Джулия Кэмерон - Поиск источника: настойчивость на пути художника

«Когда не пишу, то создаю хаос, – смущенно усмехается она. – Я устраиваю кучу шума, только чтобы отвлечься от мысли о том, что не работаю. Могу продать или купить целый дом. Я выдираю сама себя с насиженного места – и все только потому, что недостаточно хорошо поработала».

В наш век дорога к святости неизбежно проходит сквозь мир действия.

Вдруг поверхность воды взрывается, и из-под нее вылетает темная птица с мелкой рыбешкой в клюве. Утята бросаются врассыпную. «Ух ты! – восклицает писательница. – Вот так обычно и бывает, да? Вдруг, внезапно, ниоткуда…» – она умолкает и смеется. Она поняла, что начала писать вслух.

«По-моему, очень важно правильно выбрать место, – вдруг замечает она. – Иногда книга требует, чтобы ее писали в каком-то определенном месте, и никакое другое ее не устроит. Взять хотя бы мою прошлую неделю. Работа шла хорошо, и я засела писать в гостиничном номере. Мне было неважно, что там мебель исцарапанная и все такое прочее».

А на этой неделе она жила в своей шикарной нью-йоркской квартире и вновь обнаружила, что ходит кругами, словно собака, укладывающаяся спать. «Я хочу привыкнуть к этому месту, – твердо сказала она. – Хочу научиться быть здесь как дома. Мне надоело все время приезжать в Нью-Йорк, доводить себя до исступления, а потом бежать прочь. На сей раз я намерена жить в своем ритме».

«Свой ритм» – это когда есть время для прогулок в парке и для занятий в спортзале. Придется постоянно отказываться от приглашений на великосветские рауты и от сплетен за бокалом мартини. Придется отключить телефон и приглушить звук. Писательница все это понимает. Она к этому готова.

«Я не экстраверт и не могу слишком много общаться с людьми. Чтобы писать, мне нужно остаться в одиночестве – один на один с персонажем. Последнее время я говорю себе: может, вместо того чтобы думать, будто я пишу в отрыве от всех, лучше считать, что я провожу время со своим персонажем? Героиня мне нравится. Иногда мне хочется, чтобы она была настоящей и с ней можно было прогуляться».

Для многочисленных поклонников этой писательницы ее героиня и впрямь живой человек. Поклонники пишут ей письма, просят совета и помощи, как у профессионала. Иногда на автограф-сессиях у кого-то дрожат губы, а в глазах стоят слезы – героиня выписана так натурально, что кажется живым человеком. С таких мероприятий писательница уходит абсолютно опустошенной.

«Нет, я твердо намерена сделать все как надо, – говорит она. – Придется найти способ сопереживать себе и всем моим страхам».

Стороннему наблюдателю может показаться, будто писательница вездесуща – она летает туда и сюда, бывает тут и там, без устали ищет новое место для написания следующей книги, место, где ее внутренний писатель согласится остаться на какое-то время.

«Знаешь, Нью-Йорк – не такое уж плохое место. Только надо побольше гулять в парке», – говорю я ей.

Поменьше говорите… Возьмите метлу и подметите у соседа в доме. Это лучше любых слов.

Наш внутренний художник любит, когда с ним носятся. Помните: как бы ни были зрелы наши работы, наш художник – всегда уязвимый юнец, которого очень легко ранить. А нам достается роль взрослого, учителя – мы должны подмечать любые признаки того, что наш художник скис и пребывает не в духе. И тогда, если он просит, можем понянчить его и погладить по спинке.

Когда работа идет тяжело, полезно себя побаловать. В идеальном мире нас могли бы баловать друзья, родные или значимые для нас люди. Наш мир неидеален, но мы можем сделать его лучше, если сами начнем понемногу заботиться о себе.

Возьмите ручку. Пронумеруйте строки с первой по десятую. Перечислите десять дел или покупок, которые можете сделать и которые позволят явственно ощутить, что вас «видят» и о вас заботятся. Пишите как можно конкретнее. От чего возникает ощущение, что вас балуют? Вещи из списка вовсе не обязательно должны быть дорогими или экстравагантными. Просто хорошенько подумайте. Многие мои ученики обнаруживают, что то, что им нужно, не так уж затратно по деньгам, или по времени, или и по деньгам, и по времени. В этом упражнении я предлагаю потратить на себя чуть больше времени и денег. К примеру: я могла бы купить новые хорошие канцелярские принадлежности; могла бы долго-долго лежать в горячей ванне; я мог бы купить себе лоток малины; я бы купила себе ручку с тонким пером; я бы мог сходить в зоомагазин и поглядеть на птиц; я бы позвонила подруге Лоре и договорилась куда-нибудь с ней пойти…

Когда я говорю «художник», то имею в виду не художника в узком смысле слова, а человека, который строит… творит, изменяет Землю… будь то равнины Запада или рудники Пенна. Все это… большая игра созидания… и иногда творец вооружен кистью… иногда – лопатой… а некоторые предпочитают перо.

Работа

День серебристо-серый. С запада опять надвигается дождь. Я все утро из самых разных источников получаю известия о погоде на Среднем Западе. Моя подруга Соня вышла на курс с новой книгой, и работа идет полным ходом – две главы за два дня. У сестры Либби болит рука, но она все равно пишет – работает над портретом маслом в новой технике, которая ей пока не очень дается. Обе сообщают, что погода у них прекрасная – особенно погода в душе. Ничто не делает художника счастливее, чем день, проведенный за работой.

«Я наконец пишу – это такое облегчение, – говорит Соня. – Этим утром я полтора часа прождала в приемной у врача, но, вместо того чтобы скучать и злиться, просто стала писать. Я написала почти 20 страниц от руки, почти целую новую главу, причем вышло, кажется, неплохо. А когда дописала, врач как раз освободился, и все у меня оказалось хорошо. У меня отличный день. Думаю вот посидеть на веранде и написать еще немного».

«Когда мне привезли стекло для стола с форелями, – рассказывает Либби, – стало совсем похоже на пруд. И тогда я сказала себе, что надо уже перестать бояться новой техники маслом. А то я все ждала, когда мне вдруг с ней станет легко и просто, – говорит она, смущенно посмеиваясь. – Я решила, что не буду больше ждать, пока станет просто, и сделаю это. И в ту же минуту мне и впрямь стало легче. Терпеть не могу так говорить, но мне и правда нравится, что у меня сегодня получилось. Кажется, я нащупала правильное решение, и мне теперь так хорошо!»

Хорошее искусство проистекает из необходимости.

Мне бы тоже хотелось, чтобы было хорошо, но увы. Прошлой ночью уснуть опять не удалось, и сегодня я сажусь за работу уже уставшей. Работать на свежую голову мне нравится больше, но я привыкла писать несмотря ни на что, поэтому сажусь за стол и берусь за дело. Перебираю образы из своей кладовой, выбирая те из них, что пойдут в дело, и напоминаю себе, что надо бы устроить очередное творческое свидание и поднабраться новых идей. Позвонив своей подруге, певице Дейзи, я гордо сообщаю, что с «Магелланом» все идет по плану и что за пианино я провожу все больше времени – сегодня занималась целых полчаса. Я все еще играю по сборникам для начинающих, но уже учусь читать ноты басового ключа и ужасно этим довольна. Утренние страницы у меня выходят какие-то смутные, бессвязные, но, несмотря на это, мои скромные успехи находят в них свое отражение.

Мало что радует художника больше, нежели развитие. Чувство, что ты движешься вперед в своей области, – источник искреннего и глубокого счастья и одновременно самоуважения. Когда мы занимаемся прокрастинацией – ждем, чтобы «стало легко и просто», – то перестаем себе нравиться. Ничто на свете не может заменить чувства, которое испытывает человек, когда делает свое дело и в конце рабочего дня может сказать: «Я сделал то, что хотел».

Значительная часть жизни художника сводится к одному: взять и сделать. Что толку анализировать чувство сопротивления, искать глубинные причины, мешающие взяться за работу? Куда лучше лицом к лицу встретиться с собственным нежеланием работать, позвонить другу и сказать: «Мне нужно работать, а не хочется, но я все равно поработаю 15 минут». Такое скромное обещание – каких-то 15–20 минут – обычно проходит незамеченным для внутреннего цензора. Это же так мало, говорим мы цензору, он нам верит и не пытается помешать. Если бы мы сказали: «А сейчас я засяду за работу на часок-другой», – цензор задал бы нам жару. Но мы говорим: «Я только попробую, буквально несколько минут», – и он поддается на обман и отпускает нас за стол или к мольберту. Наш внутренний цензор страдает сильнейшей верой в собственную значимость. Когда мы тихо и смиренно ставим себе небольшие реальные цели, он не знает, как этому противостоять.

Искусство – суровая госпожа; с ней не пококетничаешь, ее не отвергнешь; она требует полной самоотдачи и платит за нее великими победами.