Тимур Пулатов - Второе путешествие Каипа
— Сговорились! Родственнику не дам ни лодки, ни рыбы! — Аралов ввалился в дом и, бросившись на кровать, посопел, поворочался с боку на бок и уснул.
— Отоспится — подобреет, — сказала жена и, оставив Каипа у крыльца, ушла досыпать.
Каип зашагал вдоль берега, осматривая остров и поселок. Уже рассветало. Зашевелился пар, спрятавшийся ночью на крышах, зашевелился, поднялся густым туманом и пополз обратно в море. Облизал все дома, весь остров, унося запахи гнилой рыбы, словно был это теплый дождь.
Каип весь дрожал с ног до головы, борода растрепалась.
Слышал он, как море, приняв пары, устало вздохнуло, зарябило волнами и снова притаилось, готовясь к работе нового дня, день же ожидался на редкость трудный и напряженный.
Все вокруг на мгновение затихло, потом застучали двери и окна, зажурчала вода в котлах и повалил дым из печей — проснулись и рыбаки. Принялись латать сети, смазывать лодки и толкать их в воду. Лодки запрыгали, заволновались, все: и люди, и лодки — соскучились по путине.
Чуть позже проснулись и птицы — зашуршали в песке, забегали в кустах коршуны, серые фазаны и песчаные чайки…
С тех пор как рыба ушла с поверхности моря в глубины, птицам стало трудно прокормить себя, вот они и поселились на островах, сделавшись прихлебателями рыбаков. И просыпались они теперь позже людей, чтобы подобрать после утреннего лова все мелкое и несъедобное.
Когда птицы поугомонились, послышался над островом рокот самолета, выслеживающего косяк.
Рыбаки, прикрыв глаза от солнца, искали в небе разведчика: чувствовали они безошибочной рыбацкой интуицией, что нынче обязательно должен начаться большой лов.
Сделав два круга над головами людей, самолет приветливо помахал крыльями и полетел низко, словно пил воду из моря.
Вот вышел к рыбакам и бригадир. Собрав людей, он стал что-то объяснять, хмуро поглядывая на каждого, чтобы слова его принимались всерьез, как приказ.
Рыбаки закивали в ответ, затем разошлись — побежали мимо Каипа, неся весла, кувшины с водой, торопились к лодкам, снимая с подвесок сети.
А бригадир пошел по поселку, стуча в двери и окна, прося о чем-то, объясняя и угрожая.
Кажется, начинается, подумал Каип, заторопился к дому Аралова и застал председателя за рацией.
— Не пугайте меня, ради бога! — кричал высшему начальству Аралов. — Конечно, самое трудное достается нам! Нет, я не говорю, что вы бездельничаете, боже упаси… Проверьте лично, пожалуйста! Море? Как будто спокойно. Приезжайте!
Аралов минуту сидел спиной к Каипу, обдумывая, видимо, план действия, затем встал и сказал старику:
— Кажется, сегодня выступаем…
— А как же я, аксакал? — засуетился Каип. — Заклинаю тебя перед прахом двоюродной сестры твоей матери…
— А куда тебе?
— На Зеленый. За полдня управлюсь. Давай самую захудалую, не обижусь.
— На Зеленый? Постой, зачем тебе лодка? Через час пойдет туда баржа из Акчи, она и заберет тебя. Договорились? Ступай на причал и жди.
— С баржой это ты умно придумал, — удивился Каип тому, как скоро решилось его дело, и поплелся к причалу.
И действительно, вскоре в прибрежных водах появилась баржа с санитарным крестом, закричали в рупор:
— Эй, кому в больницу?
Каип, задремавший было, несмотря на шум и суету, быстро очнулся и побежал через камыши к барже, боясь, как бы матрос, не дай бог, не передумал и не уплыл без него. Матрос же, наоборот, оказался парнем учтивым. Он помог Каипу взобраться на баржу и даже постелил на отсыревшие ящики мешок, чтобы старик не простудился.
И баржа отчалила, взяв курс на Зеленый.
Каип поудобнее устроился на ящиках, сказав самому себе: «Ну, с богом, старик», — и решил ни о чем не думать, постараться задремать, а там видно будет.
Хотя и не спал Каип две ночи, но чувствовал себя сносно.
Вдруг он поежился: кто-то смотрел на него пристально, значит, был он не один здесь, на барже.
Смутное беспокойство охватило Каипа, когда увидел он, что в самом конце баржи сидит и не сводит с него глаз молодая женщина.
Каип, уставший за эти дни от множества людей, хотел сейчас в одиночестве опять приблизиться к своему внутреннему богу, с которым не успел еще обо всем договориться.
И еще этот молодой матрос все время выглядывает из своей будки, делает какие-то непонятные знаки, неизвестно, ему ли, Каипу, или женщине, чмокая при этом. И, видимо задумав что-то важное, оставляет штурвал и баржу на произвол судьбы, выбегает, пробирается мимо ящиков, беспокоит Каипа и стоит, и смотрит на море, не зная, как заговорить со столь необычной для здешних мест женщиной — высокой блондинкой с холодным нерусским лицом.
Суету развел матрос, опечалился Каип.
А тут еще и сама женщина — была она литовкой, практиканткой — начала о чем-то спрашивать Каипа на непонятном языке из ломаных русских и литовских слов.
Не может ли папаша рассказать ей кое о чем, ведь она впервые в этом море, очень не похожем на море ее родины, она не успела ни о чем узнать в Акчи, все там торопились, говоря о путине, посадили ее на баржу, сказав, что на месте, в больнице, познакомится с местным бытом и здешними людьми; и как она рада, что оказалась попутчиком папаши, который внушает ей уважение своим мудрым видом и спокойствием; сколько папаше лет, и чем он болен, и какие рыбы водятся в здешнем море; слышала она, что водятся и ядовитые, правда ли это; и как сейчас в смысле многоженства, искоренен ли полностью этот порок; и какой здесь процент русских; и давно ли они поселились в этих краях; и вообще, как она, литовка, должна вести себя, чтобы не оскорбить национального чувства островитян; может быть, папаша слышал о некоем Балдонисе, геологе, который уже много лет работает на островах? Она умоляет папашу помочь ей, ибо она растерянна от незнания многих вещей…
Женщина говорила и говорила, смотря прямо в глаза Каипу. Речь ее непонятная была, однако приятна для слуха — говорила она вежливо, учтиво, словно пела песню своего далекого моря.
Каип смотрел на нее, смущаясь, — из всего сказанного литовкой понял, что она просит о чем-то, находясь в трудном положении.
Матрос тоже слушал литовку, сильно озадаченный. И метался взад-вперед, готовый помочь ей.
— Бедная, ее мучает жажда, — сказал матрос так, будто речь шла о птице. И принес литовке воду в кувшине.
Она выпила только глоток, поблагодарила. И, догадавшись, что на барже никто ее не понимает, погрустнела.
Матрос взял кувшин и пошел к себе; женщина эта стала для него еще более загадочной.
Все молчали. Только гудела баржа и плескалась вода за бортом. У Каипа было тяжело на душе. Впервые он не смог помочь человеку, который просил его о чем-то, видимо, важном.
Литовка снова уединилась, занятая собственными мыслями.
Матрос больше не оборачивался. Море в этом месте закапризничало, и баржу стало относить в сторону. Понял матрос, что в море шла большая внутренняя работа, такая, как бывает нередко перед затмением солнца.
Потом матрос услышал гул. Далеко кричали и волновались люди.
Так могли кричать только собранные вместе тысячи людей.
— Не путина ли началась? — заволновался матрос, обозревая горизонт в бинокль.
И там, впереди, куда шла его баржа, увидел множество лодок, катеров, траулеров и всяких других морских судов.
Вся эта плавучая сила пыталась выстроиться в один длинный ряд, чтобы запрудить море, но, собираясь вместе, лодки тут же разбегались, словно их что-то пугало.
— Путина! — закричал матрос своим пассажирам. — Рыба пошла! Улю-лю-лю! О-ле-ле! — и пожалел. Словно криком навлек беду.
Откуда-то сбоку появился весь в пене загнанный катер, и матрос получил приказ замедлить ход.
Баржа покачнулась вправо-влево и остановилась.
— Куда плывешь? — спросили с катера.
Матрос побледнел, узнав рыбнадзора Али-бабу, и, хоть по роду службы не подчинялся ему, испугался.
— В больницу, товарищ инспектор. Везу лекарства, женщину-доктора и старика.
Каип весь сжался от тоски, умоляя бога избавить его от придирок Али-бабы.
Катер, ударив боком баржу, прижался к своему тихоходному собрату. Али-баба поднялся во весь рост, желая как следует отругать нарушителя, но, увидев молодую литовку, чуть смягчился.
— Ты что, приказа не слышал? — пожурил он матроса, виновато стоящего у борта.
— Мы вышли рано, товарищ Али-баба… И доктор торопилась. — Матрос с мольбой посмотрел на литовку, прося ее заступиться.
Но, увы, она ничего не понимала. Наоборот, ей казалось, что встретились в море два приятеля и, как принято между матросами, остановились, чтобы обменяться приветствиями.
— Что это за женщина? — спросил Али-баба.
— Везу на работу. Приезжая. Ни слова не знает по-нашему. И мы ее не смогли понять со стариком, — охотно объяснил матрос.
