Ариф Сапаров - Битая карта

Надежда Владимировна предпочла не отвечать. Опустила голову, дрожащими руками достала из портсигара папиросу.

Другим исключением из правила был старший сын Надежды Владимировны. Тот самый, которого принесла она в отцовский дом после крушения своего любовного романа.

Немало воды утекло с того памятного дня. Сын вырос, окончил гимназию, сдал экзамены в университет. Учиться, правда, не стал, с головой влез в водоворот революционных событий, записавшись в коммунисты. Взяли его на работу в политотдел Седьмой армии, доверили довольно ответственный пост. Настоящая его фамилия Ерофеев, но переименовал себя на французский лад, зовется Вилем де Валли. Решил, видно, что звучит это солиднее, чем Ерофеев.

Однако биографические эти подробности не очень интересовали Профессора. Гораздо больше занимала его отгадка одной из тайн английского резидента. Сделалось наконец понятным, каким образом обзавелся СТ-25 политотдельским удостоверением на имя Александра Банкау. К тому же и в шпионских донесениях Китайца содержалось немало точных сведений о состоянии Седьмой армии, — снабжать ими мог лишь хорошо осведомленный человек.

Виля де Валли арестовали следом за матерью.

— Заклинаю вас всем, что для меня свято, он не виноват! — пылко воскликнула Надежда Владимировна. — О моей работе в организации сын не подозревал. Если уж хотите, я могу признаться. Несмотря на свое положение, мой сын все еще порядочный шалопай. Такова, к сожалению, правда. Любитель поухаживать за девицами, любитель выпить с друзьями. Домой всегда возвращался поздно, и из-за этого у нас происходили неприятные стычки.

— Но позвольте, Надежда Владимировна, ведь сын жил вместе с вами, в одной квартире! Как же мог он не заметить, что у вас днюет и ночует Поль Дюкс?

Вопрос Профессора был резонным, и Надежда Владимировна сообразила, что трудно выдать политотдельца за беззаботного шалопая. Нужно было как-то выкручиваться.

— Хорошо, я скажу вам все! — согласилась она, немного поразмыслив. — Только умоляю, отложим этот разговор на завтра… Боже мой, вы, наверно, и вообразить не можете, что творится сейчас в бедном материнском сердце!

Профессор согласился подождать.

На следующий день Надежда Владимировна сыграла в его кабинете одну из лучших своих сцен, эффектно изобразив непримиримый конфликт между матерью и сыном. И Профессору, сказать по совести, понадобилась вся его выдержка, чтобы не рассмеяться и не возмутиться раньше срока.

Усердствовала Надежда Владимировна впустую. Карты ее были раскрыты, хотя она и не подозревала об этом.

Рано утром Профессору позвонили из тюрьмы, где содержались заключенные. Перехвачена была записка Виля де Валли, которую тот пытался передать матери.

«Когда ты вступила в организацию, я не знаю, — писал сын, подсказывая матери, что и как нужно говорить следователю. — Зимой я заметил, что несколько раз приходил к нам какой-то таинственный незнакомец. Сначала ты мне объяснила, что это больной, потом — что это английский корреспондент, собирающий материалы для книги о России. Лишь спустя некоторое время ты призналась, что это разведчик. Я протестовал, но ты сказала, что покончишь самоубийством, если я его выдам. По этому поводу у нас были частые ссоры, и я стал избегать дома. Сам я никакого участия в организации не принимал».

Такой была эта записка, не оставлявшая сомнения в причастности Виля де Валли к заговору. Профессор велел снять с нее копию, а оригинал передать по назначению.

И вот Надежда Владимировна, ни о чем не подозревая, изображает перед ним убитую горем мать. Обдуманы каждый жест и каждое слово, по щекам текут неподдельные слезы.

— Вряд ли вы поверите, но нынешней ночью я и глаз не сомкнула. Ведь положение мое было поистине ужасным. Насколько мой муж ничего не видел и не замечал, всецело поглощенный своими научными занятиями, настолько у старшего сына оказался какой-то обостренный нюх… Он очень честен, мой мальчик. И кончилось это тем, что однажды он в категорической форме потребовал, чтобы я объяснила, кто же к нам ходит. Поколебавшись, я сказала, что это английский журналист, вынужденный по воле обстоятельств скрываться от Чрезвычайной комиссии. Сын был, конечно, возмущен. Кричал на всю квартиру, что не потерпит эту сволочь, что я обязана немедленно с ним порвать и не впускать его в дом… Потом сын уехал в Новгород, где размещался тогда штаб армии, а из Новгорода в Царское Село. Когда он вернулся, разговор неизбежно возник снова. Поверьте, я была в отчаянии, понимая, что, как идейный коммунист, сын непременно решится на крайнее средство… Я металась по квартире, не зная, что предпринять.

— Почему же вы не знали, Надежда Владимировна? — впервые подал голос Профессор, глянув ей прямо в глаза. — А угроза самоубийством? Какой же сын из любви к матери не согласится молчать? Действуйте по шпаргалке!

— По какой шпаргалке? — обомлела Надежда Владимировна. — Я вас не понимаю.

— По шпаргалке вашего сына. Этого идейного, как вы утверждаете, коммуниста, который, кстати, снабжал английского шпиона политотдельскими документами… Хотите, напомню? — Профессор выдвинул ящик стола, достал записку. — Да у вас и у самой неплохая память…

Впервые за все эти дни Надежда Владимировна потеряла самообладание. Искаженное лютой ненавистью, бледное, с потухшими глазами, лицо ее было поистине страшно.

Из всех живущих на земле людей лишь двое оказались по-настоящему дорогими этой женщине, лишь за них она отчаянно боролась — за сына своего и за любовника.

— Комедия, как видите, приближается к финалу, — сказал Профессор, — и я хочу спросить в последний раз: намерены вы говорить правду или нет? Следствие прежде всего интересует, где сейчас скрывается господин Поль Дюкс.

Что-то в ней надломилось, в этой властолюбивой и беспощадной Мисс, считавшейся у заговорщиков образцом хладнокровного самообладания.

— Не ищите, не теряйте даром времени, — тихо произнесла она, глядя на Профессора и не видя его. — Дюкса в Петрограде нет… Нет его и в России… Он уехал… Он бросил меня… Он… постыдно удрал, оставив нас расхлебывать всю эту кашу…

И впервые Надежда Владимировна дала волю душившим ее слезам.

Почему сбежал СТ-25

Первое, что пришло в голову Профессору: Надежда Владимировна пытается его обмануть. Все в этой женщине насквозь лживо — и клятвы ее, и слезы, и даже материнская любовь. Просто хочет хоть как-то помочь своему любовнику, сознательно сбивает чекистов со следа.

И действительно, с какой бы стати англичанину удирать? Не завершив начатой работы, не дождавшись результата? Нет, в его бегстве не было ни малейшего резона. К тому же еще месяц назад, когда заговорщики чувствовали себя в полнейшей безопасности. Ерунда это, нелепость. И ни в коем случае нельзя успокаиваться, поверив лживым уверениям Мисс. Англичанина следует искать с удвоенной энергией. Никуда он не уезжал, а залез, скорей всего, в какую-нибудь подпольную нору, отсиживается до более благоприятных времен.

Профессор многое знал о петроградском резиденте «Интеллидженс сервис». Долгие месяцы углубленной работы над «Английской папкой» были, в сущности, месяцами настойчивого изучения СТ-25, его характера, привычек, связей, агентуры, потому что все нити в конце концов вели к резиденту, к Полю Дюксу. Знал он всю историю его вживания в русскую действительность, начиная с первых дней гувернерства в доме богатого лесопромышленника-англофила и кончая учением в Петербургской консерватории, — десятки свидетелей, внимательно опрошенных, помогли ему проследить путь тайного агента английской разведки.

Уж очень невероятно было допускать возможность столь поспешного и постыдного бегства. Профессиональный шпион, человек безусловно ловкий, находчивый и достаточно хладнокровный, мастер искусной конспирации, и вдруг срывается в бега, будто смертельно перепуганный мальчишка, бросив дело на полдороге, покинув на произвол судьбы своих сообщников!

Невольно Профессор ставил себя на место Поля Дюкса. Неужто и он мог бы поступить подобным образом? Годами сидеть в резерве, терпеливо дожидаться своего часа, а когда час этот наступил, струсить и убежать? Нет, такое просто невозможно.

Между тем целый ряд очевидных и косвенных доказательств свидетельствовал о том, что Надежда Владимировна не напрасно льет слезы по своему возлюбленному. Похоже было, что СТ-25 действительно сбежал из Петрограда.

Помогла, причем самым неожиданным способом, зацепочка, предусмотрительно оставленная Профессором на улице Халтурина.

Бывший фабрикант Вахтер заметно притих, не закатывал больше званых вечеров с титулованными гостями и румынскими оркестрантами. Активисты домового комитета обратили внимание на другое. К Вахтеру повадилась ходить некая мисс Кейд, учительница английского языка и бывшая управительница бюро английских гувернеров в Петербурге. Раз пришла, другой, третий, шушукаются о чем-то взаперти, секретничают, а что к чему — неизвестно.