Галина Дятлева - Мастера натюрморта
Силуэты артистов словно колеблются, что вызывает у зрителя ассоциации с дрожащим пламенем свечи или вьющимся побегом растения («Актер», 1904, Метрополитен-музей, Нью-Йорк; «Девочка на шаре», 1905, ГМИИ, Москва; «Семья акробатов с обезьяной», 1905, Художественный музей, Гётеборг). Особенно выразительной представляется работа «Семья бродячих акробатов» (1905, Национальная галерея, Вашингтон), которая буквально пронизана ощущением одиночества и отрешенности несколько странных персонажей, облаченных в артистические костюмы среди безлюдных пустынных дюн.
П. Р. Пикассо. «Композиция с черепом», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург
В этот период Пикассо создал «Натюрморт с порроном» (1906, Санкт-Петербург, Эрмитаж), где представил четыре непритязательных предмета крестьянского обихода — два стеклянных и два глиняных.
Вся группа вещей показана развернутой в манере Сурбарана. Композиция исполнена внутренней динамики, построена на игре контрастов и ритмическом единстве. Кажется, что на пространстве стола происходит встреча двух пар — глиняной (приземистый горшочек под крышкой и простая глиняная крынка) и стеклянной (изящный графинчик и треугольный поррон). В этой работе созревает новая художественная концепция Пикассо — подчеркнутая простота и выразительность объемов и усложнение в целом художественной структуры.
В 1906 году лирически прозрачный «розовый» период художника ушел в прошлое, и на его полотнах появились монументальные обнаженные фигуры. Таковы «Две обнаженные» (1906, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Сидящая обнаженная» (1906, Национальная галерея, Прага), которым свойственна тяжеловесная иберийская или негритянская пластика. Формы этих персонажей кажутся вырубленными мощными взмахами прямых линий, с моделировкой «насечкой». Своей кульминации новый художественный метод достигает на полотне «Авиньонские девицы» (1907, Музей современного искусства, Нью-Йорк), где резкие деформации знаменуют собой переход к кубизму.
П. Р. Пикассо. «Зеленая миска и черная бутылка», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург
П. Р. Пикассо. «Бидон и миски», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург
Более ранняя стадия кубизма Пикассо называется аналитической (1908–1912). В этот период формы дробятся на мелкие грани или плоскости, в результате чего возникает своеобразная кристаллическая структура. Цветовая гамма достаточно скупа: в ней преобладают серые, охристые и тусклые зеленые тона. Кристаллы разрастаются до такой степени, что почти совершенно вытесняют образ натуры.
Натюрморты этого периода Пикассо создавал, не используя натуру, исключительно благодаря силе воображения. Мастер говорил: «В то время я работал совсем без всякой модели. То, что я искал, было совсем другое». Он хотел найти силу художественного изображения не в сюжетах и мотивах, а лишь в красках, формах, мазках, в их энергии. Итогом творческих исканий живописца стала его «Композиция с черепом» (1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Искусствоведы склонны рассматривать сюжет картины в качестве вариации на тему vanitas («суета сует»), распространенную в работах старых мастеров. На полотне показан череп как символ бренности бытия, а рядом с ним расположены палитра, кисти, книга, картина и курительная трубка — символы чувственных человеческих радостей.
П. Р. Пикассо. «Горшок, рюмка и книга», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург
Надо сказать, что все эти предметы представляются естественными в обычной мастерской художника, а их беспорядочность расположения, как на картине, очень характерна для мастерской самого Пикассо. Кроме того, в натюрморте нисколько не чувствуется некое мудрое назидание, скорее мрачная личная экзальтация, о чем красноречиво свидетельствуют атмосфера мрачной возбужденности, холодные резкие тона, столкновение острых, почти ощутимо колющих плоскостей, неожиданные падения диагональных ритмов. Череп кажется большим золотым слитком и придает завершенность метафорам, звучит как реквием. Перед черепом расположен неожиданно экстравагантный предмет, то ли ведерко, то ли горшок. Вероятно, этот предмет, по-французски называющийся jarr, то есть «глиняный горшок», является посвящением литератору с созвучной фамилией — Альфреду Жарри. Этот духовно близкий Пикассо человек неожиданно и безвременно умер. Подобное обстоятельство, естественно, не могло оставить живописца равнодушным. Тем более что сопоставление этих двух пустых сосудов — черепа и горшка — кажется не только гротескным, но и невыразимо горестным. Впрочем, сам Жарри вошел в историю французской литературы как вечно эпатирующий публику гамэн, и стиль его мышления совпадал с настроением картины Пикассо.
Так развивается своеобразная новая поэтика Пикассо, который способен строить живописный образ на неожиданно смелых, дерзких ассоциациях, поскольку в данном случае визуальный контекст слов воспринимается в значении живописных образов. После этого, по образному выражению мастера, он станет «живописать полотно словами». Первым шагом в этом направлении, несомненно, явился реквием Альфреду Жарри.
П. Р. Пикассо. «Букет цветов в сером кувшине и бокал с ложкой», 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург
П. Р. Пикассо. «Компотница, фрукты и рюмка», 1909, Эрмитаж, Санкт-Петербург
Натюрморты становятся объемными почти скульптурно. О сути своих предметных композиций сам Пикассо высказался так: «Бутылка на столе так же значительна, как религиозная картина», вероятно имея в виду драматизм окружающего пространства («Зеленая миска и черная бутылка», «Бидон и миски», обе — в 1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Эти произведения действительно воспринимались как некие религиозные откровения. Несмотря на то что композиции подобных «черных икон» составляют не мистические или аллегорические предметы, а самые обыденные, привычные в хозяйстве, они, несомненно, созданы в результате потребности самовыражения. Скорее всего, эти натюрморты тоже не писались с натуры.
Натюрморт «Зеленая миска и черная бутылка» представляется исполненным такой высокой драматической экзальтации, что его живописный эффект может сравниться только с полотнами творцов абстрактного экспрессионизма. Эта работа была создана под влиянием события, потрясшего Пикассо, — самоубийства немецкого художника Вигельса — и насыщена траурными черными и красными тонами.
Произведение «Бидон и миски», написанное вскоре, напротив, свидетельствует о волевой собранности, поскольку здесь присутствует пластическая логика в противовес иллюзорности перспективного построения. Формы группируются вокруг единого стержня. Композиция по-прежнему достаточно напряженна, но в ней присутствует непоколебимое равновесие.
П. Р. Пикассо. «Столик в кафе (Бутылка „Перно“)», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург
П. Р. Пикассо. «Скрипка», 1912, ГМИИ, Москва
В простой и объективной манере исполнен натюрморт «Горшок, рюмка и книга» (1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Живописец явно любуется ясным мотивом и отношениями, возникающими между объектами на полотне. В композиции присутствуют всего три предмета и три плоскости. Произведение условно, и его характер напоминает каноничность византийских икон или строгость натюрмортов Сурбарана. В пространстве картины можно отметить лишь один элемент чуда — это причудливое преломление края горшка в стеклянной поверхности рюмки.
Как для Жоржа Брака, так и для Пикассо учителем натюрморта являлся Поль Сезанн. Брак говорил: «В начале всего — контакт с Сезанном. Это было более чем влияние, это было посвящение в таинство. Сезанн первый порвал с научной, механистической перспективой, практиковавшейся художниками в течение веков». Впрочем, для Брака натюрморты Сезанна являлись лишь идеально организованным в ритмическом отношении пространством, где вещи не играют важной роли, тогда как для Пикассо Сезанн был родственен своим глубоко личностным отношением к сюжетам, где даже груши на тарелке овеяны гаммой самых драматических переживаний. Поэтому и сезаннизм Пикассо заключается прежде всего в переживании сюжетного мотива каждого конкретного натюрморта.
П. Р. Пикассо. «Скрипка и гитара», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург
Один из замечательных образцов натюрмортов — «Букет цветов в сером кувшине и бокал с ложкой» (1908, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Этот букет кажется составленным из диковинных экзотических растений: настолько их венчики разнообразны и по-тропически таинственны. В то же время детали растений чрезмерно крупны и просты и напоминают искусственные цветы из воска. Кажется, что мастер просто зачарован подобной нежизненностью восковых растений. В них присутствует одушевленность иного плана — абстрактная, потому так гармонируют цветок и прозрачная, словно созданная из льда, рюмка. Букет настолько торжественно представляется живописцем, что кажется по-лубочному аляповатым. Он возвышается на столешнице мощного неуклюжего комода с выдвижным ящиком и кажется завораживающе живым: во все стороны цветы раскинули свои «уши» и «глаза», а их лиственные аккорды громко звучат в аскетической и строгой атмосфере испанского фона.
