заговора, описанным Сарвари, Богданов догадался, кого он действительно обвинял в измене. Этим «некто» мог быть только министр обороны Абдул Кадир,[36] член конкурирующей фракции «Парчам». Однако после переворота вся эта история уже выглядела притянутой за уши. На самом деле, по всей видимости, Сарвари сам готовил предлог, чтобы сместить министра обороны.
Перед отъездом из ресторана Богданов снова говорил с Сарвари.
— Я не совсем понимаю, — сказал он, — но думаю, что в вашем правительстве происходит раскол, и это очень опасно. Вы должны объединиться.
После этого Богданов отправился в советское посольство, чтобы встретиться с послом Пузановым.
— Они собираются арестовать Кадира, — сказал он.
— Этого не может быть! — ответил Пузанов. — Партия всего три дня назад выдвинула его из кандидатов в полноправные члены ЦК. Он только сегодня пил шампанское с Гореловым [главным советским военным советником — Г. Фейфер].
Все еще плохо знакомый с Кабулом, Богданов решил не спорить. Он ограничился лишь словами:
— Александр Михайлович, возможно, они хотели только усыпить его внимание в связи с сокращением его охраны.
Но Пузанов остался при своем мнении.
На следующий день Богданов отправился в аэропорт, чтобы проводить советского советника. Посол Пузанов и Сарвари также были там. Подойдя к Богданову, Сарвари взял его за руку со словами:
— Вы помните, что я сказал Вам вчера? Это был Кадир. Мы арестовали его в президентском дворце этим утром.
— Почему же Вы не скажете об этом Александру Михайловичу? — бесцеремонно ответил Богданов, обернувшись к послу Пузанову.
Встревоженный этими новостями, Пузанов попросил Богданова сопровождать его в посольство, где они созвали встречу главных советских военных советников. Горелов описал свою встречу с Кадиром предыдущим утром. Горелов не был разведчиком, но все же был генералом воздушно-десантных войск, отмеченным многими наградами и имевшим опыт ведения боевых действий в Чехословакии в ходе подавления мятежа, известного как «Пражская Весна» в 1968 году, когда советские войска успешно захватили ряд правительственных зданий и аэропортов в Праге. Горелова направили в Афганистан в 1975 году, когда эта страна находилась еще под властью Дауда. Подозревая Горелова в его связях с прежним афганским лидером, Амин попросил Москву заменить его, так же, как и посла Пузанова. Но в Кремле проигнорировали эту просьбу.
Горелов сказал, что Кадир еще тогда был очень обеспокоен. Они вдвоем пили шампанское около восьми часов в его офисе, когда вдруг зазвонил телефон. Это был Тараки. Он спрашивал министра обороны. Президентский дворец был в десяти минутах ходьбы от ресторана. Кадир попросил Горелова подождать и покинул его. Оружия у него с собой не было. Это был последний раз, когда Горелов видел Кадира.
Где-то в девять тридцать утра, министр внутренних дел Ватанджар, которого председатель КГБ Андропов любил называть «Йети» за его коренастую фигуру, вошел в офис Кадира. «Кадир под арестом, — объявил он. — Я назначен исполняющим обязанности министра обороны».
Когда советские военные советники обсуждали текст сообщения в Москву, Сарвари обвинил нескольких политических деятелей в заговоре против генерального штаба Афганской армии. Богданов снова предупредил свое посольство, что следует ожидать чистки, которая, как он уверял, последует очень скоро. И действительно, в течение ближайших трех дней произошло множество арестов, так что теперь советский посол полностью доверял его информации.
Удаление Кадира было далеко не единственным признаком междоусобицы в афганском правительстве. Незадолго до того Богданов вместе с прибывшим в Кабул руководителем зарубежной разведки КГБ Крючковым и главой зарубежной контрразведки Калугиным — встретились с Амином на официальном обеде. Слегка расслабившись после приятной трапезы и светской беседы, советские представители поинтересовались у Амина, зачем ему нужно это разрушительное противостояние между его «халькистами» и умеренными «парчамистами».
