Адам Шафи Адам - Кули. Усадьба господина Фуада
Тот распрямился, отер пот с лица, посмотрел на Киджакази и покачал головой.
— Разве не видишь — работаю!
— Я сказала ему, что ты полешь рис, но он все равно приказал позвать тебя.
— Пойди и скажи ему, что мне некогда.
— Что ты, я не смогу ему так сказать! — испугалась Киджакази.
— Не бойся! Передай ему мой ответ. И запомни: его времена прошли. Мы здесь долго не останемся. Скоро все уйдут от него. Наверное, только ты одна и останешься. — Умари улыбнулся.
Киджакази бегом вернулась к хозяину и остановилась перед ним, не зная, что сказать.
— Где он? — строго спросил Фуад.
— Он сказал… он сказал… — Киджакази замялась.
— Ну?! Что он сказал? — крикнул Фуад, резко вставая со стула.
— Он сказал… что ему некогда, — ответила Киджакази, вся сжимаясь от страха.
— Ему некогда? Он посмел мне так ответить? Ну, пусть пеняет на себя. А ты что стоишь? Иди и займись делом! Я с ним еще поговорю!
Фуад понимал, что ничего не может сделать с Умари и другими батраками. Они тоже это знали. Только Киджакази не замечала изменений. Она, как и раньше, работала от зари до зари, а по вечерам, возвращаясь в свою каморку, падала на постель от усталости и лежала, уставившись в одну точку. Тусклый свет керосиновой лампы освещал убогое жилище. Она лежала, думала, и мысли ее все чаще возвращались к Мконгве и к их последнему разговору. Она старалась не думать об этом, но не могла. Сон подолгу не приходил, и мысли о Мконгве бередили душу. Зачем эта девушка наговаривала на хозяина?
Киджакази ворочалась с боку на бок, но заснуть все не удавалось. И она стала думать о Фуаде. Она вспомнила, как ласково разговаривал он с ней, когда болел. Но эти воспоминания уже не вызывали в ней радостного чувства, потому что на память сразу приходила незаслуженная обида, которую он нанес ей, когда она, по его же просьбе, попыталась спеть ему колыбельную. Она вспомнила слова Умари: «Не бойся! Его времена уже прошли!» Что он хотел этим сказать?
…Однажды ей приснился сон, будто она кормит грудью младенца. Но вдруг младенец начинает расти прямо на глазах. Ребенок душит ее, она задыхается… И вот это уже не ребенок, а хозяин — господин Фуад. Лицо его перекошено от гнева… Киджакази в ужасе проснулась.
Рассвело. Киджакази быстро встала, подмела двор, накормила и напоила коров и пошла выносить навоз. В это время ее позвал Фуад:
— Эй, Киджакази! Иди сюда!
Поставив ведро с навозом, Киджакази бегом бросилась в комнату хозяина. Фуад лежал в постели.
— Подойди ко мне. Сними с меня ботинки!
Киджакази села на краешек кровати и, положив ноги хозяина себе на колени, стала разувать его.
— Давай-ка побыстрее! Я спать хочу.
Впервые за много лет Киджакази вдруг решилась посмотреть хозяину в лицо. Глаза его ввалились, на лбу блестели капли пота. И тут сердце Киджакази пронзила острая жалость к нему. Сейчас он выглядел совсем беспомощным. Не успела она снять с него второй ботинок, как он захрапел. Киджакази смотрела на спящего Фуада и думала: «На чьей же стороне правда? Кто из них обманывает меня?»
А Фуад полдня провалялся в постели. Он был мрачен, ничто не радовало его.
В дверь постучали.
— Войдите, — закричал Фуад.
Посетителей было четверо. Это были незнакомые Фуаду молодые люди в широкополых соломенных шляпах, какие носят грузчики. В руках они держали колышки и большие мотки веревки. Фуад не знал, с чем связан их приход, но нутром чувствовал, что ничего хорошего он ему не предвещает.
— Пожалуйста, проходите в гостиную. Только извините меня, я на минутку выйду: мне надо умыться.
— Ничего, ничего. Не беспокойтесь. Мы подождем во дворе.
— Зачем же во дворе? Пожалуйста, заходите в дом, — уговаривал Фуад.
Не теряя времени на разговоры, молодые люди прошли в гостиную и сели, ожидая, когда хозяин вернется. Они молча разглядывали богатое убранство комнаты, а один из них, не выдержав, воскликнул:
— Ну и живут же люди!
Но ему никто не ответил.
Умывшись и одевшись, Фуад вышел к гостям.
— Я вас слушаю, — сказал он. Видно было, что он нервничает.
— Мы из отдела землеустройства, — сказал один из гостей.
Сердце Фуада тревожно забилось.
— Чем я могу быть вам полезен? — спросил Фуад трясущимися губами.
— Мы хотим попросить вас показать границы ваших владений.
— А по какому пра… — начал было Фуад, но осекся, подавив гнев, который был сейчас совершенно неуместен. — Значит, вы просите меня показать границы моих владений? — переспросил он.
— Да.
— Ну что ж. На севере они граничат с владениями Рувехи, на юге — с землями… — Но его перебили:
— Мы просим вас показать все на месте.
— Но это очень большая работа. Она займет целый день. Я думаю даже, что за один день мы можем не управиться.
— Ничего, это не важно.
Фуад подумал немного и сказал:
— Подождите, я сейчас. — Он вышел, бесцельно прошелся по дому и тут же вернулся.
— Пойдемте, я готов.
Обойти все владения Фуада было нелегко. К тому же молодые люди делали замеры, что-то записывали, вбивали колышки. Фуад устал. Он шатался, как после бутылки пальмовой водки. Еще ни разу в жизни ему не приходилось столько ходить пешком.
А дома его с тревогой ждала Киджакази. Она не знала, куда исчез хозяин, и очень волновалась. Она искала его повсюду, но нигде не могла найти. Тогда она решила зайти к Умари.
— Умари, сынок, ты не видел господина Фуада? — спросила она.
Умари с жалостью посмотрел на старую женщину, как будто говоря: «Бедная ты, бедная!» А потом спросил:
— Что это ты ищешь его?
— Он куда-то пропал. Что с ним могло случиться? — Было видно, что Киджакази встревожена не на шутку.
— Я тоже не видел его, — ответил Умари.
А Фуад ходил с землемерами до самого заката. Работу удалось закончить только к вечеру, и, когда они вернулись к дому Фуада, уже стемнело. У крыльца, понурив голову, сидела Киджакази, которая, увидев Фуада, обрадовалась, как ребенок.
Фуад предложил землемерам пройти в дом и посидеть в гостиной, отдохнуть. Все очень устали, и больше всех — Фуад.
— Киджакази! — позвал он служанку.
— Я здесь, — откликнулась она.
— Принеси-ка нам воды.
Через несколько минут Киджакази внесла в комнату кувшин с водой и стаканы. Она поставила их на стол и вышла.
— Кто это? — спросил один из землемеров.
— Это моя родственница. Она живет здесь уже давно: еще при покойном отце здесь поселилась, — ответил Фуад.
Гости подходили к столу, наливали себе воды и жадно пили. Фуада тоже мучила жажда, но он был не в силах подняться со стула.
— Мы должны вам сказать, — начал один из землемеров, — что ваши земли становятся собственностью государства и будут распределены между крестьянами. И поскольку вы так же, как и другие, имеете право пользоваться землей и добывать таким образом себе пропитание, мы выделяем вам участок в три акра в любом месте, где вы пожелаете.
Фуад вздрогнул, будто его ударили. Он открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли у него в горле. На глаза навернулись слезы, и он с трудом сдержался, чтобы не заплакать. Наконец он сдавленно произнес:
— Значит, вы отнимаете у меня мои земли?
— А разве вы не слышали об аграрной реформе, проводимой революционным правительством?
— Почему, слышал, но… — Фуаду нечего было сказать.
— Что «но»?
— Но это моя земля, я законным путем унаследовал ее от моего отца!
— Вы обращаетесь не по адресу. Мы всего лишь землемеры и делаем то, что нам поручили. Если у вас есть жалобы, вы можете поехать в город в Главное управление землеустройства и изложить их там.
— Да ладно! Делайте что хотите, — сказал Фуад, опустив голову.
Гости ушли, и Фуад остался в гостиной один. Гнев и ненависть душили его.
Стало совсем темно. Фуад встал, зажег свет и снова сел.
Все это время Киджакази была недалеко от дома и, увидев, что хозяин долго не выходит, решила посмотреть, что с ним. Подойдя на цыпочках к гостиной, она заглянула внутрь и увидела, что Фуад спит, сидя на стуле. И снова старой служанке стало жалко хозяина: она поняла, что приход незваных гостей принес ему новые неприятности. Киджакази вошла, опустилась перед ним на колени и стала снимать с него ботинки, вымазанные красноватой глиной.
Вдруг Фуад проснулся и с силой пнул служанку ногой в грудь.
— Ты что здесь делаешь? Тебя кто звал? С каких это пор тебе позволено входить сюда без разрешения? Отвечай, грязная свинья! — заорал Фуад.
Киджакази упала, ударившись головой об пол. Она отползла в сторону и стала тяжело подниматься, держась рукой за стену. Ее трясло, как в ознобе.
— Простите меня, господин, простите! — проговорила она дрожащим голосом.
— Пошла вон, пока я не разбил тебе голову! Скройся с глаз моих, подлая старуха! — продолжал кричать Фуад, вымещая на Киджакази весь накопившийся в нем гнев.
