Ольга Клещевич - Иероглифика Петергофа. Алхимические аллюзии в символике Петергофского садово-паркового ансамбля
Как бы ни язвителен был Александр Поуп (1688–1744), иронизируя над плантоманией, царившей во времена раннего Нового времени, в своей сатирической поэме «Дунсиада» (1728):
«Этот дурацкий рай, политиканов греза,Воздушный замок, сон наш золотой,Девицы романтичное мечтанье,Химических экспериментов жарИ поэтических видений славный дар»,[16]
непредвзятым посетителем, сад Петергофа, дедушка российской плантономании, до отказа наполненный всем перечисленным английским поэтом волшебством, всегда будет восприниматься Раем, и книга, предлагаемая вашему вниманию, постаралась найти тому объяснение.
Глава 1. Создатель Петергофа и алхимическая традиция
«Нет, больше чем батальные дела,Славь ум его, ведь издавна была,Как не обширна Русь, но для него мала.О, светлый разум.
Понявший, что наука, мудрость, трудКакие только горы не свернут,Любой народ от темноты спасут,Всех граждан разом».[17]
В продолжение всего XVII и первой четверти XVIII в. в Западной Европе сохранялся и поддерживался интерес к герметической философии, в частности к алхимии, сопровождавшийся формированием разнообразных розенкрейцеровских и масонских обществ. Будучи западно-ориентированным и достаточно образованным человеком, царь Петр, не избежал интереса к этим явлениям культуры, что, несомненно, оказало влияние на проводимые им в России реформы. Однако одного только личного интереса царя для такого масштабного мероприятия было недостаточно. Вовлеченность в идеи Великого Делания, должны были разделять его соратники и сподвижники.
Из отечественной научной литературы об этом известно мало, более того, в России сформировалась давняя традиция подобный интерес отрицать. За рубежом, вероятно на фоне бурно развивающейся науки эзотериологии, несколько лет назад этой теме посвятил свою статью, озаглавленную «Интерес к алхимии при Петровском Дворе», английский исследователь Роберт Коллис. В ней, в частности, он отмечает, что не видит «никакого парадокса в том, что трое из самых образованных и западно-ориентированных людей в России того времени – Брюс, Прокопович и Эрскин, – имели интересы, чему есть многочисленные свидетельства, – прямо указывающие на увлечение алхимией при Петровском Дворе».[18]
Для иллюстрации отношения Петра Первого к этому феномену культуры Р. Коллиз обращается к воспоминаниям одного из сподвижников Петра, изобретателя А. К. Нартова. Нартов пишет, что в 1717 г. во время посещения Гааги, Петр отправился на встречу с заинтересовавшим его математиком и ученым-экспериментатором, хвалившимся, что изобрел метод точного расчета долготы. К разочарованию царя, претензии ученого оказались несостоятельными, и царь «засвидетельствовал, что сей человек далеко дошел в изобретении своем, познавая широту и долготу местности, но еще не достает [в том] некоторого в нем совершенства».[19] Однако, не осуждая бесстрашного, но незадачливого экспериментатора, царь, пригласил его на русскую службу для дальнейшего исследования возможностей своей машины и подарил 100 червонцев, сказав сопровождающим его лицам: «Я нисколько не хулю алхимиста, ищущего превращать металлы в золото, механика, старающегося сыскать вечное движение, и математика, домогающегося узнать долготу мест, для того, что, разыскивая чрезвычайное, внезапно изобретают многие побочные полезные вещи. Такого рода людей должно всячески ободрять, а не презирать, как то многие противное сему чинят, называя такие упражнения бреднями».[20]
Р. Коллис утверждает, что этот случай свидетельствует о «подлинно толерантном и открытом отношении к эзотерическим занятиям, проводимом царем во время его правления», и «отображает заинтересованность царя в алхимических экспериментах, по крайней мере, в начале его первого Великого Посольства в Западную Европу в 1697–1698 годах».[21] Правда, в вышедшей недавно коллективной монографии «“Небесная наука”. Европейская алхимия и российское розенкрейцерство в XVII–XIX веках», утверждается, со ссылкой на П. Вальдена, что Петр был настроен против алхимии «поелику он уверен был, что тот, кто выдает себя деятелем золота, должен быть или обманщиком, или невеждой в химии».[22] На мой взгляд, это говорит лишь о том, что, во-первых, царь относился к алхимии как чисто духовной традиции, а во-вторых, о том, что он был достаточно образован, чтобы отличать правду от вымысла, легенд и мифов.
Для того, чтобы подтвердить гипотезу относительно увлечения Петром I и его окружением алхимией, Р. Коллис не только анализирует каталог библиотеки императора, но и эзотерические интересы и каталоги библиотек его ближайших сподвижников, таких как Яков Брюс (1669–1735), Феофан Прокопович (1681–1736) и Роберт Эрскин (Арескин) (1677–1718), которые «были глубоко погружены в богатое и увлекательное наследие экспериментальных форм искусства, еще не захиревшего во времена, когда Европа начала свой переход к Новому времени»[23].
Великое Посольство, предпринятое Петром в 1697–1698 гг., чаще всего связывают с его страстным увлечением искусством судостроения, вылившемся в посещение им верфей Заандама, Амстердама и Лондона. Однако и в Англии, и в Голландии он встречался с известными учеными химиками. Р. Коллиз приводит множество тому примеров. В Голландии, например, он общался с выдающимся естествоиспытателем и химиком Германом Бургаве (1668–1738), врачом и будущим ректором Лейденского университета, убежденным в «полезности химического искусства алхимии».[24] Отчеты о высочайшем наблюдении за экспериментами в Англии не сохранились. Однако в разделе «Реляции» газеты «Малая Британия», издаваемой Дж. Брэдфордом, сообщалось о «сенсационном событии во время пребывания Петра в Лондоне, имевшем место 28 марта 1698»[25] – встрече царя с Моисеем Стрингером, преподавателем химии Оксфордского университета:
«Царь Петр попросил оксфордского профессора химии Стрингера показать ему на выбор несколько самых интересных химических экспериментов, бытующих в современной Англии. Стрингер предложил список из 24 экспериментов, относящихся к разным областям химической науки, в том числе к металлургии, “геометрии”, фармацевтике, а также – Философские эксперименты. Царь избрал в первую очередь самую сложную операцию, выбор, которой указал на его осведомленность в натуральной философии. Далее идет малопонятное описание волшебства сотворения золотого перстня с искусственным камнем, настолько твердым, что им можно было резать стекло».[26] Коллиз пишет, что «эта демонстрация “чрезвычайного разделения металлов и получения искусственного камня” красноречиво свидетельствует о Петре как об “Алхимике”, причем, явно Парацельсианского толка».[27] Осведомленность царя в натурфилософии подчеркивается в более подробном отчете об этой встрече, который был опубликован в газете «Протестантский Меркурий», где сообщалось, что Стрингер заявил: «Если Ваше Величество так хорошо разбирается в том, что следует выбрать, а от чего – отказаться в этих материях, Вам не нужно было посылать ни за мной, ни за кем-либо еще, кого я знаю в Англии».[28]
Интерес Петра к химическим знаниям и экспериментированию в этой области был также очевиден в ходе его второго посольства в Западную Европу в 1716 и 1717 гг. Он еще раз побывал у Бургаве в Лейдене, который к этому времени стал профессором химии. Кроме того, в Париже, в июне 1717 г. в течение двух дней подряд, царь встречался с двумя наиболее известными французскими экспериментаторами (и конкурентами) в области химии того времени: Э.-Ф. Жоффруа (1672–1731), занимавшего должность профессора химии в колледже Жардин дю-Руа и фармацевтики и медицины – в Коллеж де Франс,[29] придерживающегося отдельных взглядов Парацелианского толка, а так же с Николя Леметри (1677–1743), сыном знаменитого химика-практика Николя Леметри (1645–1715), которые вели между собой нескончаемый химический спор о возможности синтезировать железо.[30]
Петр интересовался (ал)химической теорией Николая Леметри, о чем, в частности, свидетельствует его личная библиотека, которая содержит как французское издание 1697 и 1698 г., так и немецкое издание его «Курса Химии», впервые опубликованное в 1675 году.[31] Эта книга Леметри отражает глубокий интерес ученого к химическим веществам в сочетании с верой в невидимый универсальный дух.
Кроме этих двух изданий, личная библиотека Петра содержит небольшое, но значительное, по содержанию, количество алхимических, химических и металлургических трактатов. Несомненно, самым ярким является двухтомник алхимических работ Василия Валентина, включающий трактаты «Двенадцать ключей» и «Триумфальная колесница Антимония», изданных в 1677 г. в Гамбурге.[32] Следует отметить, что в библиотеке царя присутствовал так же сборник Теодора Цвингера под названием «Teatrum Vitae Humanae», Базель, 1655, включающий широкий спектр материалов на разнообразные оккультные темы, с пометкой – «Экз. Апт. Прик.».[33] (Экземпляр Аптекарского Приказа – О. К.).
