Музафер Дзасохов - На берегу Уршдона
Луна еще не взошла, но вот, пожалуйста: небо над краем земли светлеет. Жалобно, так что сердце ноет, гусята попискивают. А на что им жаловаться, если под крылом матери спят и видят сладкие сны?
Краешек луны показался… Обод с колеса Балшага[6] покатился по небу. Подпрыгнул и поплыл ввысь. Семь Сестер[7] ему подмигивали вслед. А Млечный Путь рассыпался, как горячие угли… Я люблю ночное летнее небо. И у звезд, и у месяца такое веселое настроение…
В прошлом году с тетушкой Хадижат, женой Бимболата, мы ездили на мельницу — кукурузу мололи. Возвращались ночью. Ехали молча, смотрела на звезды, на дорогу, едва белевшую в темном поле. Ехали-ехали, и вот Хадижат вспомнила одну легенду и рассказала мне.
Если уж легенда, то, значит, все было давным-давно…
Однажды неведомо откуда прилетела на землю удивительная птица, с виду похожая на голубя. Но такая огромная, что крупнее птицы нет. Прилетела в лунную ночь, снесла семь яичек и скрылась. А вернулась — лежат яички, ни один птенец не вылупился. Птица от горя била крыльями, грудь себе исклевала. «Отчего так изводишься?» — спросил месяц. Птица ответила со слезами: «Думала, что ты моих деток согреешь. А ты обманул». Взмахнула крыльями и улетела навсегда. Семь ее невылупившихся птенчиков превратились в семь ледяных звезд, которых назвали «Семь Сестер», а там, где пролетала их несчастная мать, роняя перья и пух, остался Млечный Путь…
О Семи Сестрах Дзыцца мне по-иному рассказала. У каждой есть имя, сказала. И перечислила:
Ашша и Ушша,Дзыцца и Мыржака,Дадак и Уадак,Бедняжка Года за ними,Сестрицу Адагу украли…Все семь спешат вслед,Догоняют.
Интересно, кто их придумал, легенды? Ведь не сами по себе они родились! Мне тоже захотелось придумать свою…
VII
Тутовых деревьев больше всего на нашей улице. Перед каждым домом один, а то и два ряда. Почти все плодоносят. Есть и вроде трутней — на них плодов не бывает. Но и они дают пользу. Листья крупные, сочные — нет лучше корма для шелкопряда.
Лишь возле дома Гуашша два дерева. Одно с длинными колючками, приземистое. У нас его называют «козий рог». А у ворот растет тутовое. Вот удивительно: как сами хозяева не похожи на других людей, так и это дерево — на тутовник.
И каких только пород тутовника нет на нашей улице! Черный, белый, розовый… Тутовник же Гуашша особенный.
Посмотришь, и плоды, и листья — не как на других деревьях. Листья будто кто нарочно изрезал. И ветки — блестящие, гладкие. Не тутовник, а яблоня! И плоды какие-то, как фасоль, длинные и черные-черные.
Залезть на этот тутовник ничего не стоит. А попробуй! Живо хозяйка тут как тут, точно у нее десять глаз. А ночью собака не подпустит.
Кому-то все же лазить приходится — ягоды собирать. За Агубе старуха боится: как бы не сорвался внучек. Зовет соседских ребятишек, какие попроворней да полегче. А то, говорит, дерево молодое, сломают ветку и испортят хороший тутовник.
Есть у этого тутовника еще одна особенность: на других ягоды за ночь поспевают и начинают осыпаться, а дерево Гуашша уж не осыплется. Сколько ни жди. Черные, как жуки, ягоды держатся крепко на зеленых ветках, будто приклеенные. Не потрясешь дерево, так и будут висеть.
В такие дни просто смех смотреть на Гуашша. Делается сама не своя! Встанет чуть свет, в руке длинная хворостина, усядется под деревом на скамейке и ерзает, вертит головой туда-сюда, высматривает, чтобы чужая корова или свинья не задела. Толкнут дерево и убытку наделают: куры и гуси поклюют осыпавшиеся ягоды. Если какая ягодка сама упадет в траву, Гуашша не проморгает — на гусей у нее хворостина: прочь пошли, ненасытные! Вот я вас!
Гогот, перья летят…
Только к ночи Гуашша угомонится. Скотина заперта по дворам, люди спят. Ночью за Гуашша собака сторожит. Такая же злая, как хозяйка.
Правду сказать, старуха не зря хлопочет: слаще ягод, чем с ее тутовника, не сыскать. Охотников полакомиться много. Но сильнее, по-моему, не то манит, что сладко, а что к дереву подобраться трудно. В этом весь интерес.
Раза два в неделю Гуашша отрясает тутовник — зовет соседей. Этого ждут с нетерпением. Не только дети, даже взрослые. Собираются отовсюду и смотрят. И что еще интересно, куры сбегаются, гуси, утки, телята, свиньи… Будто их кто оповещает!
У Гуашша хлопот полон рот. Главное, найти «трусильщика». Забраться на дерево — таких сколько хочешь. Но доверяет Гуашша не любому-каждому. Это особый почет! Меня, к примеру, ни разу не попросила. Бешагура, Хадзыбатыра и Хаматкана тоже. Меня потому, что скосил всю траву под ее плетнем. В школе велели, чтоб каждый за каникулы скосил бурьян возле своего дома. Я выкосил сорняк и вдоль плетня нашей соседки. Старуха рассердилась на меня, теперь, мол, скотина будет о плетень тереться. И куры будут возиться, пылить…
Не знаю, с кем из соседей она еще не поссорилась. Если разобраться, так и на дерево лезть некому!
Сегодня день ее тутовника. С утра стало известно: дерево черным-черно, и хозяйка ни разу не присела. После обеда Гуашша приволокла и бросила на скамейку брезентовое полотнище. Села и посматривает кругом, слушает, насторожив ухо, не упало ли где с дерева.
Мальчишки давно околачиваются возле плетня. Каждый мечтает отведать тутовых ягод, а повезет — взобраться на дерево.
Гуашша обводит ребятишек недобрым взглядом. И машет рукой, как на цыплячий выводок: кыш, окаянные! Наконец говорит недовольно:
— Мадинат, гусей прогони, совсем замучили!
Это уже кое-что. Если гусей доверила Мадинат, то неспроста.
Мадинат погнала гусиное стадо по переулку, прямо к кустам бузины. Гуашша снова к ней:
— Закрой свинарник, еще вырвутся, проклятые.
Мадинат и тут сделала, как надо. Слов нет, теперь и на тутовник она полезет. Я-то понял, почему. Несколько дней назад у Агубе пропал перочинный ножик. Мы все кусты обшарили, а нашла Мадинат. Нашла и отнесла бабке.
Пока она закрывала свинарник, Гуашша сказала одному из нас и еще трем девчонкам, чтоб растянули под деревом брезент.
— А ты, деточка, полезай, да смотри, ветки не поломай!
— Гуашша это сказала, конечно, Мадинат.
Теперь ясно, кто у старухи ходит в любимчиках. А что такого особенного в Мадинат? Девчонка как девчонка. Даже не заметили, как она сюда пришла… А сейчас глаз с нее не сводим. Мадинат же прямо сияет от радости. Еще бы — до сих пор Гуашша на девчонок внимания не обращала!
Мадинат легко забралась на нижнюю ветку. Хотела подняться повыше, но старуха закричала, чтоб дальше не лезла.
— Ой, боюсь, поломаешь!
Мадинат обхватила ствол дерева обеими руками, покачалась на ветке, проверяя, удержит ли. Посмотрела вверх, потом вниз. Гуашша тоже посмотрела вверх, потом вниз. И замахала руками:
— Подожди, подожди!
Она сама подтащила брезент под дерево, чтобы ни одна ягодка мимо не упала.
Мадинат принялась изо всех сил трясти дерево. Все, что сорвалось с веток, оказалось на земле.
Старуха ногами затопала:
— Стой, стой!
Брезент отнесли на прежнее место. И снова задрожали ветки. Дождем посыпались «черные жуки», гулко ударяясь о брезентовое полотнище. Но вместе с черными упало и несколько зеленых ягод.
— Зачем так сильно трясешь! — заволновалась Гуашша. — Вон сколько незрелых!
Стали подбирать. Все ягодки целехонькие, хоть попадали с верхних веток. Ни одна не разбилась. Мальчишки ползали по траве, жадно бросали в рот сладкие ягоды, а кое-кто и за пазуху. Старуха суетилась возле. Сунула одному, другому по хворостине, чтоб птицу и скотину отогнали. Да кому охота! Мальчишки, девчонки, гуси, свиньи — все перемешалось. Гуашша голос сорвала от крика. Хворостина в ее руке так и ходила. Досталось кое-кому и из мальчишек… Пока птицу и свиней не прогнали, старуха никого к тутовнику не подпустила.
А его тряси хоть целый день! Сгребли ягоды в ведро. Еще больше осталось на дереве.
Вообще удивительное это дерево — тутовник. Уже все плоды-ягоды отойдут, а тутовник продолжает дозревать. Не то чтобы его не ценили, но и не в почете особом. Лезь на чужой тутовник и рви сколько хочешь. А попробуй на яблоню или грушу! Такой шум поднимут! «На чужое заришься, совести нет!». А за тутовник никто тебе ничего не скажет. Когда поспевают вишня и абрикосы, на базаре в Джермецыкке не протолкаться. Только тутовник почему-то не продают: будто это все равно, что продавать воду из родника. Каждому он нужен, у каждого есть. А у кого нет — иди и бери. Точно по воду с ведром. И вот еще что. Одни фрукты-ягоды идут на варенье, другие на повидло, третьи хороши в компот. Сушат, кладут для вкуса в квашеную капусту… Лишь тутовник вроде бы ни на что не годится. Почему — не знаю.
Но что верно, то верно — когда в начале лета поспевает тутовник, все село радуется. Никто не говорит: это мой, я хозяин. Одна Гуашша. Ее тутовник другим не чета, она и продает его, как яблоки и груши, и варит из него варенье, и сушит на зиму. У Гуашша горсточки не выпросишь.
