Ольга Клещевич - Иероглифика Петергофа. Алхимические аллюзии в символике Петергофского садово-паркового ансамбля
Очевидно, что Петр Алексеевич принял «Откровение» и «Исповедание» розенкрейцеров близко к сердцу и в некотором роде отождествлял себя с Братом C. R., который «был великим мужем своего времени. Благодаря божественному откровению, возвышенному обучению и неустанному стремлению нашел он доступ ко всему тайному и скрытому в небе и человеческой природе».[102] Петр, подобно Брату C. R., собирал за время путешествий сокровище «превыше королевского и царского, что для его времени, однако, не было предназначено и потому им для более достойного потомства скрыто было».[103] И надеялся закрепить ростки своих начинаний вслед Брату C. R., который «правильно поставил верных и друг с другом надежно связанных наследников своих высоких знаний и своего имени назначил, а также обновленный мир построил, что всем движениям Вселенной вполне гармонично соответствовал и, наконец, всему случившемуся, случающемуся и долженствующему в будущем случиться надежную сводку составил».[104] Далее, как повествуется в «Откровении»: после путешествия «в Испанию», Брат C. R. «вернулся снова в Германию (на родину – О. К.), которую он (за близкогрядущие перемены и чудесную и опасную борьбу) сердечно любил. Там, несмотря на то, что он своим Искусством, особенно же превращением металлов, мог бы блистать, предпочел он небо и его граждан людям; затем, во всем блеске, построил себе все же уютное и чистое жилище, в котором он свои странствования и философию снова обдумал и им некий мемориал составил».[105] Все это дает нам пищу для размышлений относительно постройки Петром Петергофа не столько как подражание Версалю и другим модным загородным поместьям европейской знати, сколько, в большей степени, – как место философских уединений и «составления мемориала».
Читая «Откровение» дальше, мы увидим, что, к несчастью, Брат C. R. не смог сразу приняться за эту работу – «желанное преобразование», но только через пять лет смог ее воплотить, «и так как он помощи и содействия других был лишен, сам же трудолюбив, ловок и терпелив был, то и решается он с немногими помощниками и сотрудниками самостоятельно попытаться таковое предпринять».[106] Сотрудников, «которые, не более чем в то время обычно было, в Искусствах знаний имели»[107] было трое. «Этих троих обязал он быть в высшей степени верными, скромными и молчаливыми и все его указания с великим усердием записывать, чтобы потомки, которые в будущем через особое откровение к этому допущены будут, ни единым словом и ни единою буквою не были бы обмануты. Таким образом, составилось братство R. С., вначале из четырех лиц, и их трудами были выработаны магический язык и письмо вместе с пространным словарем, ибо мы и сегодня ими, во славу и хвалу Божию, пользуемся и большую мудрость в них находим».[108] Если допустить, что «Librum M.»,[109] написанная этой четверкой мастеров, которые со временем вынуждены были пригласить и других сотрудников, и есть подобие того «Мемориала», который вознамерился оставить потомкам Брат C. R., то мы получим еще одно подтверждение о том, что Петр действовал согласно розенкрейцерским заветам, а «Мемориалом» мог стать его любимый Петергоф. Если город в устье Невы – назван в честь Святого Петра,[110] то название Петергоф можно перевести не только как Петров Двор, но и как Двор Камня, а здесь уже появляются алхимические реминисценции. Еще при крещении Петра в 1672 г. его отцу царю Алексею Михайловичу Симеоном Полоцким было преподнесено стихотворение, излагавшее пророчество о том, что «…подобных ему в монархах не будет; и всех бывших в России славою и делами превзойдет…»,[111] а также описывающее «удивительные свойства царевича, связанные с символикой его имени (Петр – «камень»):
Петр бо нарицается камень утвержденный,утвердит врата царевич новорожденный.Храбрый и страшны явится врагом сопротивнымокаменован в вере именем предивным».[112]
Причем А. Н. Робинсон пишет, что «едва ли можно думать, что Петр не знал “предречений” Симеона о нем. Петр мог знать об этом от самого Симеона (когда он умер, Петру было 8 лет), от матери Натальи Кирилловны (ум. 1694 г.), от придворных. Посвященные ему стихи Симеона, несомненно, сохранялись в царском архиве».[113]
Так, будучи «окаменован в вере именем предивным» Петр Алексеевич чувствовал в себе способности нести определенную миссию, затрагивающую систему, в которой «не только и типографский шрифт, подобно покрою платья, становился показателем известного порядка идей и знаний, символом миросозерцания»,[114] но и архитектурные и садово-парковые ансамбли. Действительно, что еще может пожелать для себя «сочувствующий розенкрейцерам», как ни практиковать Великое Делание по достижению Философского Камня, а затем описать свой опыт в трактате, подобно Первым Розенкрейцерам: «Они собрали в один том все, что только человек для себя пожелать, на что надеяться и о чем мечтать может; хотя мы и охотно признаем, что мир в продолжение ста лет изрядно улучшается, все же мы твердо убеждены, что наши само-истины вплоть до последнего дня непоколебимы останутся, и ничего другого не узнает мир даже в самом высшем и последнем своем возрасте, ибо наши Круги начали быть с того дня, когда Бог сказал: да будет, и кончатся, когда Он скажет: да погибни, но часы Божии бьют каждую минуту, тогда как наши – едва полные часы»[115]? Ибо розенкрейцеры, полагали, а вслед за ними, и, по-видимому, царь Петр, что «равно как наша дверь через много лет столь чудесным образом отверзлась, должна и Европе открыться дверь, которая уже видима (ибо штукатурка удалена) и многими с вожделением ожидается».[116] Открытая европейская дверь предполагала «конкретные реформы – образовательные, церковные, правовые – и, сверх того, окрашена милленаристскими тонами: она должна возвратить мир к “состоянию Адама” или, что тоже самое к Сатурнову “золотому веку”. <> “Исповедание”, второй розенкрецерский манифест, говорит о всеобщей реформации как о предвестии великого возвращения “истины” и “света” – они окружали Адама в раю, и Бог снова пошлет их на землю перед концом мира».[117] Более того, под «златом» в розенкрейцерской алхимии «следует понимать не вещественный итог алхимической трансмутации, но духовные сокровища “золотого века” и возвращение к адамической невинности».[118] Причем к трансмутации в глобальном масштабе, уведомляло «Исповедание», настало подходящее время: «По достижении миром преддверия Субботы, завершении им своего периода, иначе – оборота, когда он спешит к своему началу, то не кто иной, как Господь Иегова, обращает ход Натуры, и тогда все, что было обретено ценою великих усилий и неустанного труда, открывается не имеющим о том ни сведения, ни даже простого понятия; тем, кто свободною волею того желает, бывает оно вчинено как бы силою, а равно и тем, кто тому противится, – дабы жизнь благочестивых облегчить от тягот и защитить от ударов непостоянной Фортуны, злым же – умножить и увеличить присущее им зло и следуемое за то наказание».[119] И, несомненно, в том числе и настроение розенкрейцеровских обращений, дали толчок к замыслу о строительстве новой столицы: «положить новое основание и возвести новую твердыню и крепость Истины, что и было бы исполнить удобнее, нежели, начав было рушить и покидать старое безобразное здание, приступить затем к расширению его преддверия, или прорубать окна в покои, или перестраивать двери и переходы, во всем повинуясь своей прихоти».[120]
Петр и его ближайшее окружение было, по-видимому, глубоко погружено в розенкрейцерское служение, имевшее и ритуальные формы. Примером тому может служить «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор», в котором большинство исследователей, как и В. О. Ключевский, видели попытки облечение «своего разгула с сотрудниками в канцелярские формы, сделать его постоянным учреждением».[121] Собор этот по описанию Ключевского «состоял под председательством набольшего шута, носившего титул князя-папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы. При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати. Петр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав, в котором обнаружил не менее законодательной обдуманности, чем в любом своем регламенте».[122] Удивительно, что по описанию «в этом уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания и поставления папы и рукоположения на разные степени пьяной иерархии. Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У собора, целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия, “служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками”, свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: “Веруеши ли?”, так в этом соборе новопринимаемому члену давали вопрос: “Пиеши ли?” Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве; инако мудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме. Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему – путь к венцу мученическому».[123] Однако Петр не был идиотом, и как бы внешне все описанное не выглядело «шутейным», на деле может оказаться всего лишь конспирацией того легендарного «Общества Нептуна», о котором в исторической литературе говорят глухо и противоречиво. Так «Большая энциклопедия. Масоны.» сообщает, что «среди русских масонов существовало предание о том, что первая масонская ложа в России была учреждена Петром Великим немедленно по его возвращении из первого заграничного путешествия… мастером стула в основанной Петром ложи был Лефорт, Гордон – первым, а сам царь – вторым надзирателем».[124] Судя по наличию устава и разработанного «конспирологического» ритуала, можно утверждать, что при Петре Алексеевиче существовала какая-то организация розенкрейцеровского толка, проводившая «алхимические мессы»,[125] открытым текстом (для посвященных), и демонстративно, для избранной публики с элементами скоморошества, по большим праздникам отправляющая свои обряды. Рассмотрим еще одно описание такого ритуала В. О. Ключевским. «Раз на масленице в 1699 г. после одного пышного придворного обеда царь устроил служение Бахусу; патриарх, князь-папа Никита Зотов, знакомый уже нам бывший учитель царя, пил и благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому как делают архиереи дикирием и трикирием; потом с посохом в руке «владыка» пустился в пляс».[126] Сделав скидку на негативную реакцию, вызванную необычным и даже кощунственным для православного человека зрелищем, все-таки посмотрим, чем на самом деле был тот Бахус, которому покланялись члены «сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора». Вот что пишет об этом божестве Фулканелли: «Вакх – эмблематическое божество Меркурия Мудрецов <> Что касается сосудов для вина Философов или Ртути, то их эзотерический смысл ясен и так».[127] В другом месте Фулканелли проясняет значение «крестообразной формы» и ее связь с Вакхом: «Чем чище материя, тем лучше различимы эти геометрические фигуры, который чертит всесильный Дух и Свет. Своей волей он рисует на поверхности вещества крестообразную структуру, как бы ставит на Ртуть свое философское клеймо. Отсюда сравнение ее поверхности с ячейками сети для ловли символической рыбы, с евхаристической корзиной на спине Ихтиуса римских катакомб, с яслями Иисуса, колыбелью святого Духа, воплотившегося в Спасителя человеков, с ларцом Вакха, где как считалось, храниться какой-то таинственный предмет…».[128] Прервем на этом месте длинную цитату из Фулканелли: мы узнали уже достаточно для того, чтобы понять, что происходило на петровских «алхимических мессах»: поклонение алхимическому Духу Меркурию в облике античного бога Вакха.
