Тахир МАЛИК - Послы Млечного Пути
Ниг вышел на поляну и присел на знакомый валун. Долго перебирал в уме всевозможные объяснения изложенного в отчете, но правдоподобного истолкования всего этого не находил. Он собрался было идти за советом к Фиду, как вдруг его осенило. „А почему Кив бросился к этим окаменелостям? Он явно узнал их. Значит… Значив, Кив — это не Кив, а обитатель Эрл… Опять неразбериха. Единственное, что может прийти в голову — произошел „обмен сознания“ между Кивом и каким-то эрлянином. Надо пойти еще раз внимательно прочесть отчет“.
Он вернулся домой и принялся снова изучать фонограммы. „Так. Он говорит о пяти днях. К моменту смерти Кива корабль пробыл на Эрл по планетарному времени трое суток. Значит, эрляиин — если мое предположение об „обмене“ верно — во время нашего приземления находился в трех днях пути от города.
Синхронно с посадочными двигателями включился генератор „Р-лучей“.
Зона его воздействия как раз должна покрыть весь городок и захватить его окрестности. Таким образом, приятель наших изваяний не попал под облучение и невредимым добрался к своей цели. Вот тут-то и появились мы с Кивом. Наши генераторы вырабатывали несравнимо меньшую дозу „Р-радиации“ — даже простое укрытие могло спасти от нее… Точно, вспоминаю. Неподалеку от взятых мной окаменелостей торчала третья — меня еще удивила нелепая поза изваяния. Может быть, с ним и „поменялся“ Кив в момент своей смерти?“
Ниг решил рассказать об этих умозаключениях Фиду. Пока он добирался до лаборатории, которой руководил друг, он еще больше утвердился в своем мнении. Ниг связал с катастрофой, происшедшей на Эрл, те галлюцинации, что преследовали его во время возвращения на Унет. Не хватало только нескольких звеньев, чтобы гипотеза выглядела стройно и доказательно.
Выслушав Нига, Фид заявил:
— Знаешь, мне тоже что-то подобное приходило в голову. По-видимому, действительно произошел своего рода съем информации. В момент облучения эрлянина возник чрезвычайно эффективный канал телепатической связи. Й память воспринимающего энергетический заряд выстрелила в этот канал весь объем накопленных сведений. Можно уподобить этот процесс, хотя механизм его еще неясен, стиранию магнитозаписи под воздействием случайно возникшего поля или аварийному сбросу информации из ячеек электронного мозга. Для того чтобы понять происшедшее, необходимо как следует изучить природу „Р-лучей“. Наша ошибка состояла в том, что мы вооружили вас ими, плохо исследовав эффекты облучения-.
— Все то, что ты говоришь, выглядит правдоподобно. А что скажешь по поводу моих галлюцинаций? Что же — мертвый Кив бомбардировал меня этой заимствованной памятью?.. Мне, признаться, источником видений представлялись окаменелости…
— Да, вопрос не прост. К сожалению, мы ничего не можем сказать о формах биоэнергетики жителей Эрл. Обладают ли они, подобно нам, телепатическими способностями? Могут ли создавать ноосферические поля? Может быть, под воздействием „Р-облучения“ их сознание мутирует и приобретает новые возможности?
— Но не может же существовать сознание вне его биологического носителя, независимо от него.
— После гибели всей биоструктуры оно, естественно, функционировать не может. Но если биоструктура — в данном случае труп Кива — законсервирована? Я допускаю, что отдельные эманации, прорывы психополя могут существовать… Все, что я говорю, лишь самая общая, ни к чему не обязывающая гипотеза. Я просто ищу вслух подходы к решению проблемы.
— Ну хорошо. А куда делась личность Кива? Неужели она целиком была вытеснена памятью эрлянина, загнана в подсознание?
— Не знаю, это предстоит выяснить. Могу даже предположить, что его психика стала психикой того разумного существа, которое наградило его своим сознанием.
— Ты хочешь сказать, что каменная статуя, оставшаяся на Эрл, теперь мыслит категориями Кива? — усмехнулся Ниг. — Это уж совсем ни на что не похоже.
— Не доводи мою мысль до абсурда. Ничего подобного я измышлять не собираюсь. Хочу сказать только, что за какой-то миг до смерти эрлянина и Кива памяти того и другого устремились навстречу по каналу телепатической связи. Вот и все. А разрушиться сознание Кива, оставшееся на Эрл, может точно так же, как эманировало сознание его контрагента во время полета к Унету. Ведь биоструктура не погибла — она законсервировалась, окаменела благодаря „Р-облучению“.
— Так по-твоему выходит, что…
— Ничего по-моему не выходит, — раздраженно прервал Фид. — Еще раз повторяю: я размышляю вслух…
Давран развернул телеграмму и прочел:
„Работы временно прекратить, просьба прибыть очередное заседание ученого совета. Мансуров“.
— Что там? — встревоженно спросил Йигитали-ака, выбравшись из раскопа. — Вы так нахмурились — не случилось ли чего с родными?
— Нет. Это касается наших изысканий. — Давран протянул ему телеграмму.
— Да-а, новости, — промолвил Йигитали-ака, пробежав глазами текст. — Это подпись Нияза?
— Нет, его дяди. Он занимает пост заместителя директора института.
— Значит, племянничек что-то напел про Язъяван.
— Не думаю. Скорее, дядюшка сам что-то замыслил. Так или иначе — придется ехать.
— А нам ждать вашего возвращения и сидеть сложа руки?
— Ну нет. После вчерашней находки будет преступлением потерять хотя бы день. Я каждый вечер буду звонить в правление колхоза, часов этак в восемь. Приходите туда в это время и докладывайте мне о результатах раскопок. Оставляю вас вместо себя.
— А статую повезете с собой?
— Обязательно. Распорядитесь, чтобы рабочие сколотили крепкий ящик. Кого-нибудь пошлите на хлопковый завод — надо достать побольше ваты, чтобы обложить изваяние — не дай бог, повредим при перевозке…
Вечером в вагоне поезда Давран стал набрасывать конспект речи, с которой собирался выступить перед ученым советом. „Сообщение о находке надо будет сделать в самом начале, чтобы не дать этому демагогу Мансурову и его подголоскам настроить коллег против меня. А потом предложу свою гипотезу относительно происхождения статуи и того скульптурного изображения руки, которое мы обнаружили еще при Бекмирзаеве“.
На следующее угро, проследив за выгрузкой ящика с язъяванской находкой на товарном дворе станции, Давран вышел на улицу, поймал такси и отправился в институт. Необходимо было уточнить время предстоящего заседания, разузнать, что готовят противники Асада Бек-мирзаевича. Даже после его смерти они не могли успокоиться — Язъяван был для них как бельмо в глазу. „Эх, если бы в институте царила подлинно товарищеская атмосфера, — думал Давран. — Можно было бы с полной откровенностью поделиться сомнениями, рассказать о „святой ночи“, о призраках, являвшихся мне возле раскопок“. Археолог никому еще не говорил, что ему довелось наблюдать „святого Хызра“. Когда видение повторилось дважды, он решил: „Выходит, предание не так уж фантастично. Ясно, что многое — плод воображения, но реальная основа легенды существует. Святую ночь, впрочем, тоже примыслили впоследствии — видимо, двадцать седьмое число рамазана связывалось в старину с каким-то религиозным событием. Надо будет выяснить это. Мне, во всяком случае, повезло больше других — две „святые ночи“ подряд“. Но потом ему пришло в голову, что галлюцинации посещали не только его. Как объяснить такую текучесть среди рабочих экспедиции? Четверо уволились при Асаде Бекмирзаевиче, на днях — еще двое. И все при этом держали себя как-то странно, сбивчиво объясняли мотивы ухода…
В мраморном вестибюле института было прохладно. Шум уличного движения едва проникал сюда и не мешал дремать вахтеру. Давран дотронулся до его плеча. Старик встрепенулся, открыл глаза и удивленно воскликнул:
— Давран Махмудович! Сколько лет, сколько зим! Видно, все время пропадаете в экспедициях — вон как загорели.
— Да, Ахмад Гафурович, копаемся, как кроты… Что новенького здесь?
— Пусто. Полевой сезон — почти все в отъезде. Вот только завтра соберутся на ученый совет. Вы, никак, тоже с этой целью прибыли?
— Когда собираются?
— В двенадцать, как обычно.
— Товарищ Хасанов!
Он поднял голову и на самом верху марша парадной мраморной лестницы увидел дядю Нияза. Тот широко улыбался и как-то заговорщически махал ему рукой.
— А ну поднимайтесь, дорогой, сюда. По вас все так соскучились.
Давран взбежал по ступенькам.
— Пойдемте потолкуем ко мне в кабинет, — сказал Мансуров, мягко взяв аспиранта за локоть.
Когда они уселись в кожаные кресла возле шахматного столика, заместитель директора заговорил, все так же улыбаясь:
— Милый Давран, позвольте мне, как старшему, называть вас по имени. Вы, конечно, знаете, что я очень уважал покойного коллегу Бекмирзаева. Это был человек редкостно одаренный. И я был просто счастлив, что дело моего друга хотите продолжить вы, талантливый молодой ученый. Однако…
