Джулия Кэмерон - Поиск источника: настойчивость на пути художника

Эго не в восторге от таких идей. Они слишком демократичны, слишком эгалитарны[11] – ему их не переварить. Эго любит не товарищество, а конкуренцию. В своем воображении оно рисует небольшое племя «настоящих» художников – «особенных» и «не таких как все». Прислушиваться к этим идеям опасно – можно вылететь на обочину. Творчеством заниматься будет труднее, потому что нам и так нелегко – мы заняты, мы делаем из себя художников. Мы начинаем думать не «что я делаю», а «как я это делаю». Внимание переключается от процесса к продукту – и мы начинаем творить не столько свое дело, сколько самих себя. «Ах, похож ли я на художника?» – задумываемся мы.

Эго нравится держать нас в неведении. Эго любит неуверенность, потому что там, где есть неуверенность, могут произрастать обсессии[12], в особенности – эгоцентризм, любимая игрушка эго. Оно не хочет, чтобы мы были художниками; ему надо, чтобы мы думали о том, как быть художниками. Эго не хочет, чтобы главным для нас в конце концов оставалось само искусство.

Если мы согласимся, что творческое начало есть в каждом, тогда быть творческим человеком станет нормально. А если быть творческим человеком нормально, тогда можно надеяться, что наши друзья – не только официально творческие, но и все вообще, – подбодрят и поддержат нас в этом стремлении.

Избавляясь от мифов о творческом начале, мы изгоняем множество демонов. Нам не нужен демон, который заставляет нас чувствовать себя не такими как все, особенными, одинокими и в противопоставлении всем. Если творческое начало есть у всех, значит, его можно отыскать в сердцах друзей и близких – то есть именно там, где мы стремимся его найти. Я написала первый роман в спальне на втором этаже родительского дома. Родители лежали в больнице, я была на хозяйстве и заботилась о сестрах и братьях, а в те часы, когда младшие могли обойтись без меня, писала роман.

«Пойду побуду наверху» звучало для нас так же привычно, как «пойду в подвал, запущу стиральную машину». Работа над романом была такой же обязанностью, как все остальное, только я сама ее себе назначила. Я готовила обеды, стирала, помогала младшим с домашней работой и писала книгу. Нельзя было пропускать стирку, нельзя было не мыть посуду, и не писать тоже было нельзя. Нужно было писать регулярно, определенными порциями.

Трудности – это послания.

Когда работа над книгой стала для меня не чем-то особенным, а частью обычной жизни, это оказалось очень удобно. Писательская жизнь стала «размеренной», хотя тогда я ее так не называла. «Размеренная» – значит, без перегибов. В 1978 году, когда я в буквальном смысле слова зажила размеренной и трезвой жизнью, избавившись от зависимости, одной из первых вещей, которую помогли наладить новые друзья, была эмоциональная размеренность в работе. Они сказали, что работать надо ежедневно, а работу делить на выполнимые кусочки. «Живи текущим днем» и «Ешь слона по кусочкам» – вот мои тогдашние девизы, которые вполне можно применить и к писательскому ремеслу. Я страстно стремилась исцелиться и зажить размеренной жизнью – и потому последовала этим советам.

Я научилась писать каждый день, думая только об этом дне и об этой странице. Я научилась реалистично планировать работу – для меня это три страницы в день, – и когда норма была выполнена, считала свой рабочий день законченным. Мне посоветовали повесить у письменного стола табличку с надписью: «О’кей, Бог, ты позаботься о качестве, а я – о количестве». Табличка должна была удерживать меня, не давая скатиться в отрицательные эмоции. Меня научили, что эмоциональная работа «запоем» никому не нужна. Работа должна идти размеренно. Эго лучше держать от нее подальше.

Когда я писала пьесу, также установила норму: три страницы сценария в день. Если роман, то те же три страницы прозы в день. Когда занялась нон-фикшн, трехстраничная формула пригодилась и там. Три страницы – это довольно много, чтобы почувствовать, что я потрудилась, но довольно мало, чтобы оставалось время на что-то еще – сходить, например, в гости к друзьям или посмотреть кино.

Я не давала работе завладеть всей моей жизнью целиком, и потому работа не мешала мне жить. Работа – это три страницы в день. Если я напишу эти три страницы с утра, то весь остаток дня могу заниматься любыми другими делами и заботами, не чувствуя вины.

Говоря правду, женщина создает вокруг вероятность появления новой правды.

В первые годы взвешенной работы я научилась делать «бутербродные» звонки – сначала «Я сажусь писать», а потом – «На сегодня норму сделала». Обращалась я со своими обязательствами отнюдь не только к другим писателям. Иногда звонила актеру, певцу или просто другу нехудожнику. В работе мне помогали друзья всех мастей. В работе не было ничего сверхъестественного. Просто еще одна ежедневная обязанность. Я садилась за пишущую машинку так же, как моя подруга Джеки шла на работу в свой магазин одежды. Я выводила себя на чистую воду. Игнорировала собственное внутреннее сопротивление. Писала свои три страницы. А когда они были написаны, откладывала их в сторону вместе с ролью напряженного писателя. Остаток дня я была любовницей, матерью, сестрой – кем угодно, но только не художником.

Высвободившись из-под груза всей личности разом, я стала работать более легко. Писать получалось легче, я уже не так мучилась и не надувалась от собственной важности. Я перестала быть писательницей и стала женщиной, которая пишет. Самоощущение себя как писателя перестало меня душить, и я обнаружила массу идентичностей, которые гораздо легче выносились. У меня появилось больше друзей. Я могла подружиться с юристом и воспитательницей из детского сада. С художницей и домохозяйкой. Не нужно было быть художником, чтобы стать моим другом. И мне не нужно было вести себя как художнице, чтобы подружиться. Нас объединяло одно – принадлежность к роду человеческому, и этой отличительной черты было вполне достаточно.

Мне и сейчас ее достаточно. Я осталась художником, но постарела, и сегодня все чаще приходится бороться с соблазном рисоваться, подчеркивая, что я настоящий художник. Обладая изрядным послужным списком, я должна изо всех сил стараться не воспринимать себя слишком серьезно. Правила творчества у меня прежние, и, когда я их придерживаюсь, работа идет ровно и уверенно. Три страницы в день. Не спеши, ешь слона по кусочкам. Сделал дело – гуляй смело.

Работая по шажку и живя сегодняшним днем, я написала 20 книг, а теперь еще и немало музыкальных произведений, пьес и сценариев. И все это – в полном соответствии с методом поедания слонов по кусочкам. Я стараюсь быть трубопроводом, каналом. Я стараюсь раствориться в процессе творчества, не тревожась, успешно ли трудится мое «я». Каждый день я три страницы кряду «слушаю» и записываю «услышанное». Можно, пожалуй, сказать, что мои достижения вовсе не мои. Своей плодовитостью я обязана совместным трудам. Я – образец этих трудов, которому могут подражать молодые художники. Я «прихожу» на работу. Они могут делать то же самое.

Полюби этот миг, и его энергия не будет знать границ.

«Есть! Закончили!» – воскликнула сегодня молодая писательница, с которой мы работали. Да, мы действительно закончили еще один вариант. Наш фильм начал воплощаться в словах. Герои ведут себя как герои. Сцены разворачиваются, как положено сценам. Это восхитительно – до того восхитительно, что меня так и подмывает с головой уйти в работу. К счастью, я не так глупа. Я уезжаю в Париж и пробуду там восемь дней, а моя коллега пока напишет некоторые пропущенные сцены. Потом я вернусь, и мы снова будем писать вместе, понемногу, по чуть-чуть. Un peu, как говорят в Париже – то есть, кажется, говорят, если я хоть что-то еще помню из моего университетского французского.

Она стала для меня островом света, радости, мудрости, и на острове этом я в любое время могла вершить свои открытия и проживать страдания и надежды и всегда бывала радушно принята.

Чаще всего мы добиваемся слишком малого, потому что хотим сделать слишком много. Цепенея перед высящейся впереди неподъемной задачей, замираем на месте. Мы еще не начали работу, но уже побеждены. Вот и не начинаем. К примеру, мы хотим написать роман, но считаем, что на это уйдет куча времени, которого у нас просто нет. «Я бы не прочь, – говорим мы, – но…» Но любое творческое начинание удается лишь тогда, когда его разбивают на небольшие ежедневные порции работы.

Ну в самом деле – роман пишется по странице. Установите ежедневную норму в три страницы, и вы получите 90 страниц в месяц, 180 – за два месяца, 270 – за три, а через каких-нибудь четыре месяца у вас будет уже целых 360 страниц – это уже вполне тянет на скромных размеров роман.