Леонид Жуховицкий - Легенда о Ричарде Тишкове

Но и этот порог Ричард перешагнул без особенной боли — пригодилась терпеливость, которую вбивала в него вся прошлая жизнь. Запас неприхотливости, скопленный во время гитары, хоть и порастратился, но оказалось — не весь.

Желания его теперь исполнялись туго, да и те, что исполнялись, были незначительные: выпить пива, сходить в кино. Зато Ричард быстро обрел старую свою защиту — не желать.

Кстати, теперь это стало куда легче, чем прежде. И тщеславие ребят его вправду не трогало — за полтора года он с лихвой выбрал свой жизненный паек славы, насытился до предела. И высокомерное пренебрежение девушек его вправду не злило — за полтора года он отомстил им с лихвой, и за прошлое, и за будущее.

Так прошло еще недели две.

Но как-то перед ночью, когда уже погасили свет и ребята спали, Ричард вдруг почувствовал резкую тревогу — из-за Зины. Мгновенно и отчетливо он вспомнил ее всю, какая есть, и понял — что-то случилось.

Теперь просто странным казалось, что до сих пор не пришел в голову такой элементарный вариант: потому и не приехала, что что-то случилось…

Заснуть он не мог долго. Но потом спал крепко, без снов. Однако утром первое же ощущение было — тревога: что-то случилось.

В умывалке знакомый малый спросил:

— Чего это ты сегодня такой?

Ричард ответил, не удивившись:

— С девчонкой одной кое-что случилось.

— A-а… — сказал малый.

— Да нет, тут не то, — покачал головой Ричард, — тут другое дело.

Прямо перед работой он забежал на почту. Хотел послать Шурику телеграмму, даже бланк взял. Но в телеграммную фразу укладывалась одна только голая суть. А этой откровенности стыдно было даже перед Шуриком.

Тогда Ричард сочинил письмо: то да се, как живешь, немножко про Тузлук. В самом конце приписал: «Между прочим, как там Зинка? Я ей раз написал, да что-то не отвечает. Случаем, не заболела?»

Бросил письмо, прикинул, когда придет ответ, и снова стал ждать.

Теперь он все думал о Зине и почти с уверенностью считал, что она больна. «Случаем, не заболела?» — написал он тогда Шурику, и слово, упав на бумагу, стало как бы фактом.

Ричард скучал по ней сильней и сильней и все представлял, как прилетит в Степной и мимо города, мимо общежитий — к ней в больницу. Он представлял себе Зину в застиранном, заношенном казенном халатике, почему-то стриженую, и чем некрасивей она ему виделась, тем больше к ней тянуло, тем желанней и необходимей казалась встреча. И он мечтал, как будет утешать, жалеть ее, гладя по стриженой голове, как потом заберет из больницы… Куда? Там видно будет, куда.

И Ричард тихо улыбался, представляя, как молча обрадуется и беззвучно заплачет она.

Ричард думал о ней, и все отчетливей вспоминалось ее лицо, вспоминалось, как она была с ним, как глядела, как дышала, как молчала рядом. И вдруг словно открылось: а ведь ей было с ним хорошо! И обижал ее, и забывал ее, и про других рассказывал, а ей было с ним хорошо… Да чего там — когда надо было ему рубашку постирать, за радость считала, прямо светилась вся…

И он думал, как будет жалеть и баловать Зину, как станет подрабатывать вечером, скопит денег и в отпуск поедет с ней куда-нибудь на курорт, в Крым…

Письмо от Шурика пришло быстро, еще быстрей, чем высчитывал Ричард. Вообще-то он письма получал редко и обычно не разрывал конверты, а расклеивал ногтем или ножом. Хотел расклеить и сейчас, но не выдержал, торопливо надорвал с угла…

Шурик писал четко и красиво, с нажимом — с обеих сторон оставались чистенькие поля. Письмо было такое:

«Здравствуй, Ричард!

Жаль, что ты так долго не писал, потому что с Зиной случилось большое несчастье, я до сих пор не могу понять, как это получилось и почему. Две недели назад она украла у женщины в душевой золотые часы и продала другой женщине в городе за шестьдесят четыре рубля пятьдесят копеек. На следующий же день ее забрали в милицию, она во всем призналась, только насчет денег не говорила, зачем они ей. А потом сказала, что хотела купить туфли, но, по-моему, это полная ерунда. Да и девчонки говорят, что туфли стоят двадцать два рубля, какие она хотела, вполне могла бы в получку купить. Да и вообще ерунда, ты же ее знаешь, никогда ничего чужого и в руки не возьмет.

На той неделе, наверное, в субботу, должен быть показательный суд у нас в клубе. Если можешь, приезжай.

А так у нас все по-прежнему. Открыли столовую в седьмом квартале. Я записался в народную дружину, уже два раза ходил патрулировать. Кроме того, записался в драматический коллектив, но роль мне еще не дали, так что пока с Эдиком Пухначевым готовлю декорации: он рисует, а я помогаю раскрашивать.

Если сможешь приехать, дай телеграмму, я тебя встречу. А если не сможешь, напиши подробно, как твои дела.

А насчет Зины — я всем предлагаю ее взять на поруки, но пока что не хотят, потому что ее почти никто не знает. Тем более считают, что она призналась не во всем и не искренне.

Дальше шла красивая Шурикова роспись.

Ричард тупо смотрел на письмо. Потом торопливо сложил его, сунул обратно в конверт, огляделся и тогда только проговорил:

— Так… Весело…

Он быстро пошел, сперва все равно куда, лишь бы подальше от почты, потом сообразил — в столовую: там была толпа, там легче спрятаться.

А спрятаться ему было нужно, просто необходимо, сейчас же, немедленно — спрятаться, скрыться, исчезнуть, перестать быть. Он не знал, чего боится, мысли, мельтешащие в мозгу, никак не склеивались, не охватывались трезвой связью. Но спрятаться было необходимо, это он чувствовал наверняка.

Он почти вбежал в столовую и стал действовать как все: занял очередь, получил борщ на раздаче, получил котлеты с макаронами, взял компот, хлеб и заплатил пятьдесят девять копеек… Сел за столик и начал есть, как ели все вокруг.

Парень, обедавший за одним с Ричадром столиком, встал, вытер губы ладонью и сказал из деликатности, чтобы не уходить молча:

— Вот и подзаправился!

И Ричард улыбнулся, как улыбнулся бы на его месте всякий другой.

Парень отошел, а Ричард тут же достал письмо из конверта, перечитал, и опять его прошибло трусливым потом от этой цифры: шестьдесят четыре рубля пятьдесят копеек. Далеко до Тузлука? Шестьдесят четыре с полтиной!..

Эх, черт, как он заранее не скумекал! Вылетай, да еще срочно. Ну где ей денег достать? Шестьдесят четыре с полтиной! У нее-то гитары нет… Занять? Такие деньги занять — тот еще ум нужен…

Он вспомнил, как однажды в Степном Зина провожала его через весь город в компанию, а обратно двенадцать остановок шла пешком — деньги забыла, а у него спросить пятачок на автобус постеснялась. У него — постеснялась!

Ричард снова сложил письмо, сунул в карман. Быстро принялся за котлеты. Не видал, не был, не знаю!

Потом, уже на улице, когда с ревом прошли мимо два огромных транзитных грузовика, Ричард сообразил, что Тузлук — не единственный город на земле, что стоит только доехать до аэропорта, и через три часа не будет никаких шестидесяти четырех с полтиной, а будет двадцать пять, или тридцать восемь, или девяносто…

Стоит только пойти в аэропорт, сообразил он — и вроде бы успокоился. Но тревога отпустила не до конца. Спустя какую-нибудь минуту она опять взялась за Ричарда, опять гнала в укрытие, в толпу. Тревога была странная, и Ричард суетливо вслушивался в нее, пока не понял, что это не страх, а стыд, что спрятаться некуда, что Зина в тюрьме и на той неделе — суд.

Тут в нем словно включился какой-то мотор. Ричард стал действовать быстро и без колебаний. Он в тот же день рассчитался на работе, рассчитался в общежитии, съездил в аэропорт и сказал тому парню, командиру корабля, что хочет назад, в Степной.

— Трудновато теперь, — неохотно отозвался тот, — проходящий рейс сняли…

— Всему экипажу выпить поставлю, — с жалкой наглостью пообещал Ричард.

Про гитару он даже не помянул.

— Да в этом, что ли, дело, чудак-человек! — сердито буркнул летчик и покраснел. — Да если б можно было…

Тем не менее наутро Ричард улетел.

Бледный, напряженный, сидел он в переднем салоне, старенький его чемодан томился где-то в багажном отсеке, а над головой, в сетке, покачивалась, позванивала гитара. С самого отъезда из Степного Ричард так и не вынул ее из чехла. Теперь от гитары шел к нему страх и надежда: страх, что придется снова взять ее в руки, и надежда, что уж когда возьмет…

Ричард прилетел в Степной, доехал автобусом до города и стал жить там час за часом странной жизнью, будто внутри был пустой. Но все, что надо было делать, Ричард делал.

Перво-наперво он пошел в милицию, и ему сказали, что Зина сейчас на следствии, а дадут ли ему свидание — неизвестно.

— Вы ей, собственно, кто? — спросил внушительно молодой, лет двадцати шести, лейтенант.